Андрей Львив

Записки мадриха

Журнальный вариант

Ребенок мал, уязвим, незаметен – надо склониться к нему, принизить себя перед ним.

Януш Корчак. Как любить ребенка.

*   *   *

– Знакомьтесь. Это Пинхас. Ваш новый мадрих[1].

– А Шимон где?

– Шимон уволился, вы ж знаете: он женился.

– Знаем, да. Молодец Шимон.

– Так вот, Пинхас – ваш новый мадрих. Слушайтесь его.

– Не хотим.

– Мы Шимона хотим.

– Где я вам его возьму? Звоните ему, скажите, чтоб вернулся.

– Мы уже сказали.

– Ничего, привыкните к Пинхасу, он детей любит.

– А мы не дети уже.

– Ладно, не дети. Сейчас всем спать – утром поговорим.

– Видишь: дети у нас из русских семей. Иврит знают плохо. Учатся на русском. Ты с ними построже, иначе голову снесут.

– Понятно.

– Хотя, с другой стороны… Мадрих у них – вместо отца с матерью. Видишь, как к Шимону привязались?..

– Вижу.

– И к тебе привыкнут. Зарплата небольшая, но и работы немного. Подъём в шесть, потом молитва и завтрак. Потом они учатся, а ты до обеда спишь. После обеда уроки с ними делаешь, и свободное время до ужина: в футбол поиграть или в супер сходить – это они любят. В десять отбой. Придумаешь ещё что. Главное, чтоб в комнате никто не курил – это нельзя. Питание трёхразовое – вместе с детьми. И жильё. А то на съём сейчас цены зашкаливают.

– Я в курсе…

– Комната твоя в общаге, всё у тебя на глазах. Приступай.

*   *   *

– Доброе утро, мои маленькие! Доброе утро, мои хорошенькие! Доброе утро, мои красивенькие! Доброе утро, мои крошки!

– Ха-ха-ха! Ты голубой, что ли? Го-лу-бая луна!..

– Почему голубой?

– А чё ты говоришь: «Маленькие, хорошенькие, крошечки»?

– Ладно. Доброе утро, мои чертята! Вставайте, мои бесенята! Как вам ночью спалось, то есть, извиняюсь, бесилось?

– А мы не бесились, мы спали.

– Нет? И голым по коридору не ты скакал?

– Спал я. Ты что, не понимаешь?

– И Ави с третьего этажа не к вам в два ночи не спускался?

– Спали мы. Ты что, тупой?

– Ладно, значит, перепутал. Это я ночью бесился и в дверь ногой колотил, а вы спали. Нахон[2]?

– Нахон.

– Бэсэдер[3], тогда вставайте.

– Ладно, сейчас встанем.

– Пацаны, классно я вас бужу?

– Нет. Так не классно.

– А как? «Вставайте, падлы!»

– Ну не падлы, но без крошечек.

– Я же прикалываюсь.

– Мы понимаем, но не до такой же степени!

– Знаешь, когда нас в армии будили, в советской ещё, орали на ухо: «Рота, подъём!» И никто «добро утро» не говорил. И я решил, что так будет классно. Ладно, больше не буду.

*   *   *

– Петя, вы давно в Израиле?

– Слушай, давай на «ты» – замахали уже.

– Не могу я взрослому человеку тыкать.

– Это почему же? Ты ж на иврите говоришь «ата»[4].

– Так это разные языки. И потом это невежливо – «ты».

– Да? Вот Лёша из четвёртой комнаты, он тоже выкает и при этом всё время грубит. Это, по-твоему, вежливо?

– Да. Это ещё хуже.

– Вот видишь. Можно уважать и тыкать и не уважать и выкать. Приедешь в Россию в гости, там вот и выкай.

– И всё равно нельзя, чтоб мадрих был с детьми на равных.

– Ты говоришь, нельзя, а я говорю – можно. У меня ещё нет опыта, не могу пока доказать, но даю девять против одного: можно. И даже не важно, как на иврите, а то важно, что на «вы» по душам не поговоришь, понимать друг друга трудно. Ты с друзьями как? На «ты» или на «вы»?

– С друзьями ясно…

– Вот и я хочу быть вам не просто мадрихом, но и другом. И чтоб мы друг друга с полуслова понимали.

– Ладно, ты давно в Израиле?

– Это другое дело.

*   *   *

– Петя, зайди на минутку! У Юры день рождения.

– Поздравляю!

– Садись. Хотим, чтоб ты с нами выпил.

– И часто у вас такие торжества? Слушайте, пацаны, если б вы были мой класс, я б у вас это забрал, а так мне, вообще-то, пофиг, но пить я с вами не буду.

– Что, не можешь одну рюмку?

– Если бы это было у меня дома, может, рюмку бы и выпил, если б тебе от этого полегчало, но сейчас я на работе.

– И что, ты и сигареты у своего класса забираешь?

– Само собой, забираю. Сегодня ночью пепельницу разбил.

– Если сигарету заберёшь, я тебя по стене размажу!

– Попробуй только!

– Держи его! Держи! Он псих!

– Пацаны, пугать меня не надо. Я не боюсь.

– Мы не какие-то «тэтники»[5]. Мы «кита йуд»[6]!

– Я же сказал: кулаками махать не надо, я покруче видел. И не пользуйтесь тем, что детей бить нельзя.

– Вот видишь, на стене пять пачек: это я только за одну неделю скурил!

– Пацаны, меня это не колышет потому только, что я не ваш мадрих. А был бы вашим, ты б передо мной сейчас не курил.

– Понимаешь, тот мадрих, что у нас был раньше, Давид… его уволили. Он был нам как старший брат. И мы хотим, чтоб ты нам его заменил… Чтоб ты стал нам братом.

– А кто, по-твоему, классный мадрих?

– Который будит нормально, одеяло не стаскивает.

– Так. Что ещё? Который пить даёт и курить? А то, я смотрю, ты издалека начал! Не бойся. Я просто спрашиваю. Всё равно я не ваш, я у «тэтников».

– Петя, тебя «тэтники» зовут.

– Ладно, пацаны, бегу. Я, кстати, тоже хочу иметь таких братишек, как вы. Но только мои братья курить не будут. И вообще, кроме водки и сигарет есть очень много классных вещей. У меня, конечно, свой класс, но, может, если будет время… А за приглашение – спасибо.

*   *   *

– Петя, ты можешь на нас положиться?

– Смотря в чём, Максик.

– Не включай утром свет, глаза режет, мы сами встанем. Ты буди только меня, а я их всех подниму, доверь мне.

– Хорошо, Макса. Доверяю.

– Молодец, Максик, вы сегодня хорошо пришли. Только ещё на две минуты раньше надо. Справишься?

*   *   *

– Петя, можно с тобой поговорить?

– Да. Макс, конечно.

– Только не как с мадрихом, а как с другом. Можешь мне помочь?

– Смотря в чём, брат.

– Мы во сколько назад в пнимию[7] идем?

– В семь.

– Я до семи не успею. Я сам приду. Понимаешь, я зайду в «Инструменты» – нам в комнату отвёртку надо, ещё кассеты купить и потом… подарок для маленькой сестренки.

– И что, тебе два часа не хватит?

– Нет, мне ещё за продуктами. Так я иду?

– Какое иду? Сейчас иди, куда хочешь, а в семь здесь.

– Ты что, мне не веришь?

– Почему не верю? Верю, только прийти ты должен со всеми.

– А я думал, что ты друг, что поможешь….

– Конечно, помогу. Но не в этом. А насчёт дружбы… пока ты там копался, все собрались без тебя идти. Но я сказал: «Раз Макс хотел идти, мы его ждём». И пошёл за тобой. А что нельзя, то нельзя. Вас пошло двенадцать, шомер[8] всех пересчитал.

– А я с ним добазарюсь, никто не узнает.

– Слушай, Максик, сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Ты меня прости, но рассуждаешь ты на шесть. Что значит, никто не узнает? Нет ничего тайного, что не стало бы явным. Я с работы полечу – это раз, тебе тоже мало не покажется.

– Ладно, не грузи меня. Ну так я иду?

– Никуда ты не идёшь. То есть можешь идти до семи. Бэсэдэр?

– До семи я не успею.

– Значит, потом купишь. И без фокусов, Макс, а то больше вообще никуда не пойдёшь. Ты меня хорошо понял?

– Ну что, Максик, купил подарок?

– Ты ж меня обломал.

– Ладно, не расстраивайся. В другой раз купишь. И привет от меня передай.

– Кому?

– Как кому? Маленькой сестренке.

*   *   *

– Петя, ты оглох, что ли? Мы зовём, а ты не слышишь.

– А ты попаши, как я, на подъёме, чтоб семь потов сошло, посмотрю еще, как будешь слышать. Я, главное, со всеми спокойно. Все на меня орут, Миша Саравский с кулаками набросился.

– За что?

– Что я с него одеяло сорвал.

– Ну а ты?

– Что я? Отбил его, думаю: дальше что? В морду ему дать или не надо?

– Нельзя его бить.

– Мне вас нельзя, правильно, а вам меня можно.

– Что, не нравится тебе твоя работа?

– Почему не нравится? Работа что надо. Скучно не бывает. Кино беспрерывное. А я в главной роли. И не знаешь, что через минуту будет. То Даниленко что-то выкомарит, то Чико фейерверк пустит, то Рубава подушку порвет. Живая работа. Благословенная…

*   *   *

– Петя, где моя пепельница? Ты же обещал.

– Во-первых, я обещал с тобой поговорить. А там посмотрим.

– Так что, можешь не отдать?

– Ясно, могу.

– А ты ж две пепельницы уже отдал.

– Отдал. Потому что они меня поняли. И тебе отдам, если поймешь.

– Как думаешь, Максик, почему я пепельницы забрал?

– Не знаю.

– Что я нарванный такой, вредный или что? Как ты думаешь?

– Потому что нельзя.

– Правильно. Это одна причина.

– Ну так никто ж не знает. Нам Шимон разрешал.

– Я не Шимон, ты заметил? «Никто не знает» не бывает. Даже у стен есть уши. Но даже если б никто и не знал, хотя этого не бывает, то я всё равно вам бы не дал. Знаешь почему?

– Почему?

– Потому что я не хочу зря получать деньги. Понял?

– Понял.

– Так. И что мне делать, если я ещё раз увижу пепельницу?

– Да я ее сегодня домой увезу.

– Нет, не это. Скажи, что я должен, по-твоему, делать, если я ещё раз войду и увижу пепельницу с бычками?

– Тогда заберёшь.

– Насовсем?

– Насовсем.

– Вот это уже серьёзный базар. А то: «Я тебе спать не дам! Я тебе дверь выбью!» Ладно, Макс, пепельницу отдам, но у меня к тебе ещё дело.

– Ну.

– Макс, ты, может быть, самый умный в классе. И я очень хотел бы, чтоб ты курить бросил. Это трудно, но пока ты ещё пацан, ты сможешь, а потом вообще кранты – не спрыгнешь. Всю жизнь себе покалечишь. Я знаю, тебе хочется крутым зарисоваться. Переходной возраст. Если б ты другие глупости делал, как Календарский, скажем, дверь ногой колотил, я был бы спокоен: он себе не вредит, врубаешься? Вырастет – и это пройдёт, а ты, если сейчас не бросишь, всю жизнь будешь с этим мучиться. Может, я могу тебе чем-то помочь?

– На Песах попробую. Сто пудов не даю, но попробую.

*   *   *

– Пацаны! А как бы так сделать, чтоб вы курить бросили?

– Не знаем. Все в классе курят, мы же не хуже…

– Вы не хуже, вы – лучше! Вы можете хороший пример подать. Чего на дураков равняться?

– Почему на дураков?

– Потому что ничего хорошего в этом нет. Я ж вам не должен сказки рассказывать, почему это вредно. А что касается моды, то в Америке и в нормальных странах это уже и из моды давно вышло. А такие, как вы, себе этим жизнь портят.

– Ну… Может быть, потом когда-то….

– Потом поздно будет.

– Может, если ты нам с Чибой денег дашь….

– Стой, дай мне подумать… Я вам денег дам, а вы за это курить бросите?

– Ну да.

– А вы меня не обманете? Точно?

– Слово пацана.

– Только я буду проверять. В любое время. Если засеку – сделка отменяется. И учтите: я всё вижу. От меня не спрячетесь.

– Не вопрос.

– Ладно, тогда с сегодняшнего дня вы не курите.

– А бабки ты нам даёшь?

– Что, сейчас? Сначала договор, потом бабки. Разогнались!

– А сколько дашь? Пятьсот дашь?

– Пятьсот – губу раскатал. По сотне на рыло – устроит?

– Сотня – мало!

– Мало – тогда ничего. Я ещё не знаю, что из этого выйдет… И ещё. Пока об этом никому ни слова. А то много будет желающих. Посмотрим, как у вас пойдёт…

– Ну что, пацаны, не курили дома?

– Нет. Из меня весь никотин выходил. Чёрное всё такое…

– А ты, Чиба?

– Не курил я.

– А тянет?

– Если честно, да. Ну ты нам даёшь?

– Что даёшь?

– Бабки, ты обещал.

– До получки подождите. И я заодно всё проверю. И потом учтите – мы договор подпишем.

Я, Чиба, даю слово пацана, что бросил курить, за что получил от Пети 100 шекелей. Если же я нарушу наш договор, обещаю вернуть деньги обратно.

Чиба 20 апреля 2002 г.

Я, Рубава, даю слово пацана, что бросил курить, за что получил от Пети 100 шекелей. Если нарушу наш договор, обещаю вернуть деньги обратно.

Рубава 20 апреля 2002 г.

– Держитесь теперь!

– Петя, а тебе не жалко?

– Чего? Денег? Если вы у меня за это курить бросили, то лучше их потратить я бы не смог.

*   *   *

– Петя, дай мне ишур[9].

– Нельзя сейчас ишуры давать. Запретили.

– Очень надо, Петя. У меня девушка в больнице в Петах-Тикве.

– Я же русским языком сказал: ишур тебе никто не даст.

– Но если мне надо?

– Через забор можешь перелезть или тебя подсадить? Я вроде утром тебя в супере видел, ты как-то без ишура обошелся.

– Ты что, говоришь мне, чтоб я через забор лез?! Короче, или даёшь мне ишур, или я иду к директору это показываю.

– Ничего я не даю. А как ты это записал?

– Я ж пелефон перед твоим носом держал!

– А что, он записывает?

– А ты не знал? Ну как, даёшь? Или к директору идти?

– Вали. Дорогу показать? Молодец! Классно придумал! Дай пять. Мне очень нравятся твои приколы. Короче, ты на первом месте по шуткам. А на втором знаешь кто?

– Кто?

– Миша. Он у меня телефон стырил, а на его место свой положил. Телефон звонит, а я, как дурак: «Алло, алло!» У Даниленко пока еще слабые шутки: «Открой рот, закрой глаза» – это я ещё в детском саду знал. Ищите своё. Самовыражайтесь!

*   *   *

– Яков, как мне к Саше Мартову подход найти?

– К Мартову? Да нечего к нему подход искать! Это ж скотина. Если раз в неделю на урок придёт – это уже подвиг! Может, его к концу года и выгоним.

– Нет! Обязательно я к нему ключик найду! Из кожи вылезу, но найду…

– Пацаны, вы тут самые умные – «йуд-бэт»[10]. Скажите, что мне с Сашей Мартовым делать?

– Приди, пока он спит, задуши его – и в унитаз.

– В унитаз, говоришь… Пока я здесь мадрих, с его головы ни один волос не упадёт. Так что спасибо.

– А ты, Рома, что скажешь? Я им всё, что можно, разрешаю. Поэтому они со мной на равных. Курить в комнате и лежать после подъёма нельзя. Остальное – как хотите. Календарский мне в ухо свистит – я ему и слова не скажу. Даниленко перец мне в рот насыпал. Мендель зажигалкой игрался – чуть мне бороду не поджёг. Руслан меня в комнате закрыл. Пусть бесятся, у них время такое. Есть такая теория, психоанализ. Она говорит: если человек не осуществит свои желания, то это может потом на его психике сказаться. Нам в школе не давали на середину коридора выйти. И я хочу, чтоб эта боль на нашем поколении и кончилась, а вы – чтобы уже росли свободными. Правда, с Вовой и этой всей седьмой комнатой промашка вышла – вздумалось им со мной в кулачный бой играть. Налетели на меня втроём, разбросал их раз, другой. А играть-то хочется, как котята малые: визжат и снова лезут. Короче, вломил им, больше не суются. У самого до сих пор рука в синяках. Зато теперь они меня и слушают с полуслова, я даже орать перестал. А вот Мартов не врубается, когда можно, когда нет. Все понимают, а он нет. Он хочет меня как раз во время подъёма дразнить. Если в другое время, у меня с ним и беды бы не было. Что скажешь?

– Если один только Мартов, надо на него наехать.

– Наехать? Стучать – не мой принцип. Я должен всё сам, могу с тобой, с другими пацанами обмозговать, но не с начальством. Орать на него – назло будет лежать или полчаса причесываться. А уйду – он встаёт. Дразнится просто. Уже всё, что хочешь, пробовал. Давай, говорю, Сашок, играть: сейчас ты меня слушаешься, а потом я тебя. Иди, говорит, в модельки играй.

– Значит, тогда и ты его дразни: что-то просит – делай вид, что не слышишь, не видишь его, на небо типа смотришь.

– Спасибо, Рома. Попробую.

*   *   *

– Доброе утро всем. Сашенька, а с тобой мы теперь в новую игру играем. Из себя ты меня не выведешь: никто ещё не вывел. А если сегодня вовремя в клуб не придёшь, я так сделаю: всех пацанов в корпус буду пускать, а тебя – нет. Все в супер пойдут, а ты – нет. И посмотрим, кто кого передразнит.

– Сашок, ты молодец сегодня! Нормально пришёл. Спасибо. И в столовой хорошо дежурил. А теперь можешь меня дразнить.

– Петя лох!

– Запомни, Петя – не лох. Ладно, валяй дальше, лох так лох.

– Петя тормоз! Петя дебил! Петя козёл!

– Умница, Саша, хорошо. Большой словарный запас…Ты у меня, Саша, был самым-самым трудным, но я на тебя никогда не злился, потому что нет трудных детей, а есть дети, которым трудно. И я знал, что тебе трудно. И знал, что ты меня поймёшь. Обязательно поймёшь. Потому что хочу, чтоб ты рос свободным. И был счастлив…

2002–2017

  1. Мадрих (иврит) – воспитатель, вожатый.

  2. Нахон (иврит) – правильно.

  3. Бэсэдэр (иврит) – ладно, хорошо.*

  4. Ата (иврит) – ты. В иврите нет обращения на «вы» в единственном числе.

  5. Тэтники  (иврит) – ученики класса «тэт», девятиклассники.

  6. Кита йуд (иврит) – десятый класс.

  7. Пнимия (иврит) – интернат; здесь – спальный корпус.

  8. Шомер (иврит) – охранник.

  9. Ишур (иврит) – разрешение.

  10. Йуд-бэт (иврит) – двенадцатый класс.