У меня не хватает слов, чтобы выразить то, что я чувствую в связи с уходом Игоря Бяльского. И это не фигура речи. За двадцать лет нашего знакомства он стал одним из самых близких для меня людей. Игорь был другом во всем и безо всяких оговорок. Уверен, что со мной согласятся все, кому выпала честь дружить с ним. Подсознательное стремление ослабить боль этой утраты привело меня к тому, что я как бы не верю в смерть Игоря. Я не верю в нее, хотя стоял у его могилы. Чуть ли не каждый раз, сворачивая в сторону Кфар-Эльдада с шоссе, ведущего из Иерусалима в Текоа, я мысленно говорю себе, что надо заехать к Игорю или, хотя бы, позвонить ему. Все время – дела, и уже давненько не общались. Думаю, что и здесь я не оригинален. Уверен, что больно каждому из его друзей. Но это личная боль личной утраты.
Говоря об Игоре Бяльском, невозможно ограничиться личным. Он, несомненно, был одной из знаковых фигур израильской литературы на русском языке. Основанный им в 1999 году «Иерусалимский журнал», стал в начале XXI века ее важнейшим печатным органом. Всегда оставаясь израильским и еврейским, этот журнал стал по-настоящему международным. Роль «Иерусалимского журнала» в истории израильской литературы на русском языке сопоставима с ролью первого русскоязычного литературного журнала в нашей стране – «Ами» (три его номера вышли в 1973–1974 гг.), и получившего широкую известность журнала «22», основанного в 1978 году. Не сомневаюсь, что придет время, когда о «Иерусалимском журнале» и его бессменном редакторе будут писать научные работы.
Игорь Бяльский был редактором Божьей милостью. Очень мало таких редакторов. Он не просто прочитывал и правил тексты, он буквально пропускал их через себя. Как редактор он умел быть строгим, при этом он всегда старался не навязывать автору свою редакторскую волю. Он был готов обсуждать каждое слово и каждую фразу в редактируемом тексте. Его редакторский талант не ограничивался чувством языка и стиля. Он проявлялся и в общей структуре «Иерусалимского журнала», который никогда не был сборником механически соединенных под одной обложкой материалов различных авторов, и в презентациях новых номеров, которые Игорь организовывал и проводил с неизменным успехом в Доме наследия Ури Цви Гринберга.
А еще, и может быть, прежде всего, Игорь Бяльский был поэтом. Я перевел пару его стихотворений с русского на иврит, а он перевел несколько моих стихотворений с идиша на русский. Он вообще неплохо понимал идиш, и я, пользуясь этим его нечастым в наши дни в русскоязычной литературной среде качеством, приезжал к нему иной раз из Кфар-Эльдада в Текоа, чтобы прочитать свои новые стихи. Но это опять личное.