Как всякий, кто слывет знатоком идиша, я тоже сталкивался с просьбами срочно куда-то приехать, чтобы забрать сверхценные книги, оставшиеся в наследство от очень пожилого еврея (реже – еврейки) и не нужные родственникам. Эти гордящиеся своей родословной наследники хотят как можно быстрее избавиться от оставленных им сокровищ, однако просто выбросить книги не могут. Они ведь интеллигентные евреи… Отыскивают какого-нибудь сумасшедшего, скажем, вас, известного своей странной любовью к забытому языку, звонят и сообщают, что хотят осчастливить.
Не хочу жаловаться, но, честное слово, в моем доме уже четыре комплекта советского издания избранных произведений Шолом-Алейхема конца 50-х… Ну и так далее.
Об этом я думал тогда по дороге в Гиватаим. Что очередное невостребованное наследство в виде книг на идише обнаружилось именно там, меня ничуть не удивило. Гиватаим – город ашкеназских стариков.
Вернувшись, я начал выгружать из машины упакованные вежливыми наследниками пачки книг, которые не глядя засунул в багажник. (Места возле дома ушедшего в мир иной хозяина библиотеки не было, и я «только на минутку» припарковался рядом с красно-белым бордюром.)
Одна из пачек рассыпалась, и я увидел первое – венское – издание Мегале тамирин [Открывающий тайны (иврит).] Йосефа Перла. Это в самом деле редкая и ценная книга. Присев на полу, я начал осторожно перелистывать расползающиеся страницы, внутри которых обнаружилась тетрадка в жестком потертом переплете. Или, может, надо говорить «альбом», а не «тетрадь»? Но ладно…
В этот момент я был уверен, что тетрадка как-то связана с Мегале тамирин. Может быть, я угадал, хотя природу этой связи мне так и не удалось понять несмотря на то, что с тех пор перечитал эту тетрадку вдоль и поперек, пытаясь постичь, что же она, собственно, такое. Казалось бы, всё ясно: дневник. На первой странице так и было написано на русском языке: «Дневник губернатора Гирша Перетца», написано в орфографии той самой эпохи, когда Перл издал свою книгу на древнееврейском. Сразу же бросилась в глаза любопытная деталь – слово «Григория» было зачеркнуто и сверху, тем же почерком, поправлено: «Гирша». Опять же русскими буквами.
Вообще, все первые записи в дневнике сделаны на русском. Дальше появляются слова и целые предложения на идише и на иврите. А в конце автор полностью переходит на еврейские языки, хотя продолжает писать, по русскому обычаю, слева направо.
Полагаю, что «Дневник губернатора Гирша Перетца» – если это настоящий дневник – представляет собой интереснейший исторический документ. Или же интересное художественное произведение – если это фальшивка. Основной недостаток, который, несомненно, мешает чтению, это постепенный переход от русского языка к идишу и ивриту.
Я охотно взял на себя труд перевести на русский страницы дневника, написанные по-еврейски, и переписать русские фрагменты в соответствии с сегодняшней орфографией.
Далее следуют результаты моего труда.
1 декабря 1840 года
Сегодня нежданно зван был к вологодскому губернатору, генерал-лейтенанту Бологовскому Дмитрию Николаевичу. В приказ общественного призрения, где аз недостойный честь имею служить с начала текущего года, прибыл помощник губернатора с распоряжением незамедлительно препроводить титулярного советника Григория Абрамовича Перетца к его превосходительству. Легко вообразить, в какое возбуждение пришли канцелярские чиновники нашего богоспасаемого приказа от сего визита.
Прибыв к губернатору, был принят им в кабинете его со всею любезностию. Его превосходительство сообщил, что мне предписано сопровождать его в Санкт-Петербург, куда он направляется по истечению двух недель в связи с окончанием службы на посту губернатора и ожидающимся назначением в Правительствующий Сенат. В ответ на мое напоминание, что мне лишь год как было разрешено поступить на службу после двенадцати лет пребывания в ссылке в Усть-Сысольске, чему предшествовал год, проведенный в Перми после полугода заключения в Петропавловской крепости за соучастие в злоумышленном обществе, его превосходительство возразил, что дело это давнее, и сейчас в связи с новыми обстоятельствами мне предоставляется возможность достойно послужить Отечеству за его пределами. В связи с чем предстоит мне по прибытию в Санкт-Петербург встреча с его сиятельством графом Карлом Васильевичем Нессельроде.
Сии известия потрясли меня до глубины души. Ибо, проведя в ссылке более десятилетия, никак не мог я рассчитывать на столь неожиданный и благоприятный поворот судьбы моей. По дороге домой ломал я голову над загадкой, чем обязан сему и о каком высоком посте за пределами отечества может идти речь. Я прекрасно понимал, что единственный возможный проситель за меня, муж сестры моей Марии, барон Александр Федорович Гревениц, не имеет для этого достаточного влияния. Ни до чего не додумавшись, счел я, что происшествие сие тем не менее, безусловно, заслуживает того, чтобы быть описанным. А посему я начинаю вести дневник, коий со свойственной мне склонностью к насмешке над всеми, начиная с себя самого, и в надежде на обещанное мне высокое назначение озаглавливаю «Дневником губернатора Григория Перетца». Обещаю, что не стану попусту марать бумагу и лишь события и мысли, каковые подобает сохранить для истории, буду записывать в дневник сей.
1 января 1841 года
Сегодня с утра принят министром иностранных дел графом Нессельроде. Его сиятельство был сух и неприязнен, однако изложил суть дела четко, что спустило меня с небес на землю, а с другой стороны – подтвердило слова любезного моему сердцу генерал-лейтенанта – а ныне уже и сенатора Дмитрия Николаевича Бологовского – относительно ждущего меня высокого назначения за пределами Отечества. Его сиятельство разговаривал со мной по большей части по-немецки и вот что он мне сообщил.
Собравшаяся в Лондоне конференция держав, в числе коих были, помимо Великобритании, также Пруссия, Австрия, Франция и Россия, постановила по поводу конфликта между Турцией и Египтом, что Аккский пашалык должен стать нейтральной территорией, разделяющей их и находящейся под совместным контролем держав. Управление Аккским пашалыком возлагается на назначаемого державами и лишь формально утверждаемого в должности Высокой Портой пашу, каковой не должен быть мусульманином.
Россия, естественно, имеет в этом деле собственный интерес. Она заинтересована в том, чтобы аккским пашой стал ее подданный. «То обстоятельство, что мы с вами, господин Перетц, в определенном смысле являемся единоверцами, – сказал министр с презрительной усмешкой на тонких губах, – сыграло свою роль в вашем избрании на этот высокий пост. Если бы ваш покойный батюшка Абрам Израилевич, царствие ему небесное, крестился бы в свое время вместе с вами не в лютеранство, а в православие, другие державы опасались бы вашей чрезмерной склонности на сторону православной России. То, что вы числитесь лютеранином, несколько успокаивает их в данном отношении, как и то обстоятельство, что вы были причастны к заговору против государя, за что понесли наказание». Я с трудом сдерживал негодование, которое вызывали во мне эти высказываемые с холодным презрением намеки на мою якобы неискреннюю принадлежность к христианской вере и недостаточную преданность России. Но главное еще не было сказано.
«Однако интересы России не ограничиваются назначением российского подданного в вашем лице на пост аккского паши, – продолжил граф Нессельроде. – Мы заинтересованы в том, чтобы по возможности полно последовать рекомендациям еще одного нашего единоверца-лютеранина, вашего покойного друга, господина Пауля Пестеля. Он был казнен за совершенные им преступления против престола, однако невзирая на это, не следует пренебрегать несомненными достоинствами покойного. И он по-своему пекся об интересах России и в определенных деталях был прав. Полагаю, в свое время вы имели возможность ознакомиться с данным документом», – тут министр пододвинул ко мне лежавшую на его рабочем столе раскрытую папку, и я прочел: «Заповедная государственная грамота великого народа российского, служащая заветом для усовершенствования России и содержащая верный наказ как для народа, так и для Временного Верховного Правления, обладающего диктаторскими полномочиями».
Естественно, я сразу же понял, что речь идет о так называемой «Русской правде», составленной покойным Павлом Ивановичем Пестелем еще в 1824 году, однако поспешил со всей возможной искренностью заверить графа, что вижу ее впервые. Он не стал спорить: «Что ж, коли так, попрошу вас взять папку сию с собой и, никому ее не показывая, внимательно ознакомиться со второй главой документа, именуемой “О племенах, Россию населяющих”. Особенно же попрошу сосредоточить ваше внимание на разделе, обсуждающем народ еврейский. Это имеет самое непосредственное отношение к интересам России в Аккском пашалыке. После того как изучите данный раздел и хорошенько подумаете – на это вам дается неделя времени, вы будете снова приглашены на беседу». Засим аудиенция закончилась.
2 января 1841 года
В соответствии с указаниями графа Нессельроде, я незамедлительно обратился к рукописи и особливо к параграфу «Народ Еврейский». Несколько раз перечитал я излишне суровые, на мой взгляд, упреки Павла Ивановича против народа еврейского и предлагаемые им пути решения проблемы, вызываемой жительством евреев в Государстве Российском. Прежде чем возвратить папку министру при нашей следующей встрече, которая, как понимаю, неизбежна, перепишу завершающие пассажи параграфа, дабы иметь в дальнейшем возможность возвращаться к этому тексту, явно привлекшему в новых обстоятельствах благосклонное внимание высшего начальства:
Паче же всего надлежит иметь целью устранение вредного для християн влияния тесной связи евреев между собою, содержимой ими, противу християн направляемой и от всех прочих граждан их совершенно отделяющей. Для сего может Временное Верховное Правление ученейших рабинов и умнейших евреев созвать, выслушать их представления и потом мероприятия распорядить, дабы вышеизьясненное зло прекращено было и таким порядком заменено, который бы соответствовал в полной мере общим Коренным правилам, имеющим служить основанием политическому зданию Российского Государства. Ежели Россия не выгоняет евреев, то тем более не должны они ставить себя в неприязненное отношение к християнам. Российское Правительство, хотя и оказывает всякому человеку защиту и милость, но однако же, прежде всего, помышлять обязано о том, чтобы никто не мог противиться государственному порядку, частному и общественному благоденствию.
Второй способ зависит от особенных обстоятельств и особенного хода внешних дел и состоит в содействии евреям к учреждению особенного отдельного государства в какой-либо части Малой Азии. Для сего нужно назначить сборный пункт для Еврейского Народа и дать несколько войска им в подкрепление. Ежели все русские и польские евреи соберутся на одно место, то их будет свыше двух миллионов. Таковому числу людей, ищущих отечество, не трудно будет преодолеть все препоны, какие турки могут им противупоставить, и, пройдя всю Европейскую Турцию, перейти в Азиятскую и там, заняв достаточные места и земли, устроить особенное Еврейское Государство. Но так как сие исполинское предприятие требует особенных обстоятельств и истинно-гениальной предприимчивости, то и не может быть оно поставлено в непременную обязанность Временному Верховному Правлению и здесь упоминается только для того об нем, чтобы намеку представить на все то, что можно бы было сделать.
Как ни трудно было в это поверить, но я пришел к выводу, что министр иностранных дел Российской империи имел в виду назначение Аккского пашалыка именно таким «сборным пунктом» для еврейского народа, ибо те «особенные обстоятельства», о которых писал покойный Павел Иванович, как видится, возникли. Я вспомнил вдруг, что библейский Неемия носил арамейский титул «пеха», созвучный нынешнему турецкому титулу «паша», и, невзирая на свое наследственное вольнодумство, ощутил трепет.
3 января 1841 года
Наконец встретился сегодня после долгой разлуки с сыновьями своими Григорием и Петром. Встреча ожидаемой радости не принесла. Они были со мной как чужие. Не упрекаю их за это, ибо по вине обстоятельств, в коих я оказался, росли они без отца да и без почившей безвременно матери их. Выросли уже совсем большие. Григорий уже студент Императорского С-Петербургского Университета по философскому факультету. Обнаруживает большие способности к словесности. Но чужой, совсем чужой…
8 января 1841 года
«Надеюсь, вы еще помните еврейский жаргон и еврейский язык, несмотря на то что исповедуете лютеранство и долгое время провели в Вологодской губернии, где у вас едва ли была возможность часто встречаться со своими соплеменниками», – именно с этой фразы, даже не пригласив меня сесть, граф Нессельроде начал нашу вторую беседу, которая, как и первая, шла главным образом на немецком. Я заверил графа, что не забыл ни еврейско-немецкого жаргона, ни еврейского языка. «Еще бы! – сказал он, – Ведь вы, если не ошибаюсь, воспитывались до пятнадцати лет в Могилевской губернии у своего деда по матери, известного талмудиста Иосии Цейтлина?» На это я снова ответил утвердительно. «А вашим домашним учителем здесь, в Санкт-Петербурге, был некий господин Мендель Лефин по прозвищу Сатановер?» – продолжил допрос министр иностранных дел Российской империи. – «Да, – ответил я, – он оставался моим учителем, пока не перебрался в 1808 году в Галицию».
Наконец его сиятельство предложил мне сесть. «Что ж, познания в еврейских науках пригодятся вам при исполнении новой должности, господин Перетц, – сказал он, – Кстати, позвольте узнать, каким было ваше имя до крещения?» – «Гирш бен Авром», – сжавшись, словно от пощечины, ответил я.
Последующий разговор касался сути возлагаемого на меня поручения. Я не ошибся. Российская империя действительно желала не только укрепить свои позиции в мировой политике, но избавиться попутно от максимально возможного числа обитавших в ее пределах евреев, переселив их в Аккский пашалык, каковой и был, собственно, той самой Страной Израиля, о которой мечтал, несмотря на всё свое стремление к просвещению и европейской культуре, дед мой реб Иегошуа Цейтлин, да благословенна будет память о нем. На меня возлагалась обязанность максимально способствовать такому переселению, создавая почву для него в Аккском пашалыке и призывая российских и польских евреев возвращаться в землю отцов их.
«Мы бы предпочли назначить аккским пашой не вас, а вашего брата Александра, подвизающегося в Корпусе горных инженеров. Однако он, родившись лютеранином и будучи сыном второй, нееврейской жены вашего отца, не обладает познаниями в еврейских науках, кои необходимы для успешного выполнения такого дела, – прямо высказался его сиятельство, после чего сообщил, что уже готов высочайший указ о присвоении мне баронского титула. – Для солидности, так сказать», – добавил он с, видимо, обычной для него при общении с низшими презрительною усмешкой.
Мне было велено быть готовым к отправке в Аккский пашалык к началу апреля. Вернувшись домой, я в раздражении зачеркнул имя «Григорий» в заглавии своего дневника и написал сверху: «Гирш».
9 января 1841 года
Гулял сегодня по Петербургу. Как давно я здесь не был! Забрел на Сенатскую площадь. Вспоминая 14 декабря рокового года, в который раз с горечью подумал, что бунтовщики весьма неразумно поступили, начав дело, не будучи уверены в войске и без артиллерии, оружия самого решительного; что вместо Зимнего дворца пошли на площадь; что простояли неподвижно, как бы дожидавшись, чтобы её привезли на их погибель…
2 февраля 1841 года
Как хорошо промчаться по снежной дороге на тройке. Как хорошо снова очутиться после стылого Петербурга в местах моей юности. Непросто, будучи выкрестом, коего простые евреи почитают за предателя, вновь встретиться с ними лицом к лицу. Мне не скрыться за личиной лютеранина барона Григория фон Перетца, ибо едва ли не каждый еврей в сих краях легко узнает Гирша, сына навеки опозорившего свое имя выкреста Аврома Перетца и внука реб Иегошуа Цейтлина, да будет благословенна память о нем. И всё же я с радостью спешу на эту встречу, ибо несу весть, коей сыны Израиля ждали из поколения в поколение. Я ощущаю себя сейчас на этой снежной дороге едва ли не князем Зоровавелем, ведущим изгнанников иудейских в их Отечество. Воистину царственно сверкают на солнце снежинки!
1 марта 1841 года
Сейчас, когда весть о новом возвращении в Сион разносится по общинам израилевым Литвы, Волыни, Польши да и Галиции тоже, самое время сосредоточить усилия и добиться от начальства всевозможной военной поддержки данного предприятия. Ведь даже и в «Русской правде» Пестеля, кою российское министерство иностранных дел ныне сделало основой своей политики, сказано среди прочего относительно переселения евреев из России в землю отцов их, что следует «дать несколько войска им в подкрепление». Пока удалось мне заручиться обещанием правительства отправить в Аккский пашалык воинские подразделения, укомплектованные еврейскими кантонистами под командованием офицеров-христиан, а также черноморских и донских казаков, именуемых жидовствующими субботниками. Среди последних наблюдается великое воодушевление в связи с предоставляемой возможностью переселиться в Святую Землю и свободно исповедовать свою веру. До половины жителей станицы Александровской, что на Кавказской линии, приписанных к Хопёрскому казачьему полку, уже обратились к начальству с прошением направить их в Аккский пашалык вместе с природными евреями.
Знаю, что начальство, рассматривая сих жидовствующих субботников в качестве отпавших от православия сектантов, представляющих собой часть коренного населения Российской империи, лелеет мечту принудить их к принятию православия, к чему всяческие меры принимает. Однако усилия сии не слишком успешны. Недаром в последние годы начальство начало высылать жидовствующих субботников, кои упорствуют в своей вере, в Закавказье и Восточную Сибирь. Я же заинтересован в том, чтобы сии казаки веры иудейской, закаленные в боях с кавказскими горцами, стали основой нового военного сословия Аккского пашалыка, без коего успех всего предприятия представляется мне крайне сомнительным. Я намереваюсь убедить начальство в том, что казаки веры иудейской создадут в Аккском пашалыке островки русского населения подобно тому, как сектанты-молокане, да и субботники тоже, создают сейчас островки русского населения в Закавказье. Надеюсь, что начальство в этом свой интерес усмотрит.
25 марта 1841 года
Итак, выполнил распоряжение его сиятельства. По крайней мере в том, что касается сроков отбытия в Аккский пашалык, я даже поторопился противу установленного срока «к началу апреля». Сегодня покинул пределы Отечества на борту судна, направляющегося в Истамбул. В Одесском порту меня и моих спутников провожали восторженные толпы евреев и христиан.
30 марта 1841 года
Сегодня был принят султаном Абдул-Меджидом во дворце Топкапы. Меня сопровождал посол Российской империи при Высокой Порте Владимир Павлович Титов. Юный владыка Османской империи был весьма любезен. По рекомендации держав без отлагательств утвердил меня, недостойного, в должности аккского паши и даже почтил новоиспеченного пашу краткой беседой. Должен признать, его французский куда лучше моего.
В то же время начальник моей охраны есаул Яков Ильич Лукьяненко, происходящий из общины казаков иудейской веры, посетил вместе с другими иудеями, находящимися на борту нашего корабля, синагогу, именуемую Каал Охрид. Вернувшись, он весьма расхваливал красоту сего здания. Я же, следуя указаниям российского посла, воздержался, пребывая в Истамбуле, от посещения каких бы то ни было мест молитвы, как христианских, так и иудейских, не говоря уже о магометанских.
2 мая 1841 года
Качка. Не могу уснуть. Думаю об удивительных хитросплетениях судьбы моей. Терзает мысль, что историческая роль моя может оказаться подобной роли лжемессии Шабсая Цеви. Правда, Шабсай Цеви отступился от веры отцов и принял магометанство из страха перед смертной казнью, коей угрожал ему тогдашний султан Мехмед IV. Я же отступился и принял христианство из сыновьего почтения вслед за своим отцом. И все же, будучи наедине перед лицом Бога в сердце моря, не могу не признать, что вина за это отступничество лежит, прежде всего, на мне самом, ибо я был тогда уже не дитя. Мог ли подумать я всего полгода назад, пребывая в российской глуши, что сбудется со мной то, о чем писал рабби Иегуда Галеви?
Море грохочет о борт корабля,
Ветер безжалостно рвёт паруса,
За горизонтом исчезла земля,
Но рад я, узрев над собой Небеса.
[Перевод мой. – В. Ч.]
15 мая 1841 года
Свершилось. Сегодня утром на горизонте показался берег Страны Израиля. Я вижу вдали гору Кармил. Не могу поверить, что я удостоился этого. В русском языке не хватает слов, чтобы выразить чувства мои. Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной, Который дал нам дожить, и просуществовать, и достичь времени сего. Аминь.
18 мая 1841 года
Акка, кою предписано мне сделать своей резиденцией, – город весьма унылый. Учитывая бомбардировку, каковой он был подвергнут в ноябре прошлого года, сие не удивительно. При этом на удивление до крайности мало пострадала величественная Белая мечеть, построенная столетие тому назад по приказу боснийца Джаззар-паши, который сделал Акку своей столицей.
Вместе с есаулом Лукьяненко посетил маленькую аккскую синагогу, носящую имя каббалиста и поэта рабби Мойше-Хаима Луццато. Встретившие нас в синагоге иудеи почтительно и в то же время восторженно приветствовали меня словами «Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной, Который уделил долю из Величия своего трепещущим перед Ним», коими полагается приветствовать особу царского звания, причем особу царского звания и веры иудейской. Сим повергли они меня в смущение великое.
Кажется, что до сих пор витает над Аккой дух праведника Хаима Фархи, убиенного здесь двадцать лет тому назад по приказу злодея Абдаллы-паши. Да поможет мне Господь продолжить дело его и да избавит меня от горькой его судьбы.
25 мая 1841 года
Посетил сегодня село Кфар-Ясиф, кое удалено от Акки на восемь верст. Жители села – по большей части христиане и магометане. Среди них проживают несколько еврейских семейств. Раньше, говорят, евреев в Кфар-Ясифе было больше. На окраине села есть еврейское кладбище. Евреи Акки полагают, что город их расположен за пределами освященной Земли Израиля и потому имеют обычай хоронить своих умерших в Кфар-Ясифе, каковой почитают за часть Святой Земли. Здесь же находится могила рабби Мойше Хаима Луцатто, скончавшегося в Акке в лето 1743-го от морового поветрия вместе с женой его Ципорой и маленьким сыном.
1 июня 1841 года
Посетил Шфарам, удаленный от Акки на восемнадцать верст. В городе, в коем заседал Синедрион, имеют ныне жительство более ста душ евреев, у каковых есть маленькая синагога, именуемая Махне Шхино. Большинство же местных обитателей составляют магометане, друзы, последователи особой секты, нигде за пределами Святой Земли не встречающейся, и христиане. Весьма примечательна крепость Шфарама, построенная тому лет восемьдесят бедуинским правителем Дахром эль-Омаром.
20 июня 1841 года
Добрался наконец до города Цфас, расположенного верстах в пятидесяти к востоку от Акки. Магометане именуют его Сафедом. Город, знаменитый во всех еврейских общинах мира как центр каббалистической учености, тяжко и многократно пострадал в последние десятилетия от землетрясений и нападений разбойников и мятежников. Четыре года тому случилось страшное землетрясение, почти полностью разрушившее еврейский квартал. Тогда под руинами домов нашли свою смерть до двух тысяч цфасских евреев. Воспользовавшись разрушениями и отсутствием власти, магометане разграбили имущество евреев и христиан. Для защиты мирных обывателей от угрозы новых бесчинств цфасских магометан и окрестных друзов я приказал разместить в городской цитадели гарнизон из пятидесяти российских солдат. Все они – бывшие кантонисты вероисповедания иудейского. Почти все помнят еврейский жаргон и потому найдут общий язык хотя бы с частью местных своих единоверцев.
23 июня 1841 года
Прибыл сегодня в село Пкиин, что в шестнадцати верстах от Цфаса. Был радостно встречен местными иудеями и христианами. Друзов же велел покарать примерно за бесчинства их.
1 августа 1841 года
Сегодня удостоился прибыть в святой город Иерусалим, коий находится в состоянии весьма убогом. Все его жители – евреи, магометане и христиане – теснятся среди крепостных стен, возведенных триста лет тому по велению султана Сулеймана, прозванного Великолепным. Остановился недалеко от башни Давида в новом правительственном здании, именуемом Кишле, кое было построено считанные годы назад по приказу Ибрагима-паши, приемного сына владыки Египта Мохамада Али. Посетил церковь Гроба Господня, о чем настоятельное требование прислал из Санкт-Петербурга граф Нессельроде. Имел беседу с православным патриархом Иерусалима Афанасием V. Его святейшество немало порадовал меня, когда выяснилось, что он сносно говорит по-русски. Обстоятельству сему поспособствовала его служба в Грузии в молодые годы. Заверил патриарха в том, что он может рассчитывать на всяческую мою поддержку, ибо, представляя в Святой Земле власть держав, я тем не менее мыслю себя в первую очередь подданным православной Российской Империи.
Будучи лютеранином, не обнаружил в Святом городе ни единой лютеранской или иной протестантской церкви. Потому позволил себе посетить Западную стену, известную также под именем Стена Плача, коя издревле является для последователей веры моих отцов напоминанием о разрушенном Храме. Пройдя через бедный, тесно застроенный и грязный Еврейский квартал, спустился в квартал Магрибинский, каковой стоит вплотную к Западной стене. Слезы навернулись на глаза, когда узрел я убожество, в коем вынуждены молиться сыны народа моего у подножия святыни их. Раздал милостыню бедным евреям и подбодрил их пожеланиями нового доброго и сладкого года, но сам к их молитве не присоединился.
3 тишрея 5602 года
Российское правительство явно торопится с отправлением кораблей с еврейскими изгнанниками, возвращающимися в землю отцов. Отчаяние охватывает меня. Из меня получился никудышний Зоровавел. Уже сейчас не хватает провианта и жилья. На дорогах разбой. Есть опасность эпидемии. Вот уж воистину, как сказано в песнопении «Унсане тойкеф»:
В пост Йом-Кипура приговор скрепляется печатью,
Кому жить, а кому умереть,
Кому на исходе дней, а кому безвременно,
Кому смерть от воды, а кому от огня,
Кому от меча, а кому от зверя,
Кому от голода, а кому от жажды,
Кому от землетрясения, а кому от мора,
Кому быть удушенным, а кому побитым камнями…
11 тишрея 5602 года
Впервые за долгие годы постился я в Йом-Кипур…
16 тишрея 5602 года
Мой преданный друг, есаул Лукьяненко, пригласил меня в свою сукку. Познакомился с капитаном австрийского флота Йозефом Бубером, католиком из евреев. Будучи уроженцем Галиции, Бубер беседовал с хозяином на малороссийском наречии, присутствовавшая здесь же дочь капитана, как выяснилось, уроженка Триеста, славянской речи не понимала и потому откровенно скучала. Позволил себе развлечь даму беседою на немецком. Звать Юлия, двадцати шести лет отроду, уже два года как вдовствует, без детей и потому сопровождает отца в морском походе его.
1 декабря 1841 года
Сегодня посватался к Юлии и не был ею отвергнут.
30 декабря 1841 года
Мое представление об учреждении Палестинского казачьего войска и назначении есаула Лукьяненко наказным атаманом удовлетворено. Яков Ильич повышен в звании до войскового старшины.
3 января 1842 года
Наказный атаман Лукьяненко принес мне сегодня на утверждение эскиз печати нового казачьего войска. На оном изображен лев рыкающий, коий напоминает о словах пророка Амоса: «Лев возревет, и кто не убоится?» Кругом же печати написано по-русски: «Палестинское казачье войско», – и по-еврейски: «Махне га-козаким бе-Эрец-Исроэл». С радостью утвердил я эскиз сей. Уповаю на Всевышнего да на прилежность Якова Ильича, что, помимо многообещающего названия, будет и само войско.
5 января 1842 года
За неимением лютеранской церкови обвенчался с Юлией в католической на горе Кармил. Поскольку я числюсь протестантом, обряд совершил англиканский капеллан британского флота отец Уильям. Забавно и печально, что, несмотря на то что оба мы происходим из народа, издревле населявшего землю сию, брачный союз свой заключили на горе Кармил, где некогда пророк Илия поверг жрецов Ваала, по обычаям чуждым, сопровождаемые звуками языка, которого не понимаем…
6 февраля 1842 года
По истечению медового месяца покинул свой дом в Акке и направился в длительную инспекционную поездку по только что заложенным станицам Палестинского казачьего войска. Понятное дело, сопровождает меня сам наказный атаман Лукьяненко Яков Ильич. Войско делится на три полка – Ливанский, Иорданский да Вирсавский, у каждого из которых – своя линия. Перво-наперво направляемся на Ливанскую линию, ближайшую от Акки.
9 февраля 1842 года
Сегодня пополудни достигли города Тир. Город сей наполовину магометанский, наполовину христианский. Христиане здесь – по большей части восточные католики, принадлежащие к различным их сектам. Говорят, еще недавно обитали в Тире и евреи, однако теперь, если кто из них и остался, я их не видал. Город сей немало пострадал от землетрясения, случившегося лет пять тому.
11 февраля 1842 года
Двигаясь вдоль берега моря на север, вышли сегодня к устью Литани. Вдоль левого берега ея на восток простирается Ливанская линия Палестинского казачьего войска. Укрепления первой станицы этой линии уже возводятся, как я мог воочию убедиться, в версте от морского берега, в излучине, образуемой рекой Литани. Благодаря излучине станица, получившая название Чугуевской по Чугуевскому уланскому полку, из коего происходила большая часть прибывших кантонистов, ныне приписанных к казачьему сословию, самой природою защищена с трех сторон. С четвертой же стороны казаки уже возвели стену с воротами в ней и с башней. И то и другое – из камня, ибо с деревом в сих местах худо. Всего в станице Чугуевской строятся до двухсот дворов. А покуда жители общим числом 122 души мужеского пола, да 45 душ женского пола, да с 30 душами малых детей проживают в балаганах, спешно построенных для защиты от зимних дождей. Все приписанные к станице Чугуевской казаки – веры иудейской. Ежели кто и был крестившийся на военной службе, то ныне и он вернулся к первоначальной вере своей. Потому в центре станицы уже построена синагога. Станичный же атаман Моисей Косяков – природный казак иудейской веры из Хопёрского полка, жительствовавший ранее в станице Александровской, что на Кавказе, и переселившийся в Святую Землю по своей доброй воле.
Я спросил Якова Ильича, есть ли в станице сей казаки христианской веры, на что он ответствовал, что таковых не имеется и что и в других строящихся станицах Ливанской линии едва ли наберется хоть сотня христиан.
Понимая, что я опасаюсь негодования петербургского начальства в связи с таким пренебрежением к христианам, наказный атаман успокоил меня, обратив мое внимание на то обстоятельство, что, соглашаясь назначить его, есаула Лукьяненко, известного своей приверженностью вере иудейской, наказным атаманом нового войска, начальство не могло не понимать, что и казаки будут по большей части той же веры.
«У нас, Ваше превосходительство Григорий Абрамович, кой-чё похуже того может случиться, нежели недовольство начальства в Петербурге, – добавил наказный атаман. – Начальство-то далеко, а басурманы чай близко. Ежели не выстроим линии скоро да не разместим на них казаков – уж какой веры есть, то нам всем может секир-башка случиться».
В продолжение этого разговора Яков Ильич пообещал учредить показательную станицу из православных казаков, как только позволят обстоятельства.
«Никак потёмкинскую деревню?» – спросил я со смехом, уже несколько успокоившись.
«Да уж это как угодно будет Вашему превосходительству назвать, да только будет это казачья станица как станица, – серьезно ответствовал атаман. – Оно и лучше, чтоб всяк по своей вере раздельно жил. Меньше драться будут. – И добавил уже со смехом: – Как молодой был, наши-то на Пурим как напьются и ну православных задирать. А у них-то как раз Великий Пост. Вот уж была потеха».
13 февраля 1842 года
Сегодня наблюдали потеху на Пурим, о коей вспомянул накануне Яков Ильич. В станице Привольная, расположенной верстах в семи на восток от станицы Чугуевской, застали мы веселье по случаю сего буйного еврейского праздника. Поскольку собрались тут по большей части природные казаки веры иудейской из Черноморского войска, то, раздобыв араку у местных христиан, со всей душой постарались они соблюсти обычай напиться так, чтобы спутать восклицание «Благословен Мордехай!» с восклицанием «Проклят Аман!».
Однако ж, к чести их, надо сказать, что посты, как положено, выставили. За неимением настоящего свитка Есфири на пергаменте читал один из казаков, слывущий знатным грамотеем, по книге славянский перевод сией книги. При имени нечестивца Амана все, согласно обычаю, начинали свистеть и топать ногами. Когда же чтец произнес заключительные слова: «Мардохeй бо вторый бе по цари Артаксерсе и велик бе во цaрствии и прослaвлен в иудеи и любим», тут и началось настоящее веселье. Пили арак и закусывали, как заведено, треугольными печеньями с маком. При сем учинили казаки сожжение чучела, именуемого ими Аманом.
Пели главным образом малороссийские песни. Особо тронула меня песня, коей прежде слыхивать не случалось – «Колы дух Господень наповняе мэнэ, спиваю я як Давыд».
Однако и тут, похоже, попадались, помимо природных казаков, также и кантонисты, ибо кто-то запел – довольно визгливо, надо сказать, – на жаргоне:
Айнт из Пурим, бридер,
Ун сыз дер йонтев гройс.
Ломир зинген лидер
Ун гейн фон ойз цу ойз.
Сегодня Пурим, братья, и это большой праздник. Давайте петь песни и ходить от дома к дому (идиш).
Домов, кстати сказать, в станице Привольная еще нет. Одни балаганы. И синагоги тоже еще нет. Чтение же книги Есфири производилось под навесом, воздвигнутым на столбах.
15 февраля 1842 года
Распрощавшись с гостеприимной станицей Привольная, двинулись дальше на восток. Покачиваясь в седле, я еще долго слышал, как позади нас вернувшиеся к работе казаки распевали воинственно, но с характерной малороссийской сердечностью:
Боже Абрама, Боже Исака, Боже Якуба, помылуй мя!
Ласка твόя над Израэлем, над Израэлем, над Израэлем…
Их припевка «над Израэлем» звенела среди скал ливанских, как казачья сабля.
21 февраля 1842 года
После инспекции всех станиц, строящихся на Ливанской линии вдоль реки Литани, достигли большого села Хацбая, где и остановились на отдых. Обитатели сего села по большей части христиане-марониты. Есть также друзы и иудеи. Говорят, что иудеи живут в этом селе с тех времен, когда в Иерусалиме еще стоял Храм. Их сейчас тут около сорока семейств. Подобно местным христианам и друзам, они говорят по-арабски и подобно им постоянно имеют при себе оружие. Местные обыватели, принадлежащие ко всем трем общинам, приняли нас с надлежащим почтением и даже радостно.
Наказный атаман, по своему обыкновению, посетил местную синагогу, где удостоился чести быть вызванным к чтению Торы. Поскольку еврейского языка Яков Ильич толком не знает, он был, по его словам, рад, что хоть полагающиеся при этом благословения сумел произнести с грехом пополам, не опозорившись. По сей причине прибывает наш грозный воитель в крайнем смущении. Просил меня по-дружески поучить его еврейскому языку. Придется помочь, чтобы не случалось конфузов. Меня-то самого к чтению Торы уж давно не вызывали.
Хацбая располагается на склонах величественной горы Ермон. Вода и воздух здесь просто великолепны.
25 февраля 1842 года
Двигаясь на юг и имея по левую руку от себя гору Ермон, прибыли в место на берегу Иордана, именуемое Баниас, что является арабским искажением греческого слова Паниас. Кругом изобилуют величественные руины. Особо впечатляет святилище Пана, расположенное в скальной пещере. Говорят, здесь находилась упомянутая в Евангелии от Матфея Кейсария Филиппова.
Отсюда повернем на восток и поднимемся на плоскогорье Голан, где строятся еще четыре станицы Ливанской линии. Там спустимся к реке Ярмук и, повернув на запад, проследуем до Гениссаретского моря, а далее – через Тверию и Цфас – вернемся, если будет на то Божья воля, в Акку до наступления праздника Пейсах.
1 марта 1842 года
Голан есть западная окраина Земли Вассанской. Ныне это земля малонаселенная, где до прихода наших казаков господствовали разбойные кочевники-бедуины, коим отныне придется умерить свое буйство. Лишь у самого подножия Ермона ютятся маленькие друзские деревни. В далеком прошлом был край сей густо населен евреями, о чем читал у Иосифа Флавия. Даже сейчас тут и там видны руины, напоминающие о былом процветании. Сегодня видел в урочище, именуемом арабами Ум эль-Канатар, развалины величественного древнего здания. До сих пор крепко стоят его вырезанные из базальта арки. Бедуинский шейх, кочующий в окрестностях, сказал мне, что в древние времена, когда в краях сиих обитали евреи, здание это служило синагогой.
4 марта 1842 года
Виват прогресс! После утомительных трудов дальнего пути приятно отдохнуть в гостинице, открытой пару лет тому в городе Тверия господином Хаимом Вайсманом. Святой город Тверия тяжко пострадал от землетрясения в лето 1837-го. Крепостные стены рухнули и до сих пор не восстановлены. Однако город сей от нанесенных ему стихиею ран оправляется. Строятся новые дома. В Тверии полторы тысячи жителей, две трети которых составляют евреи, а оставшиеся – по большей части магометане. Христиан мало, тем не менее имеется католическая церковь святого Петра. Более половины местных евреев разговаривают на жаргоне, благодаря чему мог я с ними общаться беспрепятственно.
13 марта 1842 года
Уж много лет не случалось мне участвовать в пасхальном сейдере. И вот сподобился благодаря дружескому участию преданного Богу Израилеву наказного атамана Якова Ильича Лукьяненко, специально пришедшего, чтобы пригласить к себе не только меня, но и супругу мою Юлию. Гостей было много, не только наши казаки, но и бедные изгнанники, лишь накануне прибывшие из России. Пасхальное предание читалось по-еврейски, а потом по-русски пересказывалось. С интересом выслушал я неизвестную мне русскую версию пасхальной песни «Эход ми йойдеа» [Кто знает, что такое один? (иврит).], каковую слышал до сих пор лишь по-еврейски. Тут же казаки из кантонистов, а вслед за ними и природные казаки пели:
Слушай, земляк, зачем же ты дурак?
Я ж тебе рассказываю, я ж тебе высчитываю:
Один – один у нас Бог.
Что на небе, что на земле – один у нас Бог.
Служба наша, наша дружба, наша еврейская.
И так меня за душу тронуло сие проникнутое глубокой верой наивное переложение на русском языке высокого и торжественного еврейского текста, что даже слезы на глаза навернулись.
21 марта 1842 года
Акка уже не кажется тоскливыми городом, хотя это, конечно, не Санкт-Петербург. Она растет буквально изо дня в день. Здесь оседает множество евреев, прибывающих из России. Строительство новых домов идет теперь и за крепостными стенами. Появилась оборудованная на европейский манер больница. Открылись консульства европейских держав. Для меня как лютеранина должно быть существенно, что наряду с несколькими довольно убогими синагогами открылась протестантская церковь. Строительство здания финансируется правительством Пруссии.
23 марта 1842 года
Сегодня меня неожиданно посетила депутация евреев города Сидон, коий арабы именуют Сайдой. Город сей принадлежит к Аккскому пашалыку, однако расположен он к северу от реки Литани, верстах в двадцати от станицы Чугуевской. Евреи, коих среди обывателей сего города, населенного главным образом магометанами и восточными католиками, числится до трехсот душ, опасаются, что отсутствие твердой власти может стать причиной беспорядков и утеснений, и просят меня принять Сидон под свою защиту. Успокоил просителей, как мог, и пообещал им всяческую поддержку. Надо бы поговорить с консулом Франции, претендующей на роль защитницы католиков, чтобы французские моряки сошли в Сидоне на берег. А может быть, и нашим казачкам стоит появиться в Сидоне, дабы узрели магометане, что наша линия недалеко и, ежели что, мы до них доберемся.
24 марта 1842 года
Беседовал с Лукьяненко о текущих делах. Более всего беспокоит меня вопрос, где размещать прибывающих из России евреев и где найти им пропитание. Попадаются среди них богачи, но таковых мало. Яков Ильич дал мне два совета. Первый – обратиться за помощью к состоятельным евреям, остающимся в странах Изгнания, дабы помогли братьям своим, возвращающимся в Сион и пребывающим в тяжкой нужде. «Ведь вот же и в книге Ездры сказано, – атаман привел цитату: – Елицы убо окрест мест обитaют, да помогут емe, иже сyть на месте том, и злaтом, и сребром, даянием с конми и скоты и иными по обещaнию предлагaемыми во святилище Господне, иже во Иерусалиме».
Второй же дельный совет наказного атамана: выявлять среди прибывающего люда всякого рода мастеровых – кузнецов, портных, каменотесов, бондарей и прочих – да пристраивать их на жительство в казачьи станицы или даже при общинах местных магометан и христиан, где те еврейские ремесленники смогут пропитание трудом рук своих добывать. «Девок же просватывать и замуж в станицы выдавать, потому как среди кантонистов, записанных ныне в казачье сословие, имеется нехватка женского полу».
Сам уж я своим умом додумался, что с таким подходом можно и иных еврейских святош пристроить. Чай в станицах-то, населенных казаками еврейской веры, кто-то должен молитвы в синагоге вести, мальчишек еврейской грамоте учить, да скотину резать, да младенцев мужеского пола обрезать. Всех, конечно, так не пристроишь, да и не всякий еврейский святоша сам в станицу поедет, однако какое-никакое подспорье.
Что же касается богатых евреев в странах Изгнания, то в первую очередь следует обратиться к сэру Мозесу Монтефьори. Он и без моего обращения немало поспособствовал облегчению участи единоверцев в Святой Земле. Даст Бог, поможет еще.
25 марта 1842 года
Воодушевленный сиими мыслями, безотлагательно дал распоряжение выспрашивать у всех новоприбывших, кто какому ремеслу обучен, а также велеть сватам поехать по станицам и приняться за дело. Сам же не без труда сочинил письмо на еврейском языке, чего давненько не делывал. И вот результат моих трудов:
С Божьей помощью числа 26 месяца нисан 5602 года в городе Акко, что стоит на водах моря Великого
Прославленному филантропу, почтенному мужу, украшению просвещенных и великолепию богачей, его чести, вельможе Мойше-Хаиму Монтефиори, да воссияет светоч его.
Господин мой! Давно слыхал о Вас, однако не осмеливался обеспокоить, ибо Вы не знали меня ни вчера, ни третьего дня. Теперь же, будучи пашой Святой Земли под покровительством держав Европы, я, малый и недостойный, обращаюсь с просьбой о срочной помощи, поскольку, с одной стороны, уже сейчас происходит Возвращение в Сион и толпы Дома Израилева прибывают по морю из Изгнания российского и устанавливают место своего жительства в стране отцов их, однако с другой стороны, я не в силах оказать помощь всем прибывающим.
Тяжек груз, лежащий на моих плечах. Поставлен я совершить деяние Зерувовела, но император России – это не царь Кир. Понимая величие часа, прошу господина моего помочь мне как советами, так и сбором средств среди богачей Израилевых в пользу возвращающихся, ибо сказано в Книге книг: «А все оставшиеся во всех местах, где бы тот ни жил, пусть помогут ему жители места того серебром, и золотом, и иным имуществом, и скотом, с доброхотным даянием для дома Божия, что в Иерусалиме».
За сим остаюсь слугой Вашим, кланяюсь Вам, Ваша честь, и надеюсь на Ваш ответ.
Паша Гирш бен Авром Перец
Письмо сие незамедлительно отослал в Лондон сэру Мозесу Монтефиори при посредстве британского консула в Иерусалиме сэра Уильяма Таннера Янга и пребываю в ожидании ответа.
15 мая 1842 года
Сегодня в канун еврейского праздника Лаг-боймер супруга моя Юлия осчастливила меня вестию о том, что она понесла. Хожу и улыбаюсь как дурак. Горжусь собой, хотя гордиться вроде особо и нечем. Писал ведь Грибоедов: «Чтоб иметь детей, кому ума не доставало?» Однако с другой стороны, в «Слове о полку Игореве» недаром сказано: «А чи диво ся братие стару помолодити?»
16 мая 1842 года
Вижу я, как друг мой сердешный Яков Ильич по простоте своей все более подпадает под влияние секты хасидов, последователей каковой прибыло уже в Акку немало. Как истинный маскил, пробовал увещевать его, говоря о невежестве хасидов. Однако бравый наш атаман, вежливо выслушав меня, задумчиво ответил: «Уж больно песни они душевно поют, Ваше превосходительство». Как выяснилось, полюбились Якову Ильичу бытующие среди хасидов песни на испорченном малороссийском наречии. Еврейского языка-то сий природный казак, невзирая на всю свою набожность, толком не выучил. В жаргоне он тоже не силен. Вот и распевает с хасидами за субботним столом: «Ой ты дурень, Марко. Що ж ты йидэш на ярмарку? Не купляеш, не продáеш, тилькы робыш сварку» да «Не журытэсь, хлопци, що из намы будэ. Мы пойидэм до корчомкы. Там и водка будэ».
1 июня 1842 года
Получил ответ от сэра Мозеса Монтефиори. Перечел его десять раз и запомнил чуть не наизусть:
С Божьей помощью числа 26 месяц Ияр 5602 года Лондон
Паше в Эрец-Исраэль Гиршу бен Аврому Перецу
Не бойся и не ужасайся. Только будь тверд и мужествен, дабы поступать благоразумно во всех предприятиях своих. Многие плачут громко, но многие и восклицают от радости громогласно. И не может народ распознать восклицаний радости от воплей плача. Для такого времени ты и достиг достоинства царского. Для меня честь быть тебе в помощь, господин мой паша.
С приветствием любви к Сиону
Мойше-Хаим Монтефиори
5 июня 1842 года
Находясь под благотворным впечатлением послания сэра Мозеса, отбываю в новую инспекционную поездку. На сей раз двинемся на юг по морскому берегу. Достигнув Яффы, повернем на восток, взойдем в Иерусалим, после чего спустимся к Мертвому морю и Иордану, вдоль коего размещаются станицы Иорданской линии Палестинского казачьего войска.
7 июня 1842 года
Унылость пути нашего прервана была лицезрением величественных руин Кейсарии, в коей имел свою резиденцию Понтий Пилат и где нашел свою мученическую смерть рабби Акива.
10 июня 1842 года
Яффа бурлит. Толпы прибывающих из России евреев заполонили ее. Воображаю себе, что нечто подобное происходит сейчас также в Газе и в Тире. Евреи, еще недавно малочисленные в сем городе, уже превзошли мусульман и христиан по численности своей. Подобно недавним мусульманским переселенцам, приведенным Ибрагим-пашой из Египта, высылаемые из России евреи строят слободки за пределами крепостных стен. Благотворно влияет на налаживание городской жизни деятельность консулов Британии и Франции.
Что же касается оставленного мной Отечества, то граф Нессельроде не торопится прислать в Яффу российского консула, не вняв необходимости такого шага ради упорядочения приема не только высылаемых из России евреев, но и православных русских паломников, прибывающих на пути своем в Иерусалим по большей части именно в Яффский порт.
13 июня 1842 года
Несмотря на имеющие быть благотворные перемены в Иерусалиме, из коих назову открытие представительств европейских, сопровождающееся появлением какого-то подобия чистоты в некоторых частях Святого города, и начало строительства жилья за пределами городских стен, мне здесь по-прежнему не нравится. Потому после встречи с городским головой Ахмад-агой Дуздаром сразу же направился в казачью станицу Скопус, основанную на одноименной горе, упоминаемой Иосифом Флавием, в полутора верстах к северо-востоку от крепостных стен. В станице сей проживают казаки как иудейского, так и православного исповедания, каковые своим постоянным присутствием удерживают магометан от буйства.
14 июня 1842 года
В семи верстах от станицы Скопус в сторону Мертвого моря находится крепость Самаритянская, названная согласно христианскому поверью, что именно здесь некогда располагался постоялый двор доброго самаритянина. Основать в этих местах станицу не представляется возможным из-за нехватки воды. Бросить же дорогу, по которой паломники идут из Иерусалима к Иордану, месту крещения Иисуса, на произвол разбойников-бедуинов также нельзя. Посему пребывают в крепости сменяющиеся казачьи дозоры.
15 июня 1842 года
Пройдя Иерихон, убогую магометанскую деревушку в пятьдесят дворов, прибыли в расположенную на берегу Иордана станицу Крещенскую, названную так, поелику стоит возле того самого места, где Иоанн крестил Иисуса. Арабы же именуют место сие Каср аль-Яхуд, что на языке их означает «замок иудеев». Полагают, что именно здесь сыны Израиля перешли через Иордан.
Станица Крещенская населена только православными казаками, выходцами с Дона. Они уже выстроили помимо укреплений дома и церковь, пустив дело камни заброшенных древних строений, каковые имеются в изобилии. Службой премного довольны. Воды здесь в изобилии. Жалуются лишь на жару. «Только погружением в Иордан и спасаемся, Ваше превосходительство. Почитай, по три раза на дню святое крещение принимаем». За нехваткой женского пола иные из казаков успели обвенчаться с местными девицами вероисповедания православного.
Сопровождающий меня в экспедиционной поездке Лукьяненко, указав на противоположный берег Иордана, обратил мое внимание на гору Нево, на которой, как гласит Пятикнижие, где-то находится могила Моисея. Лукьяненко полагает, что для усиления нашей Иорданской линии было бы хорошо основать две, а то и три станицы на склонах горы. «А вода-то там есть, Ваше превосходительство, не сомневайтесь», – добавил атаман. На сие ответил я ему, что дело тут не токмо военное, но и политическое, а потому должно мне прежде получить на таковое основание станиц разрешение из Санкт-Петербурга, от самого графа Нессельроде, дабы не вышло какого конфликту с Высокой Портой либо же с Египтом.
22 июня 1842 года
Возвращаюсь из инспекционной поездки по Иорданской линии, не могу не ощущать искренней радости. Дело идет на лад. На славу поработал наказный атаман. Воистину, как написал мне сэр Мозес Монтефиори: «Не бойся и не ужасайся».
Вот только немилосерден зной на Иорданской-то линии. И это сейчас, а что после-то будет! Недаром сказали мудрецы Талмуда: «Конец лета тяжелее самого лета».
Как бы ни было, полагаю, основание казачьих станиц по всему вверенному мне пашалыку, а не токмо на его рубежах и перевод как можно большего числа прибывающих евреев в казачье сословие есть верный путь как в смысле пропитания новых жителей, так и в смысле защиты их от разбоя магометан и друзов. Изложу план сей подробно да с цифрами в письме сэру Мозесу Монтефиори. Поелику народ еврейский, вернувшись в землю своих отцов, не сможет жить, как жил в местечках Польши и России. Здесь потребны еврейские казаки.
4 Тишрея 5602 года
В канун праздника получил поздравление от вельможи Мойше-Хаима Монтефиори. Он заверил, что в новом году, приходящем на благо нам, продолжит и даже увеличит поддержку, которую предоставлял в 5602 году. Великий благотворитель пообещал посетить Землю Израиля и велел ждать его и супругу его Юдифь на Пурим. С нетерпением жду обещанной встречи с этим достойнейшим евреем. Мне будет что показать. Его визит станет праздником для меня и для всех сынов Израиля в Стране Израиля. Воистину: когда наступает Адар, умножается радость.
15 декабря 1842 года
Ввел сына в завет праотца нашего Авраама. Обрезание провели на дому без ненужного привлечения народу. Сандаком был друг мой Яков Ильич. А моел, реб Гече, был из новоприбывших хасидов, друзей наказного атамана. Супруга моя Юлия, конечно, волновалась очень, однако возражать не стала, поняла, что у меня на душе. За это я ей сердечно благодарен. Младенца нарекли по имени покойного деда моего Иегошуа. Когда же крестить его будем – куда ж деваться, придётся! – назовем его Евсевием. Не Иисусом же называть.
1 января 1843 года
Отныне даты в дневнике отмечать буду по Григорианскому календарю. Чую, что России, продолжающей жить по Юлианскому календарю, не увидать мне более. Здесь же календарь сей нужен лишь для сношений с Православною церковью. Я еврей. Более того, в известном смысле я князь Зеровавел, возглавивший иудейских изгнанников, возвращающихся в Иерусалим. А то, что числюсь христианином, так это политика. Вот ведь Манассия, царь Иудеи, служил чужим богам, однако же восстановил царство после разгрома, учиненного Санхерибом.
А рабби Иегуда утверждает, что у царя Манассии есть доля в грядущем мире, ибо он раскаялся. Ведь написано о нем в книге Паралипоменон: И помолился Ему, и Бог преклонился к нему и услышал моление его, и возвратил его в Иерусалим на царство его. И узнал Манассия, что Господь есть Бог.
Это последняя датированная запись в дневнике. После нее следует только одна строка на иврите, воспроизводящая часть предложения, напечатанного на титульном листе первого, венского, издания книги Йосефа Перла: «Открывающий вещи, которые доныне скрыты от глаз всех живущих».
О чем этот намек? Что за скрытые от глаз всех живущих вещи открываются в дневнике? Какая связь между дневником губернатора Гирша Перетца и книгой Йосефа Перла, в которой он пролежал, видимо, много лет, а может, и полтора столетия? Эти вопросы мучат меня до сих пор. Ведь я разбираюсь в еврейской литературе и к тому же неплохо знаком с российской историей.
Я, конечно, позвонил по тому телефонному номеру в Гиватаим. Никто не ответил. Звонил снова и снова – безрезультатно. Я приехал в Гиватаим и всё-таки нашел парковку. Конечно, не бесплатную. Подошел к тому самому дому, но поскольку, забирая книги, внутрь не заходил – я не знал, куда идти дальше. Попытался расспрашивать прохожих, в какой из квартир этого дома недавно скончался ашкеназский дед или, может быть, бабушка, у кого была большая библиотека на идише. На меня смотрели как на чокнутого. Ведь Гиватаим – это не станица и не кибуц. Это настоящий еврейский город, к тому же город ашкеназских стариков.
Узнать ничего не удалось. Заповедь о возвращении утерянного я тоже не выполнил. Экземпляр первого, венского, издания книги Йосефа Перла остается у меня до сих пор.
Авторский перевод с идиша