Небо на свете одно,
Двух не бывает небес.
Небо планирует ласточкой по ущелью
и устремляется ввысь – к облакам на синем.
Что остаётся во мне от моей России?
Та же кириллица?.. тяга к перемещенью?..
Небо трепещет – от воробьёв на пальмах
до журавлей на фоне Иродиона.
Горняя муза песен душещипальных
здравствует и прощается без пардона.
Ни поцелуй воздушный, ни до свиданья…
Небо глядится в давешние берёзы.
Вьются тройного одеколона грёзы –
тоже сгодятся в зарослях мирозданья.
…Если вернуться всё-таки из Сорренто,
если спуститься вешней тропой с Чимгана,
кто меня встретит, бывшего хулигана?
Фата-Моргана? Нет, новостная лента.
В шариках надувных миллионы маршей
к улице Бальфур движутся ширью плотной.
Тут не по форме спросишь: «А кто же старший,
главнокомандный или хотя бы ротный?»
«Нет, – говорят, – беспилотная это зона,
это народ полётом объят спонтанно,
это совсем не пятая, не колонна –
вольные духи вольного партизана».
…С внучкою ненаглядной и псиной белой
в даль ухожу, в холмы Иудеи древней,
слушаю глас небес над родной деревней:
Ну а чего не можешь, того не делай!
Мой же молчит не очень лучистый гений,
тяжкою думой заново перетянут:
если почистить холмы от чужих строений,
станут ли тоже небом?.. скорей не станут…
Внучка смеётся, бодро несётся псина,
нежный зефир летит – облака лохматит.
Светится не библейская ли максима:
«Небо одно».
Хватит на всех? Не хватит?..