…Почему я не собирала ее письма? Ее послания мне лично, рассылки, где Бина Смехова делилась поразительным или просто забавным, краткие весточки – чтобы я знала: она в порядке. Письмо-весть – как веточка в клюве у горлицы. И неизменное в конце письма: «Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом пал». Не позволяла духом пасть – ни себе, ни другому.
Я и появилась в ее жизни в несколько упавшем духе. Позвонила, страшно волновалась: ведь это легендарная Бина, о которой я столько слышала. Бина, которую знает весь Иерусалим и половина Израиля, а тут – я… Позвонила – и уже не смогла отлепиться.
…Вот прихожу и спрашиваю: как прическа моя, как вам платье? Она показывает большой палец: «Во! Красотка!..»
Вот мы у неё в гостях, ее роскошные пиршества – пиршества ее кулинарного дара и пиршества застольной беседы, юмора ее искрометного, ее искусства рассказчицы, острой памяти, такта и чутья. Этот неподдельный интерес к каждому ребенку друзей, знакомых, соседей. Она любила людей. Но могла и жестко отрезать – подлость, предательство, малодушие не прощала.
…И вот сидишь за двадцать пятой переменой блюд, а она пьет свою любимую вишневую наливку и рассказывает, творит на ходу свои живые картины и сцены, свои знаменитые байки, мечет с невозмутимым лицом анекдот, от которого ты в изнеможении, а она – ни смешка…
Сидишь и таешь в ее мягком свете. В лучах королевы на троне, в этих изысканных руках, в царственной осанке, в потрясающей точености профиля, в волнами лежащей седине, во всей этой породе и стати.
Растворяешься в ее жадном желании общения, она в каждом видела талант.
И эти наши с ней споры – чтó есть талант и где граница между графоманией и самовыражением, споры об оценке и вкусовщине…
Ее запоминание деталей и событий жизни всех нас, ее идеи, проекты, мысли. В одном из последних разговоров она сказала: «Не перебивай, это не наставления и не заветы, это планы на будущее, это то, что непременно надо сделать».
Она всегда была тем, кто нужен. Кому-то – вдохновитель, кому- то – редактор, кому-то – друг. Мне – и мама, и бабушка, и Настоящая Женщина с безупречным вкусом, и подружка, и первый читатель, и «жилетка»… Сколько часов я мучила ее своими излияниями, а она умела слушать и слышать, найти верное слово и подтолкнуть им к верному действию.
Она делала самые вкусные на белом свете вареники. Можно было душу отдать за эти вареники с вишнями. А овощи, тайным образом запеченные, небесной мерою приправленные. А Его Величество Суп, знаменитый фасолевый или с десяток его собратьев. А борщ – украинский борщ… с фасолью. Почему я раньше не знала, что именно так единственно вкусно?!
А как она пела! На украинской мове, на идише…
Талантливая во всем, яркая; любое пространство – в библиотеке, в машине, на приеме в посольстве, на собственной кухне – населяла своим глубоким грудным голосом, улыбкой, мягкими жестами. Вселенная по имени Бина, мир, которого больше нет.
Все знали о ее возрасте, но при этом думали, что Бина – навсегда, она же нужна нам всем! Потому что кто же первый внимательно прочтет твой текст, утешит, расскажет отличный анекдот или байку?!
Ее байки… Я удочерила некоторые из них, часть бессовестно обезличила, часть обрамляю: от Бины. Например, рассказ о дворничихе, которая в один из приездов Бины в Киев спросила: «Что-то давно, тебя, милая, не видать». – «Так я же в Иерусалиме живу». – «Да ты что, милая, разве ж в Иерусалиме живут?!.»
Она переживала за меня. Я знаю точно, тревожилась, сидела в своем кресле – смотрела в окно, вдаль, на улицу Генриетты Сольд, на лес, на холмы. Могла даже не спрашивать, всегда всё сама знала – струйкой света, перекинутого во взгляд на меня.
…Мне не хватает воздуха. Это душа ее, наверное, отрывается от этой земли. Уходит туда, где будет вдумчиво, подперев рукой буйно кудрявую голову, наблюдать за мной. И за своими внуками, и за детьми. И за друзьями – близкими и дальними.
Надо бы перестать тосковать по ней земною тоской. Отпустить в бескрайнее окно от пола до неба, которое в Доме Бины в Иерусалиме.