Марк Зайчик

человек великой литературной идеи

Конечно, Игорь Бяльский, невысокий мужчина с кремового оттенка лицом, с ладным и каким-то ловким, удобным для жизни телом, был человеком Иерусалима. Он подходил этому городу по своей сути, поведению, характеру, речи и другим важным качествам. Они идеально подходили друг другу: город Иерусалим, еврейская столица и оплот местной государственности, и Игорь Аронович Бяльский, приехавший сюда жить взрослым сложившимся человеком из совершенно непохожего на Израиль далека. А вот все сошлось и совпало, что бывает не так часто, но бывает. Называется, любовь.

Познакомил нас лет тридцать назад земляк Игоря Гриша Люксембург, человек одной с Игорем крови и повадки. Потом мы несколько раз встречались в разных местах; Иерусалим город небольшой, хотя и протяженный. Потом, а точнее 23 года назад, закрутилась эта история с «Иерусалимским журналом». Игорь стал главным редактором нового издания. Он держал «ИЖ» в руках крепко и, казалось, навсегда…

Отлично помню его тогдашние слова: «Все что угодно печатаем, но если где-то было напечатано, то отвергаем рукопись; мы вторыми не будем никогда». Ему стоило поверить, и ему поверили все и сразу. Характер у этого человека был настоящий, характер главного редактора. И никаких уступок, никакого компромисса.

Бесспорно, Игорь – человек великой идеи: создание центра русской литературы в Израиле. Ему это удалось. Он попытался и сумел по мере своих сил и возможностей, несмотря ни на какие трудности, воплотить вместе с друзьями и коллегами эту идею в жизнь. На мой взгляд, ему очень многое удалось сделать из задуманного.

Игорь был мне дорог и важен. Я несколькими публикациями в «ИЖ» обязан этому сильному, принципиальному и красивому человеку, который поступал в соответствии со своим пониманием литературы, всегда честным и последовательным.

Наша утрата, конечно, ужасна и неправильна. Я считал, что такие люди, как Игорь Аронович Бяльский, призваны жить, если не вечно (еще бы! – дома, в любимом краю, в ладах с жизнью), то очень долго, как минимум 100, 120 лет. Но вот, я ошибался. Горе мне.