Жизнь — штука прикладная. Учишься, учишься, выучился и бежишь по прямой что есть силы. И длинное дыхание твоё в точности заканчивается на финише.
У дальней к кровати стены аквариум. Там живёт краб Вася. Иногда он умудряется зацепиться клешнёй за выступающий из воды термометр и висит так, висит. Глазами на стебельках смотрит. Потом шлёп — бултыхнулся.
Девушка приподнимается на локте и придвигается ближе к лежащему мужчине. Смотрит в его глаза, наклоняет голову и они соприкасаются губами.
Луна светит. Машины едут. Дыхание в такт. Так просто.
— Знаешь, мой начальник — он умный. В жизни умный. Вон сколько физиков понаехало, и сколько сильнее его, а полы метёт не он. Добиться профессорской ставки в Университете, это очень серьёзно! Студенты, лекции, заседания, выбивание грандов, стипендий — текучка. Посреди текучки глядь — статейка совместная. Потом ещё одна. И ещё. Да, конечно, не достижение, а так, взяли шесть параметров, построили кривую, результаты циферками. Но на такой лафе 90% живут, и ещё как живут, на конференции ездят. Повесил у себя в кабинете портрет Эйнштейна, и Эйнштейн из рамочки наблюдает, как наш чернобородый с быстрыми глазами деятель устраивает себе жизнь.
— Олечка, что-то ты разбушевалась.
— Устала я, милый, просто устала наверное… Будем спать, ладно? А то мне завтра ещё статью, статью…, — прижалась, закрыла глаза.
Над аквариумом наклеены звёздочки, создающие небо. Светятся… Около окна стол тоже задремал, на нём будильник через раз тикает, учебники. Журнал с открытыми страницами, графики начерчены.
А утром быстрый сбор — кофе второпях, поцелуй второпях. Он к машине, она к машине.
И следующая ночь:
— Краб Вася, котёнок Кузя и мужчины всегда царапаются, — смеётся девушка.
— Как твоя статья?
— О… моя статья… — сдала. Ты знаешь, я всё думаю, может это ошибка?
— Что ошибка?
— Ну физика.. То что я не Нильс Бор, я давно поняла, а вот…всё бегу. Статьи, рефераты, сидение по 12 часов в лаборатории…
— Оля, ну мне даже странно — а положение в обществе, зарплата? Доктор физики Ольга Гроссман? Звучит?!
— Ну звучит, звучит! На бумаге да, звучит. А на деле буду горбатиться на такого дядю. Если ещё найду его… Лёшенька, знаешь… вот сейчас скажу! Только дай мне слово не смеяться!
— Даю, любимая…
— Я сказала, не смейся! Тоже мне…
— Да я не смеюсь, не смеюсь, — защищается от брошенной подушки.
— Понимаешь, — скрестила ноги, — я раньше не говорила, но я пишу стихи. Это лично моё. И когда мне очень плохо, ну очень очень, я открываю свою тетрадку и читаю их для себя. Смешно?
— Нет.
— Честно — честно?
— Честно — честно.
— Я почитаю?
— Да.
Девушка вскакивает и возвращается с тетрадкой. Устраивается. Испытующий взгляд, ещё один… читает.
Он морщится.
— А почему ты уши трёшь?
— Да нет, нет, — торопливо, — слушаю.
Оля кладёт тетрадку, говорит задумчиво:
— Знаешь, для меня стихи, как… как звёздочки во тьме. Искорками светятся. И иногда я думаю — вот бы бросить всё и писать стихи. Только писать и ничего более.
Вздыхает:
— Какая всё-таки чертовски сложная жизнь.
Ночь. Все спят. За аквариумом, пониже звёздочек, спрятанный печальный портрет Эйнштейна. Вася зацепился клешнёй за термометр и смотрит на него, смотрит… Шлёп — бултыхнулся.
Иерусалим, 9.05.99