В МИРЕ ЖИВОТНЫХ
У меня была собака.
В золотые дни, когда
так счастливо совпадали
солнце, воздух и вода,
и друзья — какие дали
мнились мне — лиха беда…
У меня была собака.
Мяса не было, и пусть.
Хлебной корочкой питалась,
не выказывала грусть.
Млела, тыкалась, ласкалась.
Изучала наизусть.
У меня была собака.
И у всех она была.
Никого не пропускала,
улыбалась как могла.
Впрочем, нам и так хватало —
моря, света и тепла.
У меня была собака.
Прочь — к осенним небесам
с песней с бережка вспорхнули.
По своим домашним псам
разлетелись.
А в июле
у меня была собака…
1984
АНАТОМИЧЕСКОЕ
Якову Кулангиеву
Нас двое намечалось. Но Господь,
вычитывая Судебную книгу,
забыл первоначальную интригу,
счёл опечаткою вторую плоть.
Устал… А свой же замысел простой
стереть вчистую не хватило мочи.
Отдельной жизни титульный комочек
Он копчиковой заменил кистой.
Но, правя корректуру, проглядел
второй души нетронутую завязь.
И Книгу подписал в печать, отправясь
к цветущим фигам. Столько срочных дел.
…Двухполюсный и никакой из тех,
возможных двух вселенского субстрата
вобравший неслучившегося брата,
расплачиваюсь за утробный грех.
Но и Создателю — не искупить.
И вот, бессмертный и навечно всякий,
не смея отступиться от присяги,
Он обречён любить, любить, любить.
1985
ХОРОШО
Искусство — вечно. Истина — прекрасна.
Как хорошо, что не наоборот.
1985
ИЗ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ
И снова осень. В небе, высоко,
проносятся туда-сюда туристы.
Аэрофлот предоставляет скидку.
1985
СТАРИК И МОРЕ
Этот лысый старик, за пятак наливающий морс,
тоже мальчиком был и, наверное, грезил о море.
1985
УТРО В ГОРОДЕ
Хорошо, что впустую истратил шальные рубли.
Не оставил для будущих, праведных дел ни гроша.
Подчистую. И руки отмыл, и глаза округлил.
Только душу — не смог. Да на то ведь она и душа.
Ни шиша не заначил ни к празднику, ни на помин.
Промотал, продымил. Их, чумных, даже дух улетел.
И теперь все на месте — желудок, и гемоглобин,
и походка, и взгляд. А душа…
Ишь чего захотел.
МОДА 84
Всё смешалось — короткие юбки и длинные юбки,
диско, и романтический стиль, и свободный покрой.
Все фасоны друг другу спокойно идут на уступки,
и джинсовую кепку надвинул испанский король.
Отлетает столетье, меняя поступки на тряпки.
Век, отплакав, скривил свои губки в прощальном смешке.
И воркует голубка над Герникой — кончены прятки.
И испанский король на работу идёт в пиджаке.
Разменяв колера, возвращаются красные кхмеры,
вновь на опытной грядке фашистские группки в цене.
А испанский король, с королевой, являя манеры,
демократию пропагандировать едет ко мне.
Перепуталось — бывший модерн и новейшее ретро.
Дедка тянет за репку, а репка-то чистый ампир!
Мир стоит распахнувшись, дрожа от ракетного ветра,
А испанский король — он чеканит медали “За мир”.
1984
ЗАГОРОДНЫЙ ДАСТАРХАН
Поэты и девки — на шару.
В счёт будущих ласковых слов
им водочку выставят с жару
и благоухающий плов.
Янтарные капельки жира.
Серебрянопенный боржом.
Надёжная длань ухажёра,
продлённая спорым ножом.
И грянет такая минута,
когда минарет за окном
и рюмок хрустальная нота
сольются в блаженстве одном.
И не ресторанному жору,
а как бы вечере святой,
в душе отзовутся фужеры
звенящей в ушах высотой.
И словно в Эдем настоящий,
в дежурный поверят обман
раис и напротив сидящий
смурной златозубый палван.
Зардевшиеся винегреты.
Зернистое пламя гранат.
И девки замрут. И поэты
распарятся и воспарят.
Родимые, пейте и ешьте
до пОтом пропитанных лбов!
Вы служите вере, надежде…
Но прежде, конечно, — любов.
1985
МОТИВ
На могильной плите ложбинка
для живой дождевой водицы.
И сюда — а куда им деться —
по весне прилетают птицы.
Здесь ни лужицы, ни болотца.
Степь да степь, да ещё пустыня.
Как поётся им в некростане
о небесной своей гордыне.
Не скитающиеся души —
неразумные божьи твари.
Всё, что ведомо им о вере,
это влага в надгробной таре.
И садятся на тёплый камень,
на орнамент забытой вязи,
поминая почивших в бозе,
но с минувшим не зная связи.
Синий воздух из тьмы струится
по-над вогнутостью узорной
и летит к площадям базарным,
а потом и к вершинам горным.
И во мне мастера культурных,
но художественных традиций,
след оставили беспризорный.
Прилетайте, друзья, напиться.
Обещает осадки сводка.
1985
АВГУСТ В ГОРОДЕ
Ведь ты же любишь импрессионизм.
Так впечатляйся же — улыбкой, позой…
С небес, в твой телевизионный низ —
живая Муза. Принимай и пользуй.
Ну отзовись — о гамме цветовой,
о ряде образном, но только с ходу.
Мотая просвещённой головой,
ты ухватил, запечатлел свободу?
Природа же не терпит. Что ей шлак
воспоминаний, послесловий мусор…
Я спрашиваю, впечатленье как?
Ну что же ты, браток? Живая муза…
1985
ХОРОШАЯ ПОГОДА
Алле Широниной
1
Раннее лето. Январь.
Голые ветки в пыли.
Только белеют, как встарь,
горние горы вдали.
А в межсезонном низу
хмарь городская дрожит.
Солнце слепит этажи,
все обещая грозу.
Этих безумных щедрот,
наоборотных примет
здешний не видел народ,
может быть, тысячу лет.
И никакой старожил
не прояснит ничего.
Даже не хмурит чело,
если и помнил — забыл.
Что ему метеоблажь?
Разве он сторож зиме?
Весь его жизненный стаж
во всепогодной чалме.
В прорву сощуренных глаз
кануло столько чудес…
Что календарь, если здесь
Азия в душах у нас?
Даже спустившись в метро,
у электронных часов
чуем остывшим нутром
краденой вечности зов.
Даже в подземном раю,
где красота и уют,
до электронных минут
временность чуем свою.
Словно примчались вдогон
верхних миров колера,
выцветив каждый вагон:
хочешь не хочешь — пора.
Мрамором блещет перрон,
свищет состав голубой.
Мне до прощанья с тобой
только один перегон.
И улыбнувшись легко,
выдохнешь:
“Брось городить.
Не заходи далеко —
скоро тебе выходить.”
2
Что-то я замечтался, и вот —
даже спин не видать,
даже пыль от копыт
улеглась на разъезженных шлях.
Лишь молекулы пота
да стихающий топот в ушах.
Это скоро пройдёт,
а во всём остальном — благодать.
Листопад. И не важно,
в какой ускакали перёд
расторопные всадники —
кто им судья и пророк…
Я и сам накидался монет
на развилках дорог,
и орлов навидался, и решек,
и новых ворот.
Анекдот,
и фактический случай,
и жизненный путь —
можно всё рассказать
за какие-нибудь полчаса —
пошутить, и взгрустнуть,
и легко помянуть небеса…
Но о том, чего нет,
упаси и разок намекнуть.
И природа вокруг
примеряет открытый наряд.
Ах, как листья, прощаясь, горят —
не горюй, мол, братан!
Но очнулся и вдруг
прочитал на табличке: “Платан”
Я считал его кленом
двенадцать апрелей подряд…
Слава богу, и счёт — позади.
И ковбойский сюжет,
роковой и заочный,
уже до конца пережит.
Я спускаюсь в метро,
и меня электричество мчит,
под землёй рассекая
кварталы непрожитых лет.
Эти бывшие дали,
в которых я гнал наугад
и любил невпопад
в кочевые свои времена.
… И проносятся влёт
юбилейнейших дат имена
и залётных фамилий
отмеченный мрамором ряд.
В заповедном вагоне
к тебе прикасаясь плечом
и почти не касаясь
крутых и всамделишных тем,
улыбнусь во спасение
всё-таки нервных систем.
Всё нормально идёт.
Никого.
Никогда.
Ни о чём.
1985
ИЗ СОЧИНЕНИЙ НА СВОБОДНУЮ ТЕМУ (2)
Господи! Я же не мыла хотел — а свободы.
Вот и сбылось. Да и мыла не так уж и мало.
Ну, по талонам — а всё ж не военные годы.
Мелочи быта. Не это меня занимало.
Я — о естественном, гуманитарном. Высоком.
Разве пристало пенять на законы природы?
Пеной объяло — так это же вешние воды
рушат плотину и тину смывают потоком.
Солнце свободы — оно же как наше светило
и не без пятен, а радо б, конечно, стараться.
Только не может. Так что же такое смутило,
что подмывает скорее подальше убраться?
Всякое было. И всякому хочется сбыться,
освободиться, — чтоб душу, а также и тело.
Да, но куда ни намылишься, в том-то и дело,
что от свободы уже никогда не отмыться.
1989