…эта философичная, несентиментальная лирика с ноткой стоически принятого отчаяния порой бывает нужна как воздух.
Многие из нас выросли в мире пафоса, аффектов и грез. Со временем он куда-то делся. За ним пришел другой мир – симулякров, потребительства и позитивного мышления. Даже и не знаешь, какой лучше. Оба – так себе, если честно. Хорошо еще, что время от времени случается одиночка, созидающий для нас миры получше. И совсем хорошо, если он умеет их защищать.
Сочинитель песен Михаил Щербаков в качестве оружия защиты использует стоический идеал – отстраненность и апатию. Древние стоики, придумавшие апатию, или бесстрастие, не хотели ничего плохого. Апатия – это то, что помогало им держаться в стороне от внешних благ, не имеющих, по их мнению, никакой ценности.
Отворачиваясь от общепринятых ценностей, принципов и благ, художник-стоик в своем созидании лишается какой-либо внешней опоры и права на помощь со стороны. Он обречен на отчаянное одиночество, и он же на нем настаивает, расширяя свое приватное пространство до крайней границы. Потому что одиночество делает его непринужденным и свободным от внешней и внутренней ангажированности.
Все это вполне можно отнести к личности и творческой позиции М.Щ., который, скорее всего, тоже не даст за современ- ные внешние блага ни цента. При этом он хорошо знает цену своему художественному слову, его многозначности, много- мерности, объему и магической силе. Он знает цену тому ог- ромному наследию, частью которого является сам. В ситуации концерта М.Щ. время от времени расставляет культурные вешки, необходимые в путешествиях по его творчеству: «Есть ода у Горация. Наверное, знаете. Неужели не знаете?»
Любая из его песен – художественная авантюра, игра, ин- теллектуальное, духовное и культурное приключение, интрига, похожая на старинное кружево: нельзя догадаться, как оно сделано – чаще всего это означает, что мы имеем дело с художественным произведением, а не с ремесленной поделкой.
Сам же автор исполнен достоинства, отстранен, остроумен, ироничен и по-старомодному изящен, он умеет легко скользить меж пространствами и временами, раздвигать миры и преобра- жать действительность.
Его речитативы действуют как магические заговоры, они так чертовски красивы, что недоверчивый рассуждает об обмане и мистификации.
А доверчивому в этом мире и легко, и опасно, и горько, и отрадно. Здесь много воздуха. Мысли и чувства глубоки и новы. И никакого мифического щербаковского холода что-то не наблюдается. Но есть холодок в позвоночнике, и есть замершее, как в детстве, сердце, – признак того, что ты попал внутрь этого приключения, что ты уже ведешь свою личную рискованную игру в самом центре художественного пространства щербаков- ской песни.
М.Щ. лишен дидактизма. Ему чужды оптимизм, пафос, толерантность и «задушевность» – вещи, столь дорогие сердцу традиционного кспэшника. И, что особенно греет лично меня, – ему совершенно чуждо это плоское и убогое «позитивное мышление», которым ныне так зачарованы менеджеры среднего звена.
Его недосягаемость, строгость и отстраненность не всех устраивает: мы-то любим, чтобы наш герой был прост и дружелюбен как Ильич. Но М.Щ. не подписывался никого устраивать. Так что давайте не роптать. А лучше поздравим друг друга с тем, что у нас есть возможность слушать такие великолепные песни, и пожелаем их сочинителю здоровья и долгих лет жизни.