* * *
«Семьдесят раз не в счёт. Семьсят – не пидарас.
Знаем наперечёт. Видим не хуже вас.
В сторону – ваш каприз. В сторону – ваш прогноз.
Лесом! – сказали вам, с венчиками из роз».
Вновь полыхает лес, даже металл течёт
вместе с металлоискателем
к судиям и спецкорам, к пере-переговорам.
Скатертью, значит, скатертью…
Где же он, Божий глас, – голос, а также глаз?
Кто присмотрит за миром?
Кто ниспошлёт царя в наши пески, моря,
кактусы и черешни?
Внуки мои глядят на облака и сад,
веселы и безгрешны,
им и жара к лицу.
Лет пятьдесят назад я приставал к отцу:
да неужели вы верили в этот бред
радио и газет?
«Но, – отвечал отец, – если б не эта власть,
тоже ещё невесть…
Без коммунистов здесь не было нам дороги…»
Жар течёт по усам, близятся к небесам
и облака, и сроки.
Что же отвечу сам,
нет, не отца своего –
собственный век итожа?
Всё – от Всевышнего,
и пидарасы – тоже.
Разве Он обещал мудрых царей и судий?
Сколько вокруг мочал радиотелестудий…
Сколько вокруг сторон…
Здравствуй, Натан-Арон.
В этой – своей, одной –
здравствуй без раздвоенья!
Именно здесь пророк,
да, и проклятья рёк,
но и обетованья.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Виктору Коркия
Китайцы говорят: не дай вам Бог…
А вот пришлось – в эпоху перемен.
По нам эпоха перемен прошлась,
проехалась почти со всех сторон,
включая собственную: это мы
во цвете самых юбилейных лет
пытались распознать цвета у тьмы
и чистый раздобыть отдельный свет –
из неба, например, или судьбы,
по-доброму разъять добро и зло.
Любовь!.. Ах, кáбы-áбы-раскабы…
И тут наостоюбилеилó.
Но продолжали. И Афганистан
нас не достал ошмётками свинца.
Мы так и не врубились до конца:
«Одно с другим не разнимается».
Конфуций ли изрёк, Мао Цзэдун,
Дэн Сяопин придумал, Сунь Ятсен…
Кто нынче помнит слово «гоминьдан»?
Эпоха Тан: Монтан или Дассен?
А может, не китайцы, а Монтень
и вообще – Талмуд или Танах?
А мы переплетали свой плетень,
предполагая некий альманах,
собрание, такой себе ковчег,
отдельный, свой, и плыть себе, и плыть
в джинсовых и вельветовых штанах…
И нежился во снах безбожный век.
А время рассекала Божья плеть.
И вот растёт – какие нах плетни –
не изгородь, а целая стена:
колючка, телекамеры, огни.
Другие ночи и другие дни.
…Предвечный, ты натешился сполна?
Помилуй всех. Помилуй-сохрани
и те, и завтрашние времена.
[2018]
ДОРОЖНОЕ
Я приехал в страну без скоростных трасс,
навигаторов GPS, объездных дорог,
и машин, пожалуй, меньше было в сто раз,
но Господь не меньше эту страну берёг.
Я крутил педали, сирены выли взахлёб,
ни убежищ здесь не успели, ни ПВО –
лейкопластырь на окна и радиотелетрёп –
но ракеты летели и падали ни в кого.
Я гадал и думал, и думал, что разгадал:
а Саддам Хусейн – не израильский ли шпион?
Ни единый Скад в знакомых не попадал,
да и в незнакомых – всего один.
Я садился в автобус и ехал в Нацрат-Илит,
выходя покурить в Дженин или в Ерихон,
и обратно ехал не глядя – куда глядят.
Тех автобусов нет, и тех автостанций нет,
и бетон стоит заборами автострад.
Не страдай, душа, лети к облакам своим,
в самый верхний и не пустеющий Назарет,
или сразу в небесно-синий Ерусалим,
а потом и в Одессу – лето и не болит,
вообще не болит ни разу: холерный год,
и сверчки поют, ни «апплаузов», ни «тойот»,
и трамвай вдоль моря летит, как велосипед,
и с Привоза мать бычки везёт на обед.
[2019]
ТУРИСТСКОЕ. КРИТ
Сам Евраи́ки особенно не пострадал:
немцы бомбили, но не выбирали квартал,
землетрясенья тем более не различали.
Лишь обитателей – вывезли и утопили,
те же ли немцы, а может быть, и англичане.
Море сверкает, и дождь умывает от пыли.
Снова кафешки, и сплошь ювелирные всё магазины;
только витрины сменили, прилавочки и стеллажи,
и синагогу отстроили, что ни скажи,
оштукатурили всю на грядущие лета и зимы.
…В Хании критской, в Освенциме польском,
в Берлине и Праге
зачем они жили? Не уплывали, не шли, не бежали.
Ну, синагоги… Зачем там теперь синагоги?
Всех уложили…
Даже из Жмеринки, не говоря об Одессе,
можно вернуться домой по железной дороге,
можно очнуться и тихо уйти восвояси.
Не уходили.
Книгу читали, и прочие книги, и новые книги.
Что вам варяги? на что печенеги и греки?
все эти улицы, и фонари, и аптеки?
Шейте своё – не влезайте в чужие сиртаки.
Ладно бы все богатели – не все богатели.
Ладно б не осточертели – но осточертели.
Вам же кричали: звездуйте в свои палестины!
Ладно, осины, берёзы… но пальмы и ви́на,
не говоря об оливе, смоковнице и кипарисе,
круглогодично и ежегодно – сколько угодно.
Всё у вас там – и меды́, и молочные реки.
Что вам еще приложить, богоизбранной расе, –
птичьей молоки? мичуринской ли земляники?
Яры, бараки, майданеки и салони́ки…
Это великие – соросы и пастернаки –
в море не тонут и переживают окрестные муки,
но остальные жестокие выи – не вечно живые.
Всё одноразово – и пермяки, и узбеки.
…Всё бесконечно в разливах сентябрьского лета,
гуси скользят по озёрной сверкающей влаге.
Рыбы, креветы и флаги любимого цвета,
хоть и с крестом, но вполне бело-синие флаги.
Неперелётные чайки летят над Элладой,
и над Гранадой летят, и летят над Канадой,
плачут, курлычут, смеются, гогочут, кричат ли…
не различая туристов, а может быть, и различая.
[2019]
ПОДНЕБЕСНОЕ
Небо на свете одно,
Двух не бывает небес.
Небо планирует ласточкой по ущелью
и устремляется ввысь – к облакам на синем.
Что остаётся во мне от моей России?
Та же кириллица?.. тяга к перемещенью?..
Небо трепещет – от воробьёв на пальмах
до журавлей на фоне Иродиона.
Горняя муза песен душещипальных
здравствует и прощается без пардона.
Ни поцелуй воздушный, ни до свиданья…
Небо глядится в давешние берёзы.
Вьются тройного одеколона грёзы –
тоже сгодятся в зарослях мирозданья.
…Если вернуться всё-таки из Сорренто,
если спуститься вешней тропой с Чимгана,
кто меня встретит, бывшего хулигана?
Фата-Моргана? Нет, новостная лента.
В шариках надувных миллионы маршей
к улице Бальфур движутся ширью плотной.
Тут не по форме спросишь: «А кто же старший,
главнокомандный или хотя бы ротный?»
«Нет, – говорят, – беспилотная это зона,
это народ полётом объят спонтанно,
это совсем не пятая, не колонна –
вольные духи вольного партизана».
…С внучкою ненаглядной и псиной белой
в даль ухожу, в холмы Иудеи древней,
слушаю глас небес над родной деревней:
Ну а чего не можешь, того не делай!
Мой же молчит не очень лучистый гений,
тяжкою думой заново перетянут:
если почистить холмы от чужих строений,
станут ли тоже небом?.. скорей не станут…
Внучка смеётся, бодро несётся псина,
нежный зефир летит – облака лохматит.
Светится не библейская ли максима:
«Небо одно».
Хватит на всех? Не хватит?..
2020
ЛЕХАИМ!
Юлию Киму на 85-летие
На хóлмы Иудейских гор
спешит солнцеворот.
Стрелецкой тьме наперекор
рассвет уже встаёт.
И в мир восходит Козерог
в расцвете новых лет,
не полусумрачный пророк –
насмешливый поэт.
Неутомимый дон-кихот,
любимец горних муз!
Ему неведом задний ход
и зим посилен груз.
Потомок утренних небес
и гордый внук славян,
с гитарою наперевес,
зарёю осиян,
идёт, куда его влечёт,
не требуя наград,
и счёт победам не ведёт,
и чёрт ему не брат.
Зато моря ему видны
и ангелы слышны –
и нашей солнечной страны,
и северной страны.
…Хотя могу ещё плести,
законченный Стрелец,
пора и меру соблюсти
и выпить, наконец:
За небо и земную твердь,
за тьму и белый свет,
за будущую круговерть
тех, кто придёт вослед.
За общий наш киммунитет
от всяческих зараз!
…И да простит меня Поэт
за этот парафраз.
2021
ПАМЯТИ РУШИ
Неделю подряд уходила – и не ушла.
Копал ей в шабат могилу – не умирала.
Рвала от воды, от морфия тоже рвала…
Выла, рвала, а я менял одеяла.
У самого-то ни слов уже и ни слёз,
только по горлу – будто на волю вышел.
Утром сложил её в чистое и отвёз
к ветеринару, стало быть, выше, выше…
Кому она плакалась? Господу, мне, тебе –
той, что её нашла новогодней ночью?
Той, молодой, любимой не по судьбе…
Жизнь «оказалась длинной», судьба – короче.
…С лапкою перебитой, и смех и грех,
из придорожной ямы живой комочек,
как же она любила тебя и всех,
больше – тебя, но заодно и прочих.
Радовалась, лизалась, ждала, неслась
и по деревьям лазила, и по скалам,
за мотоциклами по окружной рвалась,
уши поджав, словно стрела, сверкала.
Ну а когда на той стороне судьбы,
там, в Гималаях, шла на тебя лавина,
чьи же ещё могли уберечь мольбы?..
Нету в горах ни эллина, ни раввина.
…Ежели о любви – ну конечно, есть.
Даже не первая глупая, а вторая;
третья, шестая… – их и не перечесть
здесь, в разноцветных кущах земного рая.
В будущий раз, на новом краю небес,
с Рыжею свидимся оба нежарким летом,
без турпоходов и ветеринаров без,
да и любви – по горло хватило в этом.
2021
ЗАЛЁТНОЕ
Алле Широниной
Голубь влетает с крыши на подоконник,
смотрит в глаза то левым, то правым глазом.
Это не Нухим ли, красноармейский конник,
Развиртуалился и воплотился разом?
Серая шейка дразнится фиолетом,
Розово-золотистым огнём искрится,
Сказочно бирюзовым лучится светом,
переливается – как тут определиться…
Или голубка? Любимая внучка Суры,
Нухима дочка, шорника городского, –
Гитэле, Генечка… Вглядывается хмуро –
мама моя, упокоенная в Текоа?
Всё она сокрушалась: хотела дочку –
девочка помогала бы и жалела,
а сыновья-то – с ними как в одиночку.
Нет, не припомню, чтобы когда-то пела.
…Немцы бомбили, но всемогущий Нухим
в Азию смог увезти и жену, и деток,
тёщу – и речи не шло. Паралич старухин
двигаться помешал бы и так и эдак.
Суру оставили в Жмеринке, в светлом доме,
дом и припасы взялись постеречь соседи.
Мыли её, кормили, не экономя,
в гетто свезли, а там уже не до снеди.
Добрые люди, но вышло постановленье.
Можна що-нэ́будь прóты булó зробы́ты?
В сорок четвёртом так и сказали Гене.
Тысячу раз я этот рассказ услышал.
…Вновь прилетает. Голубь или голубка?
Но ведь не вóрон всё-таки, не ворона.
Завтрашнее туманно, былое хрупко,
а про сегодня – нет говорить резона.
Но вопрошает: как, мол, дошёл до ручки?
Ходит и смотрит – пристально, не скандаля.
И улетает в сторону сизой тучки,
тоже развоплощаясь в окрестных далях.
2021