Во время траурной недели всем приходящим выразить родственникам свое соболезнование давали посмотреть клип, который приятель Клецеля собрал из фотографий Вениных работ и озвучил бардовской песней с рефреном «трудно быть художником». С этим утверждением согласиться просто…
Однако Клецелю быть художником было легко. Ему становилось трудно, когда он не мог рисовать. Он рисовал как дышал. Это был для него естественный и жизненно необходимый процесс. Редко когда у художника есть такая внутренняя органика. Мне кажется, что Клецель ее обрел именно в Израиле.
Конечно, сыграли свою роль детство и молодость, проведенные в Ташкенте, замечательные учителя (особенно он ценил Александра Волкова, создавшего яркий уникальный образ Средней Азии). Свобода обращения с краской, с пятном, густой живописный слой, яркость цветовых отношений – всё это было воспринято и переработано молодым художником. Потом Клецель уехал в Куйбышев. Надо помнить, что работать ему пришлось в условиях, когда свободное высказывание в советском искусстве, мягко говоря, не поощрялось. Причем чем ближе к столице, тем строже были нравы. То, что было дозволено в Ташкенте, не разрешалось в Куйбышеве. Тем не менее Клецель сохранил свою индивидуальность, за некоторой стилизацией работ того периода по-прежнему чувствовался большой живописный дар.
И тут произошло событие, которое раскрыло его дарование по-настоящему. Клецель поселился в Иерусалиме. Репатриация по-разному влияет на художников. Одних сковывает, других заставляет измениться в угоду местным кураторам, третьих – работать для туристов. Клецель отверг самым решительным образом все эти соблазны. Отказался вступать в Союз художников (говорил, что ему хватило руководителей искусством в Совке), переезжать в Тель-Авив, где гораздо больше галерей и, соответственно, возможностей продать работы.
Иерусалим пришелся ему впору так же, как он пришелся впору Иерусалиму. Его мастерская в центре города притягивала друзей, стала органичной частью городского ландшафта.
Иерусалим, в отличие от Тель-Авива или Хайфы, писать трудно. Город сопротивляется, не хочет позировать. Клецель – один из редких мастеров, кому город поверил, перед которым открылся. И появился поток пейзажей, бытовых сцен, натюрмортов, портретов, пропитанных атмосферой Иерусалима, звучащих его мелодиями. Мелодии эти бывают веселыми, бывают напряженными и трагичными. И всегда, на любой групповой выставке узнаются его работы, и всегда на его работах узнается Иерусалим. Камерный формат воспринимается зрителям как монументальный. Маленькая картина, висящая даже в темном углу, притягивает сиянием цвета.