Орцион Бартана

ВЗАЙМЫ

Гнев – оборотная сторона страха. После гнева, на обратной стороне гнева находится страх. Море слишком велико, чтобы вызывать гнев. Оно сразу же пугает. Плыть по морю – это чистый страх, превращающийся в счастье. Как в химии, когда в результате дистилляции вещество становится всё чище и чище. А если его продолжают очищать, то вещество превращается в нечто иное.

Эрезу очень нравится бывать на море зимой. Нравится плавать в ледяной воде, выжигающей страх и превращающей его в счастье.

Утро. Будний день. Вроде бы его свободные часы. Эрез выходит из воды, кожа алеет, как огонь. Он замерз и в то же время пылает. Холодный ветер замораживает его, когда он, голый и мокрый, быстро-быстро идёт туда-обратно по берегу, чтобы высохнуть. Эрез не берёт с собой на море полотенце. Так что, когда он выходит из ледяной воды на раскаляющий до белизны ветер, между ним и ветром нет никакой преграды, и дистилляцию продолжает ветер. Высохнув на ветру, он заходит в раздевалку, чтобы сменить плавки – единственное, что на нем надето, – на шорты, в которых пришел. В шортах ему тоже холодно. Почему-то он любит холод. Он знает, что потом, в машине, он не будет включать обогрев, чтобы ему и дальше было холодно. Он получает от этого удовольствие.

Когда Эрез заходит в раздевалку, он слышит любимую песню. Это стихи замечательного поэта, которые когда-то были положены на музыку, и теперь кто-то поет эту песню здесь. В раздевалке холодно и жутковато. Может быть, пение – это способ согреться для стоящего здесь неизвестного. Голос этого человека шершав. Он стоит в трусах и в майке.

Переодеваясь, Эрез слушает.

На одном из крючков рядом с несвежей рубашкой висит пара брюк. На полу, более мокром, чем обычно, – ботинки. Поднимающийся от пола пар не может скрыть, что они свое отходили. Ясно, что это одежда поющего. Кроме них в раздевалке никого, а Эрез не заносит сюда ничего, кроме шорт и черной футболки. Мало кто приходит на пляж зимой. Он мог бы поторопиться и выйти и тем самым избежать всего, что произойдет потом, но Эрезу трудно сдержаться. Он хочет показать поющему незнакомцу, что тоже разбирается. Тоном знатока он говорит этому человеку, что поэт, песню на стихи которого тот поет, прекрасен. И добавляет еще какие-то слова. Парень благодарит, как будто сам написал эти стихи, а не только поет их – голосом, который движется вроде правильно, но не взлетает.

«Мне стоит влепить себе пару пощечин, – думает Эрез, – нужно бежать от этого унизительного смущения».

Он торопится выйти в холодное утро в своих шортах и футболке, но этот парень уже ритмично шагает перед ним по улице. Расстояние между ними не изменяется. Похоже, этот человек видит его спиной, поскольку отвечает на вопрос, которого Эрез вообще не задавал:

– Просто пою. Так легче работать. Делая любую работу, я пою.

Эрезу, по сути, ничего не остается, кроме как спросить:

– А кем ты работаешь?

Хотя, собственно, какое Эрезу до этого дело? Его машина стоит буквально здесь.

– Работаю, где получится. Мою машины. Хочешь, помою твою? Привожу в порядок садовые участки. Мою кухни. Всё, что можно. Хочешь, я приду к тебе вымыть кухню? У тебя есть палисадник? Я делаю любую работу.

Против собственной воли Эрез отвечает:

– Сейчас нет. Но дай мне номер телефона, и я позвоню, когда что-нибудь будет.

– Нет телефона. Я недавно вернулся и пытаюсь устроиться, пытаюсь найти себя. Но у меня еще будет, будет много чего, и телефон тоже.

– Так дай мне телефон того места, где ты живешь. В крайнем случае оставлю для тебя сообщение.

– Нет номера, потому что пока что нет места. Я бездомный, как это называется, бомж?

СМИ рекомендуют осторожное дружелюбие. Близкий контакт с подобными людьми может быть опасен, страшен. Требуется осторожность. Поэтому Эрез колеблется. Но их совместная прогулка заканчивается – буквально сразу же по ходу разговора парень заворачивает в какой-то дом. Эрез не обратил внимания, что за время их короткой беседы они дошли до одной из тех улочек, которые пересекаются почти на самом берегу моря, полные зелени и соли.

Они свернули в неожиданном направлении, а машина осталась там, за спиной. Чужак не ждет, пока Эрез завершит свои размышления, он исчезает в подъезде. Это старый двухэтажный дом. Избитый ветром и просоленный из-за того, что стоит на берегу моря.

Любопытство сродни страху. Бывает такая родня, которая, невзирая на все разногласия, остается родней. Что ему тут искать? И это вообще не запланировано. Но ему холодно в шортах и черной футболке среди одетых в плотную зимнюю одежду прохожих, у которых наружу не торчат даже уши. Он торопится в старый запущенный подъезд, в котором, возможно, будет тепло. Где тут включается свет? Но тусклый свет горит и без того, чтобы его включали. Свет, похоже, сочится из квартиры, дверь которой прикрыта неплотно. Со второго этажа доносится та же песня, которую он слышал в раздевалке на пляже. Дверь приоткрыта, и он осторожно заглядывает сквозь щель между дверью и дверным косяком в комнату, которая ничуть не напоминает облезлый фасад дома или холодный подъезд. В противоположность фасаду, это богатая комната, тяжелая комната, просторная комната, комната из прошлого. Из какого прошлого? От стены до стены – толстый ковер. Четыре кресла коричневого, зеленого и красного цвета. Дорогой шелк и теплая шерсть. Очень теплая. И тяжелый желтый свет, льющийся из люстры со множеством рожков. Буквально под ней стоит этот чужак, повернувшись спиной ко входу и к Эрезу. Стоит и поет. В своих обвислых брюках и мятой рубашке. Здесь нет работы, но он стоит и поет.

Когда Эрез вспоминает, он, как правило, вспоминает и то, что забыл. Действительно, как он мог забыть, что замечательный поэт, песню на стихи которого поет чужак, когда-то жил здесь. Может быть, даже в этом доме рядом с морем. Сюда он возвращался на рассвете, пьяный и побитый, причем ни ему, ни другим было непонятно, зачем он напивался и дрался – от злости ли, от печали… Он поднимался по узким ступеням, выверяя шаги, иногда блевал, а иногда просто валился на пол до самого вечера.

Конечно, на фасаде дома привинчена мемориальная табличка. Здесь, рядом с морем, жил поэт такой-то и такой-то, и все прочие надписи, которыми наш культурный муниципалитет обозначает, что это не просто город на прибрежном песке и морском ветру. Что в нем что-то есть. В нашем городе есть целые миры. И даже тогда, когда человек выходит из моря, и холодно, и на нем ничего нет, вокруг него – целый мир. И муниципалитет заботится обо всём этом внимательно и мудро.

Что ему здесь искать? Эреза ждет его собственный дом, комнаты в нём сейчас, в этот утренний час, пусты. Там он должен искать и находить. Прогулка же к морю – это роскошь, которую следует немедленно оправдать серьёзной работой.

А этот дом, в который он приплелся вслед за чужаком? Эта комната, в которую он заглядывает? А этот чужак? Что между ними общего?

Пусть заботятся о себе сами. Он ведь не может взвалить на свои узкие плечи весь мир.

Несмотря на то что ноги его отяжелели, Эрезу удается мгновенно развернуться обратно, в полумрак подъезда, нащупать и пройти путь туда, где на улице в его плечо ударит холодный свет зимнего утра.

Убраться отсюда. Немедленно к машине. Немедленно убраться. Любой ценой убраться отсюда.

Где, черт побери, машина?

И снова в своих шортах, которые солидные, не встающие в такую рань люди никогда не наденут, и в черной футболке, летом она выглядит великолепно, а зимой – убого, дрожа то ли от холода, то ли не от холода, он торопится к машине.

Но этот человек уже рядом.

– Итак, ты заглянул? – говорит ему чужак и тут же добавляет: – Нет никакой причины сердиться, верно? Ты же не сердишься на меня, верно? Не сердишься на меня, верно? Я только сейчас вернулся и не хочу, чтобы кто-то на меня злился. Может быть, бояться ты немного боишься, как я понял по ходу нашей короткой встречи, но гнев неуместен.

И еще одно маленькое дело, еще одно дело, пожалуйста. Еще одно небольшое дело. Сегодня четверг, верно? Мне срочно нужна небольшая помощь. Завтра до полудня я в городской библиотеке. Старая привычка. А я уже давно там не бывал. Старые добрые обыкновения надо сохранять. Бейт Ариэла, ты знаешь это место, ты тоже наверняка связан с книгами. Так что давай договоримся встретиться там в полдень, когда они закрывают. Утром еще успеешь сходить на море. Завтра будет ясно и холодно, как ты любишь.

А я… Посмотри на эти брюки. Я их давно не менял, посмотри, как они на мне висят. И запах от них какой-то. Ты согласен, что их уже пора поменять?

Знаешь Кинг Джордж?

Не короля, а улицу.

И там, рядом с Алленби, почти в том же месте, где эти улицы пересекаются, маленький рынок. Ты ни разу не приходил туда? На этом рынке есть и магазин одежды, отличный и недорогой. Там для бродяг всё со скидкой. Особенно большая скидка для бездомных. Брюки и рубаху дают почти даром. Всё вместе шекелей семьдесят. Так что приходи завтра, и встретимся в полдень. Короткая встреча. Только останови на минутку машину перед библиотекой. Знаешь что? Даже не выходи, только останови машину на минутку перед библиотекой. Всего каких-то семьдесят шекелей. Больше не надо. И это только взаймы. Сможешь мне завтра одолжить, верно?

Ты снова торопишься? Очень хочешь уйти отсюда? Тогда иди. Но, пожалуйста, помни, завтра в полдень.

Сегодня ты немного прогулялся после моря. Так прогуляйся немного и завтра. Не забудь, пожалуйста. Не бойся. Это ведь только взаймы.

Перевёл с иврита Велвл Чернин