Эли ШЕХТМАН. «Кольца на душе». Пе-ревод с идиша: Альма Шин. – Хайфа, издание переводчи-ка, 2001.
…Роман начинаю читать с некоторым «напрягом», боясь очередного разочарования. Втягиваюсь. Испытываю все большее ошеломление. Вторую половину романа (он состоит из двух книг) впитываю, не отрываясь, и с сожалением дохожу до последних страниц.
Я спрашиваю себя: что передо мной? Неужели это действительно классика (в аннотации автор романа назван «классиком еврейской литературы ХХ века»)? Классика не в смысле приемов письма («времен очаковских и покоренья Крыма»), а в плане художественной мощи; покоряющего, гипнотического воздействия на читателя; прочности повествовательной ткани, рассчитанной, кажется, на века. И воспринимаемое поначалу, как некоторая похвальба, убеждение старого Элиши – героя и автора романа в одном лице – в том, что он – «последний еврейский писатель, <…> последний певец чудесных полесских евреев, истребленных огнем и топором», в итоге становится и твоим убеждением. И понимаешь, что наблюдение матери Элиши, сделанное еще в пору его детства – «этот ребенок <…> чувствует, слышит и даже видит сердцем» – обладает пророческой силой.
Но по порядку. Эли Шехтман, он же Элиша, – выходец из украинского Полесья, где родился в 1908 году. Получил традиционное образование (ешива в Житомире), учился в Одесском пединституте на отделении еврейской литературы. Печатался с конца 20-х годов, писал стихи и прозу на идише. Был членом Союза советских писателей. Жил в Харькове, затем перебрался в Киев.
Переезд этот произошел не по семейным или творческим обстоятельствам: Элиша из Харькова… бежал. Бежал после того, как в качестве понятого присутствовал при аресте и обыске украинского поэта Ивана Каляника: «В ту же ночь Элиша и Шейндл (жена писателя, актриса Харьковского еврейского театра – оказывается, был такой в начале 30-х, а я, харьковчанин по рождению, этого и не знал! – М.К.) решили переехать в Киев, поменять свою квартиру на подвал, на чердак, на что угодно. Исчезнуть из Харькова, бежать в новую столицу Украины, скрыться с глаз Енеха Ягоды. Изменить место – изменить судьбу!»
Эли Шехтман – участник Отечественной войны, был ранен. Впоследствии благодарные соотечественники ему это «припомнят». В начале 1953-го в следственном изоляторе молодая красивая женщина, обыскивавшая арестованного писателя, обнаружила, что два пальца у него не разгибаются. «Он объясняет, что на войне был тяжело ранен в правую руку. Ее пунцовые, будто кровью намазанные, похотливо-полные губы ухмыляются:
– Мы знаем, – говорит она, – мы знаем, где вы воевали!»
…До 53-го года был и 44-й. Элиша еще был на фронте, а его жена Шейндл с двумя дочками ходила по мукам, то бишь по инстанциям, добиваясь прописки в освобожденном от фашистов Киеве. Еще один потрясающий по сжатости, драматизму и точности деталей эпизод! Жена писателя-фронтовика, из этого самого Киева ушедшего на войну, вынуждена стоять перед секретарем Союза писателей Украины, бывшим зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПУ, и выслушивать его наглый, издевательский вопрос: «А кто вас сюда звал?»
В 1972 году писатель с семьей репатриируется в Израиль. В 96-м он умирает, оставив большое литературное наследие, в том числе грандиозную эпопею «Эрев» – роман о судьбе трех поколений евреев России, начиная с 1905 года. «Эрев» писался еще в Советском Союзе, завершен в Израиле. Здесь же написаны «Кольца на душе».
Перевод «Колец» на русский язык сделан дочерью Эли Шехтмана (Альма Шин – ее псевдоним), той самой, которая подростком была свидетельницей ареста отца; «Элиша видел, как с их (эмгэбистов – М. К.) приходом лицо его тринадцатилетней дочки Лары буквально на глазах меняется и взрослеет…» Она перевела также другую книгу отца – «Сонаты» (вышла в 2000 году). В настоящее время занята переводом романа «Эрев».
Теперь несколько подробней о «Кольцах».
Прежде всего, хорош ли перевод? Человек, не читающий на языке оригинала, может судить о качестве перевода художественного произведения на основании единственного критерия: стало ли переведенное сочинение фактом русской литературы, т. е. сумел ли переводчик воспользоваться богатейшим арсеналом изобразительных средств, доступных русскому литературному языку. «Кольца» в этом отношении можно считать образцовым переводом.
Далее: название романа передает сходство души человеческой с древесным стволом. И так же, как годичные кольца знаменуют непрекращающийся рост дерева, так и «кольца на душе» запечатлевают одну за другой стадии духовного роста, тесно связанные с жизненными испытаниями. Каждый жизненный поворот, будь то радостный или бедственный, врезает новое кольцо в душу впечатлительного, как и пристало писателю, Элиши. (В романе, в соответствующем контексте, употребляется ивритское – перешедшее и в идиш – слово «гилгуль», означающее перевоплощение души.) Впрочем, радостей на его долю выпало не так уж много, а горестей, утрат и всякого рода мучительств – выше головы. В этом отношении герой «Колец» не слишком выделяется на общем фоне мытарств, насланных на наш народ в ХХ веке. Скорее, даже наоборот: воевал, но не погиб; репрессировался, но уцелел, а когда созрел для репатриации, без особых проволочек и препятствий смог свое намерение осуществить.
Композиция романа и проста, и прихотлива. Простота ее проистекает из ясного осознания героем-автором своей миссии – миссии «последнего еврейского писателя великого колена иудеев галута»: он, Элиша, должен рассказать о жизни этого «колена» без прикрас и, главное, без вранья. А сложность определяется колебаниями по поводу оптимальной последовательности рассказа, дабы один «гилгуль» в личной и общей судьбе не затемнил и, того пуще, не вытеснил другой. Все важны, но каждый важен собственным специфическим вкладом: «У его жизни множество истоков. Он и сам был живым свидетелем целого ряда собственных метаморфоз на этой земле».
Пересказывать художественный текст, исчерпывающе состоявшийся именно как художественный, бессмысленно. Это равносильно вычерчиванию «скелета» дерева вместо изображения в красках самого цветущего дерева. Краски же – в случае «Колец» – богаты и разнообразны. Множество людей, населяющих роман, разноголосо; и голос каждого, даже эпизодического, персонажа, звучит на свой лад (и не забудем при этом, что имеем дело не с оригиналом, а с переводом!).
Отец и мать героя выписаны особенно тщательно и любовно, – последнее не только в буквальном смысле, но и в специфически литературном, который подразумевает «очень хорошо», являющееся целью любого создателя (начиная с Самого Первого). Отец Элиши наивен (на сегодняшний, прагматический взгляд, даже жалок), но и велик в своей страстной, непоколебимой вере в скорый приход Мессии; ах, как он хорош, «этот худой и вспыльчивый крикун, <…> с его беспокойными ногами и вечно ищущими Мессию глазами»! Образ же матери вызвал в моей читательской и зрительской памяти такие величественные фигуры, как Мать из одноименной пьесы Карела Чапека и героиня фильма «Убийство на улице Данте» Михаила Ромма.
Эли Шехтман – мастер крупной, выразительной, условно говоря, «толстовско-чеховской», детали. Детали – лейтмотива. Детали – опознавательного знака личности. Вот дед героя – реб Арье-стекольщик: стекольщиком он, сын, внук и правнук резников, стал потому, что «не смог зарезать первую курицу, что раскудахталась у него в руках». А вот поэт Иван Каляник: пока «голубые канты выносят из дому отложенные книги – свидетели преступлений поэта», их владелец «сидит с закрытыми глазами и скрещенными руками, будто прислушиваясь, как поет и вскипает в нем последняя песня». Готовый – хотя еще живой – монумент скорби и бессилия, но и неиссякаемой творческой силы! Или «раскаявшийся грешник», «благочестивый доктор Вайсгал, не упускающий возможности исполнить заповедь и сделать доброе дело», постоянно держащийся «за свою большую пышную бороду, как за клад, упавший ему с неба, как за чудо, которого он – бывший безбожник – и не стоит».
А сколько в этой книге поэзии! Поэзии, исшедшей из сердца, которое бьется в унисон с тысячами сердец «последних поколений евреев галута у рек Вавилона-России – евреев с пылкими душами, которые ни перед кем внутренне не гнулись и, веруя в абсолютное освобождение, смотрели на мир глазами, полными скорби и сострадания…»
Но самое существенное, что делает роман Эли Шехтмана классикой, что ставит его в один ряд с могучими созданиями мировой литературы, – это его концентрация на экзистенциальных вопросах бытия. Бытия личности и мира, индивидуума и народа. Что бы ни происходило с людьми, – считает «последний еврейский писатель», – они могут оставаться людьми. Могут, потому что это – склонность к добру и стремление к справедливости – заложено в них Творцом. Много зла в мире. Часто кажется, что оно бесконечно и необоримо. Но каждый человек может – и должен! – стоять на заповеданном ему Камне Добра и Справедливости. Стоять так, точно именно от него зависит судьба мира. Так, как стоял на своем Камне писатель Элиша, он же Эли Шехтман.