Не новый вопрос, можно ли анализировать предмет любви, а в моем случае отношение к поэзии Бориса Рыжего – это, конечно, любовь, имеем ли мы на это право. Всё прекрасное – тайно / и секретно, друзья, – предупреждал Борис и был прав. Тайну рождения прекрасного не раскрыть. Но проследить путь или пути художника к этой тайне, которые он выбирал, открывал – почему не попробовать? Есть и причина: может быть, это знание поможет кому-то другому найти путь к своей тайне? За десять лет отсутствия Бориса профессиональными литераторами на сей счет написано немало исследований. Я лишь добавлю несколько своих замечаний под углом зрения обычного потребителя литературы.
ВЕРНУСЬ ОДНОЗНАЧНО
Свой «городок» Б. Р. населил человеками, что живут в «промышленной зоне» на рубеже двадцатого – двадцать первого веков, любят, рожают детей, пьют «плохой алкоголь», страдают, сходят с ума, умирают. Чем стихи Б. Р. милы моему сердцу, как и сердцам его теперь уже многочисленных по-читателей, ведь «городок» – место далеко не райское? Психологи говорят, что одним из основных страхов человека является неузнавание. Места, времени, языка. А мы узнаем себя, вот в чем фокус. Это наш городок, наша улица, наш подъезд, наш сосед, и уходит страх, преследующий нас не только со стороны масскультуры, но и – с противоположной стороны – современного искусства, которое все меньше обращено к рядовому зрителю, слушателю и читателю. Уходит страх, который возникает и в обыденной жизни, где все чаще сталкиваешься с нечеловеками. Уходит страх, потому что поэт говорит с тобой на понятном языке, пусть и пересыпанном изредка ненормативной лексикой (так ведь и это мы где-то уже слыхали). Страх уходит, а душа наполняется сердечной теплотой, которой пропитаны строчки поэта. Он не холодный и циничный наблюдатель за жизнью человеков или даже сочувствующий им, но на почтительном расстоянии (узнаете нашу поэзию?).
Борис участвует в судьбах человеков: не было ни одного просившего милостыню на его пути, кому бы он не подал, мгновенно ввязывался в драку, видя несправедливость, не задумываясь о последствиях (ведь «честь должна быть спасена мгновенно», не так ли?), пьет с человеками, видит в человеке Человека и уже только за это любит его. Способность возлюбить ближнего (и дальнего тоже) развита в Рыжем по сегодняшним меркам предельно. Это доминанта и в стихах, и в жизни самого Бориса. Когда он принес в редакцию журнала, где работал, стихи Уфлянда, редактор в резкой форме отказался их напечатать. Придя домой, Боря по-детски расплакался
(чем не иллюстрация к его любимому Слуцкому: Покуда над стихами плачут…) Из журнала ушел навсегда.[1] Ну да, как ребенок. А «дитя прекрасно». Да, с детства Бориса овевали теплые ветры родительской любви, мальчишеской дружбы. Там, в детстве, зарождались искренность, острота и чистота его чувств. Ностальгия по детству, юности – миру чистоты и любви – темы, к которым Борис возвращался в стихах все время. И снова мы узнаем себя, щемяще тоскующих по своему прекрасному далёку.
Мир светлого детства, юношеской любви, дружбы и верности держал, не отпускал мужающего Бориса, но холодные ветры мира реального уже били в сердце. В распадающейся стране открывался сезон предательства и лжи, алчности и насилия, ненависти. Душе человеческой, коли таковая наличествует, противно то, что стоит за этими словами. Душе поэта – многократно. Душа его стремится к ладу, гармонии, сердце болящее не может ни впустить в себя демонов зла, ни примириться с поражением детских (а на деле-то – человеческих) идеалов под напором нарастающей энтропии в обществе. Струна натягивается. Поэт понимает – не выдержит, рванет. Оттого одновременно столько безнадеги и столько света. В безнадежность не веришь, поэт говорит о смерти походя, мельком, подчас с блестящей тонкой иронией. А свет озаряет всякий раз, как раскрываешь книжку.
СКРИПКА И НЕМНОЖКО НЕРВНО
Стихи Бориса певучи. Я понимаю под этим словом не голосовые модуляции читающих свои стихи поэтов (или интерпретирующих не свои – чтецов), напоминающие пение, а утилитарную способность стиха к переложению на музыку или – более узко – становиться песней. Это свойство наличествует, коли позволяет форма и содержание стиха. Свойство, редко встречающееся в современной поэзии, заключающееся, с оговорками, в лексической и смысловой простоте (не примитивности! – вспомним пушкинское «А поэзия, прости Господи, должна быть глуповата», вокруг которого за полтора века сломано столько копий из-за буквального прочтения. Выскажи А. С. эту мысль в стихе, не было бы повода для шума. Что и сделала в шутливых строчках Новелла Матвеева: Поэзия должна быть глуповата / Но сам поэт – не должен быть дурак. Ясность мысли и простоту изложения, думается, имел в виду классик, за что и был востребован композиторами). Плюс – некая «сюжетность». Определение, конечно, расплывчатое, нестрогое и неточное, поскольку стих может и обладать этими качествами, но оставаться безнадежно «непесенным». Стало быть, условие необходимое, но недостаточное. Стихи Б. Р. поются, это слышно невооруженным слухом, и это качество также привлекает читателя. (Пользуясь оказией, хочу обратиться к мастерам поэтического цеха с просьбой спускаться, пусть ненадолго, с горних высот от разговоров с Богом и проблем Языка к нам – на улицу безъязыкую, спускаться с простыми – да пусть бы и непростыми, но – песнями. Ибо сказано не нами: в песне душа народа. Ибо хреново народу жить без души, то бишь без песен сегодняшних, ибо хреново сегодня. В этом соль и сказанного выше скобок.) Вот и все, что я хотел объяснить больше себе самому, почему так любим мною Борис Рыжий. Осталось небольшое музыкальное приложение.
БОНУС-ТРЕК
Многие стихи Рыжего откровенно провоцируют композиторов. Только я знаю больше десятка авторов, пишущих или писавших на стихи Б. Р. Число песен, о существовании которых мне известно, приближается к двумстам и будет расти, в чем можно не сомневаться, хотя бы потому (а в основном-то, увы, не потому), что абсолютных «попаданий», на мой взгляд, пока всего лишь одно («Над домами» Сергея Никитина) и еще шесть-семь ближе к яблочку, чем к молоку, и почти все – у того же автора, наделенного прекрасным композиторским даром и поэтическим слухом. Причина, возможно, заключается в следующем свойстве поэзии Бориса Рыжего, которое сознательно редуцировал композитор. Имя свойству – нерв. Стремление Никитина «обезболить» песней стихи – суть его приверженности норме, проявление заботы о слушателе, его психическом здоровье. Это – высший пилотаж для композитора. Это позиция мудрого мастера и может служить правилом для пишущих песни. «А правила без исключенья нет». В случае с поэзией Б. Р. – оно не работает. Нерв. Это свойство – порождение натуры Б. Р., его психики, физиологии, мировоззрения: Борис так жил. Оно имманентно. Потому оно растворено в лексике, фонетике, иногда почти незаметно, но присутствует всегда. У Рыжего нет спокойных стихов. Вторгаясь мелодией, гармонией, интонацией в их ткань, композитор должен помимо прочих решить задачу сохранения этого свойства. Иначе стих рассыпается, гибнет подобно зубу (не самая удачная метафора), обреченному по удалении нерва. У Слуцкого, например (на стихи которого тоже песенные удачи единичны), таким неудаляемым свойством является пафос. Есть оно, у каждого свое, и у Тарковского, и у Бродского, еще целого ряда поэтов. Это то, при удалении чего стихи теряют свой объем, а порой и смысл. Повторюсь, Борис так жил. На пределе. Его струна всегда перетянута, готова в любую минуту рвануть. Где нерв и струна – там Высоцкий. Рыжий любил его песни, часто крутил пластинки. (Опять к певучести – повлиял Владимир Семёныч? Или отозвались концерты мощного в те поры КСП Челябинского политехнического института, куда водила маленького Борю его старшая сестра?)
P.S. У меня есть ощущение, что после того, что случилось в двадцатом веке, человеки нуждаются уже в Новейшем Завете. И он уже пишется лучшими поэтами. А самые сокровенные слова сложатся в новую Песнь песней, которую исполнят барды. Там будут обязательно и строчки Бориса Рыжего.
-
Роттердамский дневник. // Борис Рыжий. Оправдание жизни. Лирика, проза, критика, интервью, письма. Екатеринбург: У-Фактория, 2004. Составитель Ю. В. Казарин. ↑