Нас познакомила Дина Рубина. Привела Игоря к нам с Гришей Кружковым на Хорошёвку, дело было году в 1987-м.
– Это Игорь Бяльский, – сказала Дина, – очень хороший поэт.
Оказалось, правда. Сидели на кухне, курили на балконе, читали стихи.
Вот ведь пишется всякая ерунда, а человек не пишется. А сам так и стоит перед глазами, так и звучит в ушах:
– Приезжайте, живите, места много!
Вижу его в Текоа, на развалинах Иродиона. Блестя глазами и зубами, рассказывает нам с подругой Наташкой про Ирода Великого. Который знался с Клеопатрой и Марком Антонием и реконструировал Второй Храм, а что касается избиения младенцев, так там напутали, он вообще до этого не дожил… Жарища, пыль, а мы смотрим на Игоря и любуемся. С трудом отрываемся, чтобы взглянуть, как велено, сверху в ущелье.
Слышу голос в трубке:
– Маринка!
И дальше, с ноткой ласкового сарказма:
– Я, конечно, знаю, право первой ночи ты отдаёшь «Новому миру» – но, может, и для нас наберётся подборочка? Если по сусекам?
Да боже ж ты мой, какие сусеки, когда редактор толстого журнала – сам – просит стихов! И на мои вечные сомнения: мол, не жидковато ли получилось, не маловато ли «ударных», спокойно отвечает:
– А я вот сейчас сверстаю и тебе пришлю, с листа и посмотришь.
И верстал, и присылал – за считанные минуты. А на журнальной странице, набранные чётким фирменным «ИЖевским» шрифтом, с гордой пометкой «Русское подворье» сверху – стихи уже не выглядели дрожащими тварями, а смотрелись так, будто право имеют.
И сколько раз я радовалась этим подборкам, большим и маленьким! А ещё ведь и пьеска была, ехидная, «Поэт и спонсор», отправленная подальше от родины из-за узнаваемости персонажей и места действия. И проза, «вспоминательная», дурацкая, лоскутная, в пандемию вынянченная – и втиснутая Игорем с пылу с жару в уже и так переполненный номер…
И всякий раз – какая честь, какая удача: опубликоваться именно в этом, вот просто потрясающем номере «Игорева Журнала», так я его про себя звала. А можно бы назвать «Игорева Жизнь». Господи, неужели – всё?
Бывают такие люди: если уйдут – в пространстве остаётся незарастающая чёрная дыра.
И в отверстие сквозное,
как в баранку, с давних пор
тянет холодом и зноем
и летит нездешний сор…[1]
Прямо в глаза летит. Не проморгаться…
Из «…Есть тут горы и долины». – Сб. «Крутится-вертится», 2013 (прим. ред.) ↑