Беседа Светланы Шенбрунн с Татьяной Бек, “Вопросы литературы” (№ 6, 2002)
– Светлана, когда в 1999 году в журнале “Дружба народов” появился ваш роман “Розы и хризантемы”, то здешний читатель прямо-таки встрепенулся на новое имя! И я тоже. Какие пронзительные картины детства, и – сквозь него – взрослый мир, и война, и послевоенные будни, и огромный круг мелочей, и сочный, самобытный язык:.. После журнала были и книжные издания, и “шорт-лист” Букера. Скажите, а вы у себя, в Израиле, предполагали, что будет такое эхо?
– Нет, конечно. Я вообще уже почти не надеялась, что роман увидит свет, во всяком случае при моей жизни. Издавать за свой счет полагала бессмысленным, а никто из редакторов и издателей не соблазнялся. Дескать, да, интересно, но такой объем – безумие! Так что все произошло случайно и неожиданно. Если только за случайностями не скрывается какая-то недоступная нам логика. Заслуга его выхода – “вывода” в свет – принадлежит в первую очередь Иде Беставашвили, которая “пробила” и подготовила журнальную публикацию, из скромности даже не указав своего имени, хотя это была огромная работа – 500 страниц превратить в 80 журнальных, сохранив при этом цельность повествования. Редакции “Дружбы народов” спасибо за то, что она склонилась на Идины настойчивые предложения и домогательства. И конечно, честь и слава владельцу издательства “Текст” Ольгерду Либкину, который не испугался 524 страниц (то есть поначалу испугался и даже убеждал меня сократить хотя бы до пятисот, но потом сдался и “кинулся с моста в реку”).
– Когда и как роман писался?
– Очень давно – “люди так долго не живут”, разве что на страницах романов. Зимой 1961-1962 годов – в значительной степени с чисто утилитарной целью – я решила поступать на сценарное отделение ВГИКа, а там требовалось представить на конкурс литературное произведение. Вообще-то, первые 30 страниц были написаны еще раньше – в начале 1957 года по настоянию Лени Миля (ему тогда было 18 лет, а мне 17, и он со свойственным ему непонятным упорством повторял: “Ты должна это записать”). 30 страниц я написала, но дальше застряла. А через четыре года за одну зиму дописала еще 500 (для конкурса, как выяснилось, это было чрезмерно – там литературному произведению был установлен предельный объем до ста машинописных страниц).
– Почему же “Розы и хризантемы” так долго не публиковались?
– В самом-самом начале проскальзывала такая мысль – попытаться опубликовать. Не у меня, а у некоторых людей, роман прочитавших. Но и тогда было ясно, что это маловероятно, и даже если вдруг кто-то из редакторов и согласится, то с купюрами и изменениями. Я вообще не считала возможным его печатать, поскольку и отец был жив, и многие другие персонажи, которым, как я догадывалась, публикация большого удовольствия не доставит. А потом, после посещения Хрущевым Манежа, уже и мечтать об этом не приходилось. Следует учесть, что 22 года в начале 60-х – это не то же самое, что сегодня. Мы были очень наивны. Насколько я помню, я не относилась к своему произведению как к “настоящей литературе”. Мне было даже странно, что роман так нравится некоторым людям (никого из них, или почти никого, уже нет на этом свете). А потом, после исторического посещения Манежа, меня поразило, как многие из тех, кто только что бурно восторгался и романом, и моим “незаурядным талантом”, начали солидно рассуждать: “А что в нем, собственно, такого особенного? Автобиографический роман может написать каждый”. В 75-м я уехала в Израиль и окончательно распрощалась с надеждой печататься в России – преждевременно, как выяснилось. Потом, в годы “перестройки”, я отдала его в “Новый мир”, там читали, читали, читали (менялись редакторы) и наконец сказали, что и объем не журнальный, и денег нет, и вообще… То же самое примерно произошло и в двух издательствах, где он побывал. Постепенно как-то даже неловко стало предлагать роман, написанный в начале 60-х. Один молодой интеллектуал разъяснил мне без обиняков: “Ваше время прошло”. Пришлось согласиться, хотя не без вздоха печали: “Жаль, что оно прошло, так и не настав”. Так что дальнейшие события – публикация и букеровский “шорт- лист” – представляются каким-то сказочным приключением Золушки.
– “Розы и хризантемы”… А были ли у вас иные варианты заглавия? Почему остановились на этом?
– Никаких иных не было. Пожалуй, единственное, что в этом романе полностью от меня, мое личное если не творчество, то по крайней мере мнение, – так это заглавие. Все остальное от жизни.
– Расскажите, как эта книга писалась? По плану? Импровизационно?
– Она не писалась, она, как правильно сказал Леня Миль, записывалась. А представленные в ней события, между прочим, и тогда уже казались далеким прошлым. В 1961 году 1943-й казался безумно далеким.
– Сколько в этом романе документально-реального начала, а сколько вымысла и фантазии?
– Документально-реального начала, я думаю, процентов 85, хотя и все остальное не вымысел и не фантазия, а также реальные события и сюжеты, только из смежных жизней.