Александр Городницкий

Мою маму зовут Рахиль

*   *   *

Утешит нас, наверное, едва ли,
Когда опять встаёт девятый вал,
Что Бога мы себе не выбирали,
Что Он народ наш избранным назвал.
И все мы, кто сегодня старики,
Которых Холокост не уничтожил,
Остались живы не по воле Божьей,
А Божьей этой воле вопреки.
Он и сегодня озабочен тем
В невидимых заоблачных пенатах,
Чтобы музей печальный Яд ва-Шем
Не пустовал без новых экспонатов.
Народ мой, что всегда всему виной, –
Не римляне, не персы и не греки, –
Какой для нас погром очередной
Он приготовил в двадцать первом веке?

ЗИГМУНД ФРЕЙД

В темноте гостиничной ночи
Библия лежит у изголовья.
Зигмунд Фрейд, избегнувший печи,
Утверждал, что мир живёт любовью.
Всё это, здесь нет его вины,
Было утверждать ему непросто
Накануне мировой войны,
За год до начала Холокоста.
До седой доживший головы,
Заявляю, что ни говорите,
Что ошибся, видимо, увы,
Тот великий психоаналитик.
Пусть ответит всемогущий Бог,
Почему, мне непонятно это,
Измениться человек не смог
От эпохи Ветхого завета.
И повсюду, где ты ни живи,
В хаосе забот своих и сует
Мир живёт сегодня без любви,
Правда, не живёт, а существует.

НА МОГИЛЕ ШАГАЛА

Не ищите безнадёжно
Поминальные поллитры.
Здесь покоится художник
В красках радужной палитры.
Он землёй навеки скован
Не в родном российском поле –
Над скалою известковой,
Под часовнею Сен-Поля.
В этом месте, полном грусти,
В освещенье южном резком
Вдалеке от Беларуси,
Не на кладбище еврейском,
Под массивною плитою
Меж чужих людей положен
В царстве синего покоя,
Так на Витебск непохожем,
Он лежит, ушедший в небыль,
Над французскою горою,
Чтобы быть поближе к небу,
Где летят его герои.

*   *   *

На новый день надеяться нельзя,
Когда немного времени осталось.
Ушли из жизни жёны и друзья,
Ты одиноким сделался под старость.
Среди своих теперь ненужных дел,
С самим собою неизменно ссорясь,
Одну ты выбрать так и не сумел
Ни женщину, ни Родину, ни совесть.
Ты одинок без дома и семьи,
На рубеже чужих тебе столетий
Сомнительные подвиги твои
Сегодня на смех поднимают дети.
В испуге обернувшийся назад,
Ты понимаешь: жить уже недолго,
На Мойке вспоминая про Эйлат
И в Тель-Авиве вспоминая Волгу.
Не отыскать в минувшее дверей.
Признаешься с улыбкою неловкой,
Что ты, хотя по крови и еврей,
Останешься до смерти полукровкой.
Две Родины смешались в голове,
И непонятны истины простые,
И жён твоих, их тоже было две,
Не воскресить, чтобы тебя простили.

*   *   *

Вспоминаю допотопный век,
Сказочные кущи в свете лунном,
Где всю жизнь был молод человек
И до смерти оставался юным.
Но просил у Бога Авраам,
И Ицхак с ним вместе, и Иаков,
Чтобы тот, кто старше по летам,
С молодыми не был одинаков.
Чтобы постепенно увядал,
Облик свой меняя год от года,
Чтобы от болезней он страдал
Накануне своего ухода.
Бог дремал, уставший от забот,
Азию создавший и Европу,
Но с Земли, где прозябал народ,
Неизменно доносился ропот:
«Не хотим ни нынче мы, ни впредь
Стариковской неприглядной доли,
Не хотим сгибаться, и седеть,
И под старость мучиться от боли».
Понял Бог, что дал он слабину,
Над Землёй витая в синем дыме,
И тогда придумал Бог войну,
Чтобы умирали молодыми.

ИЗ ПЕСНИ

…Здесь не ваша земля и не ваша вода.
Не живите здесь прочим на зависть.
Вас когда-то привёл Моисей не сюда,
Почему же вы здесь оказались?
Видно, был Холокост недостаточно крут,
Убивал недостаточно люто.
Не ищите, евреи, в Европе приют –
Не найдёте в Европе приюта.