ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ИТОГИ
Конечно, предварительные. Но вначале – благодарности. И в первую очередь – соратникам, которые начинали со мной ИЖ.
Четверть века тому, когда мы все были еще моложе, но так или иначе огляделись в новой нашей стране, в прекрасном, вечном и юном тогда Иерусалиме, про который уже твёрдо знали, что он – не Ершалаим, а Ерушалаим, смутные наши мечты о хорошем и общем деле начали обретать очертания. И уже спустя пять лет, вначале с Семеном Гринбергом, в стихи которого влюбился с ходу, полностью и окончательно, а затем и с остальными товарищами участниками редколлегии будущего журнала мы чуть ли не каждую неделю собирались в Общинном доме на Яффо, 36, который имеет место до сих пор, давая посильный приют так называемым объединениям «выходцев» – из Москвы и Петербурга, Украины и Франции, Бессарабии и Эфиопии…
Редколлеги… Прежде всего, скажу, что никто из них не был свадебным генералом. Все читали, обсуждали (а собирая первый номер, даже голосовали; это потом учредил я ИЖевскую демократию: печатается всё, что считает необходимым напечатать хотя бы один из членов редколлегии), сокращали и правили тексты.
Достаточно известная к тому времени в Израиле, в России и всяческом зарубежье Дина Рубина, замечательный мой товарищ еще по прошлой и тоже замечательной жизни в Ташкенте. (Впоследствии это обстоятельство позволит несокрушимому и легендарному Юлию Киму, первому из кооптированных в редколлегию уже выходящего журнала, объявить себя «присоединившимся к ташкентской мафии».)
Прекрасный (более того – из любимых!) прозаик и один из лучших в стране переводчиков с иврита Светлана Шенбрунн, приехавшая в Страну еще в середине семидесятых, когда остальные редколлеги первого разлива об этом вряд ли даже задумывались.
Культуролог и литературовед с мировым именем, Роман Тименчик. Это именно он, «настоящий профессор», когда мы устали от нескончаемых обсуждений возможных названий журнала, сказал: «Давайте условно назовем его “Иерусалимский журнал” и перейдем к следующему вопросу».
Его жена, поэт и художник Сусанна Черноброва, придумавшая фирменного льва, олицетворяющего ИЖ и десятки книг серии «Библиотека Иерусалимского журнала», в которой вышли стихи и проза наших авторов.
Тонкий лирический поэт, иерусалимский издатель, бывшая москвичка, успевшая, впрочем, набраться необходимого нам всем журнального опыта и в дружественном Тель-Авиве Зинаида Палванова, единственный профессиональный полиграфист в нашей команде.
Леонид Левинзон, тогда еще «молодой автор», произведенный в чин ответственного секретаря «лучшего из журналов» (амбиции наши скромностью не страдали), а ныне известный прозаик, лауреат многочисленных литературных премий и мой земляк по райскому Текоа.
А каких мы позвали корректоров – справедливее именовать их редакторами – тем более что так оно и было (В. В.) – бывший редактор во многих киевских журналах Бина Смехова, бывший главный редактор издательства «Библиотека-Алия» Маргарита Шкловская!..
Редколлегия ширилась, к нам присоединились гениальный (не побоюсь этого слова, тем паче Иосиф Бродский назвал его так гораздо первее меня) Шимон Маркиш и – обойдусь без эпитетов – Елена Игнатова (лишь процитирую подслушанный в прошлом году вздох известной московской поэтессы: «Ну какой я поэт… Вот Лена Игнатова – это поэт!»). И далее – Велвл Чернин и Алекс Тарн, Зеэв Гейзель и Семен Крайтман (весь список см. на стр. 2)… Всех люблю, все сумасшедшие[1], и о каждом – мои самые литературные и человеческие восторги.
И «не зачисленные в редколлегию» – великие Григорий Канович и Игорь Губерман! Которые тем не менее с самого начала, считали ИЖ «своим» и которых всегда можно было попросить прочесть рукопись, посоветовать, выбрать…
Невозможно представить журнал и без тех, кто, значась под грифом «организационное и техническое обеспечение», избавляли редакцию от хлопот и сует с финансовой отчетностью, компьютерными устройствами, программным обеспечением и другими «нетворческими» проблемами журнального быта. И первыми из них назову брата Мишу, математика и каэспэшника, прославленного в семидесятых Володей Ланцбергом в одноименной песне «Мишель» и с тех пор известного в международных песенных кругах под этим же как бы французским ником; инженера и горного туриста Григория Гордина, выбравшего в свое время каждую из прекрасных полян Чимганских фестивалей (а когда Чимган сменился ИЖом, вобравшим в себя и песенную нашу молодость, Гриня перетаскал – по городам и странам – несчетное количество рюкзаков с журналами); составившую и пересоставившую сотни скучнейших таблиц Ольгу Аксютину, в прошлом москвичку, ныне жительницу, как пишут прогрессивные еврейские публицисты обоих полушарий, «незаконного еврейского поселения Гило» – то бишь одного из южных районов Иерусалима; самоотверженную участницу поселенческого движения Инну Винярскую, которая привела нас в самый тёплый дом в Иерусалиме – Дом наследия Ури Цви Гринберга, где литклуб ИЖа благополучно пребывает и посейчас; бывшего одессита и ташкентца Ефима Котляра, устраивающего в своем доме в Чикаго презентации ИЖа, начиная с первого номера; урожденную иерусалимку с варшавскими, времен Российской империи, корнями, тоже ушедшую в горние миры Илану Фербер, которая на несколько лет отдала редакции в безраздельное пользование свою квартиру рядом с резиденцией премьера.
(Весь список – почти о каждом, даст Бог, напишу когда-нибудь отдельный рассказ – опять же на стр. 2, а еще более полный список глубоких благодарностей – за всё – читайте на страницах 426–427; а вот полностью полный – прошу прощения – пока не составлен.)
Что же касается итогов: не всё плохо. Мы хотели показать, что израильская литература на русском языке существует, и представить литературу эту – в разных эстетических ипостасях – Иерусалиму и миру, сохраняя при этом не только иерусалимоцентричность и сионистские намерения, но и связь с собственно русской литературой. Ревнуя не к Марье Ивановне (или Циле Соломоновне) в их многочисленных вариациях, а, например, к пушкинскому «Современнику», к «Рассвету» Жаботинского, к советским «Новому миру» и «Знамени». И прошли по намеченному маршруту.
Скажу еще более нескромно: многое удалось. Может быть, самое главное – ИЖ открыл читателям новые имена, которые, уверен, уже вошли в Литературу (здесь – с большой буквы). Часть из них – в другом контексте – упомянул выше, смело добавлю Илью Берковича, Лену Берсон, Наталию Ким, Игоря Когана, Хаву Корзакову, Никольского, Викторию Райхер, Михаила Фельдмана, Аллу Широнину… Мог бы называть еще, но остановлюсь в перечислениях.
Удалось, и печаль моего расставания с главредством светла. И года собственные, и года многих из соратников клонят к суровым, но опять-таки светлым переменам – по крайней мере в собственной жизни.
А перемены, происходящие в области связи писателя с читателем, еще более серьёзны – по революционности их можно сравнить только с началом эпохи Гутенберга. «Бумажная» литературная периодика стремится к электронной; большинство читателей ИЖа знает его по версии в «Журнальном зале». (Кстати, обратите внимание: и в этом, и в прошлых номерах немало линков – ссылок на интернет-ресурсы.)
Большинство из новых множащихся интернет-журналов (проводя аналогии, можно их сопоставить с некими криптовалютами) по своему уровню далеки от завоевавших признание «конвенциональных». Однако среди этих изданий на наших глазах появляются почти настоящие. Не говоря уже о персональных ЖЖ, FB и прочих «одноклассниках», в которых интеракция «писатель-читатель» по своей оперативности фантастична. Аудитория многих из замечательных литераторов исчисляется там десятками тысяч! И незамечательных тоже, но разве так было не всегда?
В новой реинкарнации литпроцесса, несомненно, найдут (и уже находят!) своё место и любимые авторы ИЖа.
А нам, отцам-матерям-дедам-бабушкам-основателям, – пора, как писал незабываемый Александр Аронов, остановиться, оглянуться и уступить дорогу литактивистам следующих поколений. На роли многомудрых дэн сяопинов мы на какое-то время, может быть, еще и сгодимся, но уж оптимистический лозунг «Десять тысяч лет председателю Мао!» с самого начала выглядел нереалистичным.
ПОЧЕМУ СЛУЦКИЙ?
Большую часть этого специального и, как сказал уже, в каком-то смысле итогового номера занимают неопубликованные ранее стихи Бориса Слуцкого и заметки о нем. Почему именно Слуцкий?
Но сначала – благодарности.
Дмитрию Сухареву, который вполне может быть причислен и к основателям, и к ангелам-хранителям журнала: все годы, начиная уже с третьего номера, он был с ИЖом – своими стихами и прозой, статьями и заметками, но также и произведениями рекомендованных им авторов, не только «державшими уровень» издания, но и наполнявшими журнал новыми красками и придававшими ему особенную стереоскопию взгляда на происходящее в литературе и в мире. И отдельное спасибо Антонычу за то, что в восьмидесятых, когда он затеял в Ташкенте – ташкентская мафия! – вечер памяти Б. С., мне пришлось (точнее, посчастливилось) заново перечитать Слуцкого. И за самое деятельное участие в формировании «слуцкого» номера.
Давнему другу журнала, известному барду и подвижнику Андрею Крамаренко, скрупулезно прочесавшему архивы Б. С., «расшифровавшему» сотни ранее неопубликованных стихотворений классика.
Ольге Фризен (Слуцкой), племяннице поэта и обладательнице авторских прав на его произведения, безвозмездно давшей нам разрешение на публикацию.
…Почему Слуцкий? Какое отношение имеет он, великий русский поэт XX века, к нашей, «современной израильской»? По правде говоря, почти всё, что хотел сказать в связи с творчеством и судьбой Бориса Абрамовича Слуцкого, я уже написал и даже напечатал[2]. Однако по мелочам добавлю – уже не в рифму, но тоже своё, личное, выношенное.
Своими корнями наша литература связана, прежде всего, с русской литературой, но и с еврейской традицией (от обеих этих сущностей Борис Абрамыч, безусловно, далёк не был), и с израильской современной культурой. И ещё один важный для меня тезис: сегодня не менее чем дискуссия на тему «Избранный ли мы народ?», значимо осознание того, что мы народ собирающийся (и, слава Богу, примерно наполовину – в количественном отношении – уже собравшийся, причем, здесь, на исторической родине). Вполне естественны и усилия повлиять на то, чтобы заново возникающая общность вобрала в себя лучшее из культур, которые мы привезли с собой – и «русские», и «марокканцы», и «американцы», и «французы»… – все. И даже без оправданий типа «современное государство Израиль создано выходцами из России» понятно, что меня в будущей культуре страны больше других волнует «русская» составляющая – особенный, еврейско-русский воздух.[3] В недавней беседе один из самых любимых моих русских поэтов неожиданно для меня сформулировал: «Русский язык – это один из языков еврейской культуры». Не могу согласиться полностью, но и опровергать не стану.
С написанным Владимиром Жаботинским «о евреях и русской литературе» (взять хотя бы статью 1908 года с именно таким буквально названием[4] и другие его статьи на эту же тему, часть из которых были перепечатаны ИЖом из газет 1900-х годов) я абсолютно солидарен. Но после 1917-го, сломавшего черту оседлости, ситуация поменялась, и евреи оказались представлены в российской литературе немыслимо широко. Отмечу при этом два существенных момента.
1. Большевистская революция уничтожила значительную часть русской интеллигенции в России (многих буквально, некоторые оказались в эмиграции, были и те, кто с новым режимом сотрудничать не хотел). При этом наиболее подготовленными к «замещению выбывших» оказались евреи – и по причине культивируемой нашим народом на продолжении тысячелетий практически всеобщей грамотности, и вследствие безоговорочного приятия бывшими обитателями местечек провозглашенных революцией (и не только провозглашенных) идей равноправия и интернационализма. У российских евреев за десятилетия советской власти на просторах многонационального СССР возникло и окрепло как бы спасительное чувство полной сопричастности не только к русской литературе, но и к русской же истории, включая древнюю. Хотя есть тут и неюмористические исключения: прекрасные русские поэты Давид Самойлов и Виктор Соснора, например.
2. Советская власть, закрыв границы, освободила еврейских литераторов от выбора страны проживания (никакой дискриминации: нееврейских и нелитераторов – тоже), а затем и от возможности писать на «своих» языках (на иврите, а позже и на идише). Насколько плодотворным было это, теперь уже необратимое влияние на русскую литературу, вопрос схоластический. Скажу лишь об одной стороне необъятного этого вопроса – о самоощущении настоящего поэта: ему просто необходимо осознавать себя голосом своей страны, быть уверенным, по крайней мере надеяться, что в своей стране его прочтут.
Великий русский поэт, не говоря сейчас о прочих необходимых составляющих этого определения, на мой взгляд, тот, кто говорил от имени России. (Пушкин, Лермонтов, Блок, Цветаева, Маяковский, Есенин, Высоцкий, Чухонцев, Бродский, Щербаков… В этот мой список, принципиально субъективный и неполный, недостающие фамилии добавьте сами, а лишние, на ваш взгляд, – спокойно уберите.)
От имени России. И в этом смысле Слуцкий, в чьем творчестве «еврейская тема» звучала сильнее, чем у любого другого поэта, писавшего в советские времена на русском, тем не менее был, не сомневаюсь, великим русским поэтом страны СССР. Так же, как великий Фазиль Искандер, писавший больше других о родных ему абхазах, был именно русским прозаиком (и поэтом) того же Советского Союза.
…Но есть между русскостями и нерусскостями великих писателей и существенная разница. Искандеру в советские времена и в голову не приходило писать об антиабхазизме – проявления такового до «перестройки и гласности» (а далее – и грузинско-абхазских войн) даже в Грузии (так мне кажется), а тем паче в Москве были пренебрежимо минимальны. А вот об антисемитизме Слуцкий не написать не мог[5].
Взаимоотношения между евреями и «коренными народами» – тема чуть ли не вечная и неисчерпаемая. И в этих заметках по касательной я ее не закрою. И все же – несколько неторопливых слов. Основная, по-моему, причина повсеместного антисемитизма – повсеместное же проживание евреев в других национальных государствах. И это не только беда, но и в немалой степени вина моего народа, не сумевшего за почти два тысячелетия восстановить и отстоять свою государственность. Возможность вернуться в Эрец-Исраэль – история нам за века изгнания и рассеяния иногда все-таки предоставляла. Не воспользовались. Гремучая тоска одолевала меня, когда смотрел на роскошнейшие синагоги Праги: неужели все это богатство нельзя было употребить на строительство в Иерусалиме?..
И ЕЩЕ ПО КАСАТЕЛЬНОЙ
Сегодня, когда болота в Стране осушены, дороги проложены, университеты и больницы построены (а синагоги здесь были всегда) и границы – из России, Европы, Америки – открыты, жалобы тамошних соплеменников на антисемитизм не вызывают во мне никакого сочувствия.
В оправдание нынешней своей черствости, что ли, скажу, что и за сорок лет «предыдущей», в галуте, жизни, сетования эти к сердцу не принимал. Не то что бы совсем не приходилось самому с антисемитизмом сталкиваться. Приходилось – но в настолько гомеопатических дозах, что и упоминать об этом смешно. Хотя слышал – вот, мол, в Киеве, вот, мол, в Минске… – но Всевышний хранил и от Киева, и от Минска. Счастливое детство (впрочем, детство, оно вообще счастливое) в военных городках, где, мне казалось, обитателей различают разве что по воинскому званию: капитан, жена майора, сын полковника, дочь генерала… Об Израиле почти ничего не знал, тем более хорошего. Обучение меня идишу отец закончил, когда я перешел в третий класс – того же «Мальчика Мотла» проще было прочесть на русском. А двуязычный дореволюционный Танах отважился подполковник Советской армии извлечь из глубин книжного шкафа («хочешь почитать?») лишь за полгода до моей свадьбы (только тогда и прояснилась загадка из детства: почему книги заперты на ключ?). Извилины, хорошо промытые «Пионерской правдой» да и «Правдой» взрослой (газеты в доме – в открытом доступе), рождали в юном рифмоплете чудовищные строки об израильских танкистах, укрывшихся почему-то в английских (или в немецких? – и тот, и другой вариант однозначно вражеские) танках от дружественных арабских воинов.
Потом – студенческая Пермь (если твоя молодость прошла в Перми, то это праздник, который всегда с тобой, – переиначивал я Папу Хэма). Затем – Ташкент, самый, возможно, космополитический город в Союзе, где, правда, довелось мне услышать и такую сентенцию: «Конечно, русские евреев не любят, но узбеков они не любят еще больше; узбеки евреев тоже не любят, но еще больше не любят русских». Чувства юмора хватало, чтобы не принимать это всерьез, тем более и русские, и узбекские, и корейские, и греческие, и турецкие, и немецкие, и армянские мои друзья поводов относиться к подобным афоризмам иначе, чем в шутку, не давали.
Короче, всё тридцатипятилетнее детство (а вот это – уже моё. И. Б.), включая «антисоветчину» (переживания до боли в горле об оккупированной Праге, нескрываемые симпатии к лишенным родины крымским татарам и к борющимся за независимость эстонцам), случилось «интернациональным». В кавычках, потому что попадавшихся на жизненном пути активистов сионистских безотчетно сторонился. А уж начав печататься, безупречно ощущал себя русским литератором. Конечно, русским. А каким же еще?
Воспоминания эти вклеены сюда лишь затем, чтобы нижеследующая риторика прозвучала менее менторской, чем она есть. Сам-то я до приезда в Израиль и о Жаботинском мало что знал. Спасибо Федору Михалычу Достоевскому и Игорю Ростиславычу Шафаревичу – просветили. Однако продолжу самопальную дидактику.
О тех, кто евреем себя почему-то не считает, не говорю. Ассимиляция – процесс естественный, и сегодня, когда Израиль существует, для еврейского народа в целом – угрозы она не представляет. Самоопределяйтесь хоть индеями, хоть англо-франко-канадцами и забудьте.
О тех, кто чувствует, что их ранимая еврейская душа зачахнет ли, разорвется ль без родных и любимых российских берёз (альпийских лугов, атласских кедров), тоже не буду. Потому что любовь.
А вот те, кто каждый год четырнадцатого числа месяца Нисан собираются в Большом Спасоглинищевском (давно не Архипова!), на Lexington Avenue да и на Oranienburger Strasse… – отпраздновать исход из Египта, а, вернувшись к застольям в уютные квартиры, повторяют: «В следующем году – в Иерусалиме!», но неизменно продолжают оставаться в своих, условно говоря, вавилонах – хорошая работа, успешный бизнес, высокий статус…
Понятно, что материальные благосостояния этих потенциальных (ну очень уж потенциальных) репатриантов при переезде в наши солнечные палестины могут и понизиться, но ведь не настолько же критически для существования…
Но самое, мягко говоря, недоумение мое – перед теми, кто, продолжая чувствовать себя евреем, выбирает стезю политического ли, духовного ли «обустройства» России (Украины, Франции, Штатов…).
А русские евреи, они скорее умрут,
чем ниже архиерея должность себе подберут.
Они почему-то – гордые и даже с побитой мордою
следят за самой последней, за самой модной модою. –
писал Слуцкий (см. страницу 55 этого номера).
Обустройская эта деятельность неизбежно мешает каким-то из «коренных» политиков и гуманитариев, задевая их идеалы и – что зачастую существеннее – интересы. Отсюда, из Иерусалима, на возникающие в связи с этим разборки можно смотреть и с улыбкой. Но вот что касается и нас, израильтян: карьерные устремления еврейских обустройщиков нередко приводят их к выбору позиции как можно более антиизраильской. Это английский англичанин может себе позволить объективный взгляд на конфликты, происходящие в нашем регионе, а англичанин еврейский – нет, и на сознательном, и на подсознательном уровне не может: не дай Бог заподозрят в недостаточной лояльности к Великой Британии, а то и в сотрудничестве с Моссадом…
У меня нет персональных претензий ни к одному из евреев, живущих за границами исторической родины (среди них и мои друзья), но народ в целом отвечает за каждого.
В радикализме своем и Катастрофу воспринимаю не как нечто непостижимое и уникальное в веках, а как предельно явный Знак Всевышнего: жить именно в своей стране, сколь бы «неудобной» для жизни она ни была; принимаю как жесточайший урок моему народу за не проходящее тысячи лет желание жить там, где удобней.
И Гитлер, и Богдан Хмельницкий, и Торквемада в этом контексте для меня, конечно же, сатанинское отродье, но еще и бич (меч) Божий.
Впрочем, опять заговорился…
КАК СТИХИ ГОТОВИЛИСЬ К ПЕЧАТИ
Не все расшифрованные к настоящему времени стихи Бориса Слуцкого печатаются в этом журнале, хотя право первопечати Андрей Крамаренко давно и щедро предоставил ИЖу.
Но – по Дерибасовской гуляют постепенно, по улице Яффо – тем более. Пока суть да дело, сравнительно небольшая, но отличная подборка Б. С. вышла в одиннадцатом (2017) номере «Нового мира»; еще одна запланирована в «Знамени».
Нашу же публикацию «подборкой», пожалуй, не назовешь. В неё вошло порядка двухсот (!) ранее не печатавшихся стихотворений Слуцкого. Точное число называть не будем, ибо даже после всевозможных проверок, проведенных Андреем, ненулевая вероятность того, что какие-то из этих стихов хотя бы однажды (не в книгах и литературных журналах) опубликованы были, все-таки существует.
А еще из хороших новостей: и после публикаций в перечисленных журналах в наших компьютерах осталось еще множество неизвестных стихов Слуцкого, ожидающих встречи с читателем. Которая, несомненно, произойдет, и не однажды, в течение ближайшего года, оставшегося до столетнего юбилея великого поэта.
В определенном смысле каждое из представленных в номере стихотворений можно назвать черновиком, потому что и перед самым выходом – подборки ли, книги – автор в очередной раз перечитывает стихи уже в почти полиграфическом виде, какие-то строки дописывает или, наоборот, убирает, меняет отдельные слова и знаки препинания на другие, которые в этот момент ему кажутся более точными.
Здесь мы имели дело с тетрадными записями, и нам самим (Крамаренко, Сухареву и мне, а затем и замечательнейшему корректору Галине Культиасовой) пришлось взять на себя ответственность расставлять недостающие и даже перерасставлять существовавшие знаки препинания, догадываться, какой из записанных вариантов тех или иных строк выбрал бы сам Борис Абрамович, и даже – хотя об этом неприлично говорить вслух – «отсекать» от печатаемого те строки, что мы (не всегда, замечу, в консенсусе) посчитали совсем предварительными набросками, стенографией замыслов, к которым Слуцкий в дальнейшем не возвращался.
А сейчас – о мечтах.
В как можно более полном собрании сочинений Б. С., которое, очень надеюсь, в ближайшие годы станет доступным не только для текстологов и литературоведов, но и для всех ценителей поэзии Слуцкого, могут быть включены не только напечатанные в книгах и журналах тексты, но и отсканированные страницы тетрадей поэта.
Сегодняшние интернет-технологии позволят выстроить и разместить на виртуальных страницах стихи и хронологически (некоторые из них все же удается датировать, хотя бы и приблизительно, а отдельные – точно), и по алфавиту, и тематически (если у стихов, в принципе, может быть «тематика»). После этого заинтересованные волонтеры смогут откомментировать тексты – каждый по-своему и не мешая друг другу.
На вымечтанном этом сайте будут происходить и обсуждения самих стихов, и обсуждения комментариев тоже. И уже затем, когда с мешком подарков придет Дед Мороз, за работу – уважаемую и оплачиваемую – смогут взяться специалисты и профессионалы.
Крупные.
И ЕЩЕ РАЗ – БЛАГОДАРНОСТИ
Спонсорам. Это последние номера ИЖа выходят без их красивых логотипов. А в предпоследних красовались логотипы эти – «на всякий случай», а получилось – исключительно для красоты же. Но случались в истории журнала и уважаемые спонсоры – Минабсорбции, Минкульт, муниципалитет, «Русский мир», Еврейский конгресс…
Спасибо всем!
И в первую очередь – родным и друзьям, выкраивавшим деньги «на поддержку» из небогатых зарплат, из невеликих пенсий, а бывало – из социальных пособий.
И по-настоящему богатым благотворителям, просившим, однако (боюсь, что знаю, почему), их имена публично не упоминать: «Пусть благодарность останется в душе». За скромность – отдельное спасибо.
Спасибо и тем, кто не смог, и тем, кто не захотел.
Что помогало познавать жизнь и избавляться от иллюзий. Это вначале казалось: как только сумеем доказать, что журнал наш очень хороший, выстроится целая очередь фондов и филантропов с предложениями помочь материально. Не выстроилась.
Писатели (и редакторы тоже) должны познавать мир во всем его разнообразии. Про это сам же писал в рифму еще полжизни тому:
Жизнь можно изучать везде,
и в том числе – в Центральном Комитете…
Тут самое место вспомнить смешную историю. Много лет назад, в бытность нынешнего премьера министром финансов в правительстве Шарона, моему брату удалось-таки – в результате целого года перезвонов с советником главы Минфина по алие и абсорбции – организовать встречу редколлегии с главным казначеем страны. Нетаниягу сильно опоздал и сходу начал говорить по сути: «Во-первых, вам, наверное, нужны деньги?» – «И во-вторых тоже» – находчиво отозвалась одна из редколлег. «Сколько?» Все смотрели на меня, и я, подобно Шуре Балаганову, не задержался с ответом: «Сто тысяч». «Ерунда, – облегченно вздохнул бывший и будущий премьер-министр. – Мы тратим десятки миллионов на фильмы, в которых плохие израильские солдаты насилуют хороших палестинских девушек. А тут всего сто тысяч. Ехиэль, – повернулся он к заведующему канцелярией, – помоги им получить субсидию. Это же цвет русской алии!» – «Они не получат» – без раздумий, спокойно и совершенно бесстрашно ответил зав. – «Почему?» – поинтересовался министр. – «Не пройдут по критериям». – «Но почему?!!» – не удержался я от жалобного возгласа. – «Те, кто выделяют деньги, устанавливают критерии так, что их получают только друзья. А если эти люди до сих пор субсидий не получали, значит, они не дружат с теми, кто выделяет». – «Но ты все-таки сделай что-нибудь, Ехиэль. Это же цвет русской алии!» – ласково глядя в глаза ходокам, повторил свой комплимент мужественный наш лидер.
Надо ли добавлять, что Биньямин Бенционович помочь нам так и не смог…
И еще один запомнившийся разговор, на ту же тему, на этот раз – с российско-еврейским олигархом: «Ну скажи, какая польза от твоего журнала?» – «Но речь ведь идет о литературе, о культуре», – попытался поднять я градус диалога. – Без культуры народа не существует». – «А… оставь. Народ… культура… Вот я недавно миллион долларов на памятник Холокосту дал. Из янтаря! Единственный в мире! Так меня за один день три раза по центральному телевидению показали!»
Так что за науку спасибо.
И не менее главная, может быть, самая главная благодарность – нашим читателям.
Без них ИЖ не имел бы никакого смысла.
Надеемся, что и в этом специальном, в этом сдвоенном выпуске журнала, помимо стихов Бориса Слуцкого, воспоминаний о поэте и размышлений о его творчестве, вы – с интересом, а может быть, и с удовольствием – прочтете также не специальные, не сдвоенные, и, слава Богу, не итоговые, а очередные – стихи и прозу израильских (и не только израильских) прозаиков и поэтов.
С Новым годом!
- Копирайт Игоря Губермана. Это он – с самой первой презентации ИЖа – в роскошном зале Иерусалимского муниципалитета – мы всё хотели сделать по-большому – начал (и уже не переставал) называть меня сумасшедшим, и только полтора десятилетия спустя начал я понимать, что в шутке этой помимо собственно шутки и эвфемистического признания в добром отношении содержалась и полезная информация. ↑
- ИЖ №54, «Военное», http://magazines.russ.ru/ier/2016/54/voennoe.html ↑
- Довид Кнут (1900, Оргеев, Бессарабской губернии – 1955, Тель-Авив). ↑
- http://gazeta.rjews.net/Lib/Jab/Feuilletons.html#linktostr72 ↑
- Люблю антисемитов, задарма дающих мне бесплатные уроки… ↑