Юлий Ким

ПРО ИГОРЯ

У меня про него есть шутливая песенка:

Вот идёт не актёр Мамонт Дальский,
И не Стальский идёт Сулейман,
Не Пржевальский, не Дольский – а Бяльский,
Своей вечной мечтой обуян.
Всех евреев зовёт он в Текоа,
Всю диаспору и весь галут,
Чтоб семью и стада
Перегнали сюда,
Чтоб он ими командовал тут.

Он и правда агитировал друзей и знакомцев посетить Текоа, а лучше поселиться. Как Остапу Бендеру, мечтавшему о Нью-Васюках, рисовался ему культурный центр на священном месте близ Иродиона: Текоа, в отличие от Васюков, упоминается в Танахе.

Его талант проклюнулся и возрос целиком на русской культурной почве. И хотя он долго жил в Ташкенте, почва эта нашлась и там. Не зря же я указывал на ташкентскую мафию в Иерусалиме: Дина Рубина, Семен Злотников, Михаил Книжник, а с Дмитрием Сухаревым Игорь близко дружил всю жизнь как раз с ташкентских времен.

Бардовский народ тоже ему хорошо знаком, он и сам пробовал сочинять песенки и петь их у костра, но для музы его это был лишь попутный эпизод, в стихах его послышался его собственный мелос, обретая свои неповторимые черты, тот лиро-эпический пафос, который поддержан особым, а временами, я бы сказал, античным ритмом.

И оказавшись в Израиле, он проникся – сначала страной, а затем и землей с её великой судьбой и историей, он ощутил эту почву и свое родство с ней, которое зазвучало в его поэзии на русском языке. И ему так естественно захотелось собрать под журнальное крыло товарищей по судьбе и призванию – и это у него получилось.

«Иерусалимским журналом» Игорь не столько руководил, сколько жил, иначе не скажешь. А ведь это не журнал, а литературный альманах, солидный, объёмистый. И Игорь вылизывал каждый номер от начала до конца, скрупулёзно, заботясь о высоком качестве текстов, внимательно следя, чтобы, например, авторский синтаксис не прикрывал простую неграмотность.

Журнал, кроме самого продукта, еще и хозяйство, и за этим тоже приходилось наблюдать, и тут он иной раз и перебарщивал или, наоборот, – не все успевал. Однажды было у меня выступление, и заодно решили мы с Игорем сделать презентацию-продажу очередного номера «ИЖ». Приезжаем на место, приносим увесистые пачки товара, я иду устраиваться со светом и звуком, Игорь – по идее, должен связки распаковывать, товар разложить, а заодно и нахваливать.

Я устроился со светом и звуком, иду помогать с распродажей и вижу: пачки так и лежат не распакованные, подходи и бери задаром, а где же главред? А главред далеко в стороне: старый знакомый подвернулся Игорю, и стоят они и увлеченно чешут языки. Это любимое дело его было: зацепиться и потрепаться, и уж особенно охотно под любимой крышей Дома наследия Ури Цви Гринберга, где чаще всего происходили те самые презентации. Это была совершенно своя компания, самая свойская для него среда, и он блаженствовал, окунаясь в нее с головой.

Он безоглядно влюбился в наш с Дашкевичем 136-й Псалом о реках вавилонских и как-то явился с горячей идеей – построить целый мюзикл на основе темы и музыки этого небольшого, но эпического сочинения. Так. Хорошо. Этот псалом о чем?

Весь Псалтырь приписывается Давиду, но вавилонский плен таки был в 6-м в. до н. э., а не в 10-м, когда жил Давид. А что там было в 6-м веке-то? Ага, пришли персы и отпустили еврейских пленников, вернулись они в Иудею, и стали восстанавливать Иерусалим и строить новый (Второй) Храм.

И соорудили мы с Игорем эту историю, и сочинил Бяльский для этого либретто немало чеканных стихов, насыщенных мощным древнееврейским пафосом. И взялся я пиарить продукт по разным театрам, однако, так и не пропиарил, а кроме прочего и Дашкевич отказался: не глянулось ему наше либретто, давайте, говорит, сочиним что-то в этом роде про царя Давида. А? Не будете? Ну тогда я сам.

И сочинил он свою оперу о Давиде со своим либретто и тоже не пропиарил.

Я-то видел это либретто, гордиться особо нечем. У нас-то с Игорем вышло хорошо, мощно и ярко, увлекательно, и надежда на славное будущее нашей оперы жива и доселе.

«Незаменимых нет», – говаривал тов. Сталин, т. к. люди для него были всего лишь винтики и шурупы. «Ещё как есть!» – ответим ему мы и предъявим Бяльского как неопровержимое доказательство. Потому что уход его ощутился, как внезапное обрушение важной опоры под нашей общей основой.

Так и слышится временами, как только вспомнишь о нём, его традиционный ответ на телефонный звонок:

– Черсаныч? Я с тобой.

Сентябрь 2022