* * *
Ах, соплеменники, простите,
что я пишу не на иврите;
но я на русском рос и вырос,
и он живёт во мне, как вирус.
* * *
Всё в жизни течёт равномерно:
живу я, почти не устав,
и только вращается скверно
теперь уже каждый сустав.
* * *
Укрытость моя не подобна тюрьме,
она добровольна вполне:
такое творится в душе и в уме,
что нет интереса вовне.
* * *
Не только возрастает габарит,
меняются от возраста и лица,
такое старость с лицами творит,
как будто бы и Бога не боится.
* * *
Человечество столько евреев убило
за пропахшие кровью века,
что об этом, конечно, давно бы забыло,
только многие живы пока.
* * *
Большая культура меня воспитала,
берёзовым соком поя,
а то, что я в ней не обрёл капитала –
большая удача моя.
* * *
От нас остаются – отнюдь не пусты,
а часто высокого качества
различные тексты, стихи и холсты,
потомкам не нужные начисто.
* * *
К людям откровенно неприязненны,
за своё дрожа благополучие,
бесы нынче так богобоязненны,
что усердно молятся при случае.
* * *
Я мыслю крайне примитивно,
ибо храню повадку лисью:
про то, что мерзко и противно,
я вообще никак не мыслю.
* * *
Я не огорчаюсь при вставании:
надо ж как-то двигаться к удачам;
только я в лежачем состоянии
явственно умнее, чем в сидячем.
* * *
Еврей – разумное создание,
но не могу ему простить,
что практикует обрезание,
где было б лучше нарастить.
* * *
Плести белиберду, мести пургу,
чушь говорить, понтуясь эрудитом, –
я это и сейчас ещё могу,
но раньше делал с большим аппетитом.
* * *
Боюсь, утраты и разруха
сильней, чем сытость и свобода,
способствуют подъёму духа
и единению народа.
* * *
Я часто размышляю о былом,
но радости мне в этом – никакой:
то вспомнишь, как упрямым был ослом,
то кажется, что я и есть такой.
* * *
Власть ругая, помни об одном:
рьяно обсуждая эту власть,
ты соразмеряешься с гавном –
глупо и смешно так низко пасть.
* * *
Мы предков ген в себе имеем,
отсюда наш запал и пыл…
Я ощутил себя евреем,
когда ещё я русским был.
* * *
Понимание людей – уму не впрок,
мы – набитые беспечностью сосуды;
знает каждый здравомыслящий пророк,
что апостолы его – подряд иуды.
* * *
Напрасны любые попытки
улучшить земное устройство,
и только хмельные напитки
смягчают о нём беспокойство.
* * *
Ещё не создана вакцина,
и гениальный нужен муж,
чтоб научилась медицина
лечить у смертных блядство душ.
* * *
Мне отвечали, но неясно,
и я в тюрьме нашёл ответ:
жизнь упоительно прекрасна
даже в местах, где жизни нет.
* * *
Утих задор мой хулиганский,
влекусь я старческой судьбой;
а виски я люблю ирландский,
хотя охотно пью любой.
* * *
Хоть не нуждаюсь я в опеке,
люблю всё то же, что любил,
но был умён я в прошлом веке,
а нынче тёмен, как дебил.
* * *
В романах, в этой книжной чаще,
родящей слёзы, грусть и смех,
есть два мотива: хер гулящий
и по нему тоска у всех.
* * *
Природа хорошеет на закате,
уход светила красками богат;
а мы ещё по рюмочке накатим,
и светом наливается закат.
* * *
К ночи зажигается экран,
а с него клекочет вороньё,
и охотно ловится баран
на почти культурное враньё.
* * *
Житейский опыт мой велик,
но я бы в нём учёл
и впечатления от книг,
которые прочёл.
* * *
Доверьтесь, девушки, поэтам –
им чудо свыше вручено:
воспеть любовь на свете этом,
презрев реальности гавно.
* * *
Я стариковским вижу зрением,
какой конфуз имел в запасе я:
мой аппетит с пищеварением
вступили в возраст несогласия.
* * *
Я наблюдал семейный путь
у многих в разной ситуации:
у бабы стать и в бабе суть –
весьма различные формации.
* * *
Не раз, уступая густым сантиментам,
я сердце готов был отдать,
но внутренний голос с еврейским акцентом
советовал мне подождать.
* * *
Престарелые бабники сладостно врут
о затейной любовной баталии,
и незримой медалью «за доблестный труд»
озаряются их гениталии.
* * *
Светящееся золото заката
приносит почему-то обещание,
что в жизни нашей каждая утрата –
быть может, ненавечное прощание.
* * *
С женой мы прожили в любви,
и ничего не знал я лучшего,
теперь мольба – «Переживи!» –
понятна стала мне у Тютчева.
* * *
Я написать давно хотел
как можно сдержанней и суше:
взаимное влеченье тел
передаётся через души.
* * *
Пичуги небо бороздят,
не ведая границ,
а люди выпьют и пиздят,
не замечая птиц.
* * *
Пером я ничуть не брюзжал
на горечь лихой неизбежности,
я душу свою освежал
коктейлем из желчи и нежности.
* * *
Я это знаю лично, сам,
и факт согласия не требовал:
еврей – участник даже там,
где нет его и вовсе не было.
* * *
Конечно, вымогатель я и хам,
но, сядут когда судьи полукругом
и если воздаётся по грехам,
то мне пускай начислят по заслугам.
* * *
У жизни существует окончание,
оно весьма заметно в пожилых;
а после наступившее молчание
врачует боль пока ещё живых.
* * *
Таинственны истории законы,
чреватые бедой и отомщением;
хотя мы с ними вовсе не знакомы,
но чувствуем животным ощущением.
* * *
Никак не разорву я пуповину
с отчизной, где у жизни нет перил;
ужели надо мне пойти к раввину,
чтоб он мою любовь заговорил?
* * *
Друзья, приехав к нам издалека,
к Израилю относятся сердечно,
они к нам снисходительны слегка,
поскольку очень мы живём беспечно.
* * *
Что меня осудит суд небесный,
ясно мне: за дерзость и за прыть,
только из котла я в день воскресный
буду выпускаться покурить.
* * *
Различны современники мои;
но вижу я по лицам и судьбе,
что Бог, лепя подобия Свои,
в то время плохо думал о Себе.
* * *
Я то пылал, то снова гас,
мечты пустые всуе нежил;
даётся жизнь один лишь раз,
а удаётся – много реже.
* * *
Пытался писать я пронзительной прозой,
пылал, как влюблённый студент,
но правильно сказано тётушкой Розой:
«Не лезь, если ты импотент».
* * *
Приходит каждый поздно или рано
к весьма разумной точке умозрения:
антисемиты – лучшая охрана
от нашей вечной жажды растворения.
* * *
Не может женский пол не удивлять,
я вижу с очевидностью пугающей:
монахиня и мать, жена и блядь
сокрыты в каждой деве начинающей.
* * *
Галиматья и околесица,
абсурд и чушь на ахинее –
как раз та творческая лестница,
с которой жизнь в разы виднее.
* * *
Покуда не доказано научно,
однако есть неслышимые струны,
случайность не со случаем созвучна,
а с тайным повелением Фортуны.
* * *
Врачам со мной довольно сложно:
я и упрямец, и невежда;
но я здоров не безнадёжно,
и в них жива ещё надежда.
* * *
Я стану думать, умирая,
что мать не зря переживала:
наверняка в воротах Рая
меня ждёт ангел-вышибала.
* * *
Я знаю вкус далёких странствий,
знакомый с очень разным бытом,
но счастлив я, живя в пространстве,
битком евреями набитом.
* * *
В шумихе суетного мира
не озирался я с тоской,
во мне божественная лира
звучала дудкой шутовской.
* * *
Мы живём, собой планету грея,
но скажу значительно точней:
если б не создал Господь еврея,
всем жилось бы хуже и скучней.
* * *
Так часто я бывал неправ,
отдавшись яростному спору,
что усмирил мой лютый нрав
и не перечу даже вздору.
* * *
Ещё спущусь и я в земной подвал,
а в долгой жизни – нет, не виноват:
Господь меня, возможно, призывал,
но я теперь изрядно глуховат.
* * *
Путь нашей эволюции непрост
и разумом никак не объясним:
те люди, у кого быть должен хвост,
виляют чем угодно, но не им.
* * *
Человеком общительным в жизни слывя,
от людей не слыхал я упрёка,
но доподлинно знаю один только я,
как бывает порой одиноко.
* * *
Звания, чины и ордена,
столь необходимые когда-то,
вот уже не стоят ни хрена,
а Харону требуется плата.
* * *
Мне, конечно, малость недодали
в этом далеко не щедром мире.
Как меня б украсили медали!
Как бы я развесил их в сортире!
* * *
В жизни этой, тягостной и зыбкой,
с подлой и фальшивой демократией,
тех, кто озаряется улыбкой,
вижу я с заведомой симпатией.
* * *
Ты можешь делать нынче что угодно –
какого тебе надобно рожна?
Да, старость удивительно свободна,
но ей уже свобода не нужна.
* * *
Дивно говорили заключённые,
власти обсуждая иногда:
«Светлые умы, а души – чёрные», –
это я запомнил навсегда.
* * *
Чтобы одеть меня прилично,
жена старалась много лет,
но голодранство мне привычно,
моим обноскам сносу нет.
* * *
Мы пляшем, плачем и поём,
мы смотрим в будущее с понтом,
но нам важнее окоём,
чем то, что ждёт за горизонтом.
* * *
Ослабленный житейской перегрузкой,
отечество на родину сменив,
теперь, согласно Пушкину, я русский:
я и не любопытен, и ленив.
* * *
Конечно, я годами изнурён,
хотя слегка избалован судьбой;
а опыт мой предельно немудрён:
всего надёжней быть самим собой.
* * *
Зависла мировая паутина,
и нет уже спасительных путей,
родится в результате карантина
огромное количество детей.