Ася Векслер

Поэтесса из Помпей

Теперь, когда литературный текст
упорно избегает описаний,
а живопись не сделалась терпимей
к попыткам пересказывать её,
мне слышится, что кто-то произносит
обрывки фраз, облюбовав портрет,
писавшийся по влажной штукатурке.
Наверняка, подхватываю я,
при многих неизвестных он-то помнит
ловушку стен – с одной из них он сросся;
пошедший трещинами потолок,
обрушившийся вместе с частью крыши;
завесу пепла, падавшего так,
как будто брал реванш первичный хаос…
Засыпан во спасенье, он не видел,
и слава богу, огненную реку,
но знает, каково быть погребённым
тому, что изображено надолго:
ты был и есть, а всё равно что умер.

Летосчисленье от двузначных цифр
давненько перешло к четырёхзначным,
когда он вспомнил воздух побережья,
одновременно вынося на свет
философиню юную времён
Веспасиана, Плиниев и многих,
кого бы стоило упомянуть. 

…Прошу простить, экскурсии не будет.
В Неаполе и так полно приезжих.
Есть предложение остаться дома
под тем же средиземноморским небом
в разноголосом городе нагорном,
где – вот-те шанс – ещё не всё помстилось,
где можно жить на улице Пророков,
но ведь и там зависят от удачи.

____

Скажите, вы встречали миловидность,
не уступающую красоте?..
Вот-вот… Дышали многие неровно.
Отдельный случай – некий мастер фресок,
немногословный, с критскими корнями…
Вы шутите? При чём тут нелегал?
Стенною живописью дорожили,
а стало быть, и пришлым живописцем.
Но кто бы знал, какое испытанье –
творить своё и ладить с тем, кто платит.
Не самый лёгкий хлеб – тут мы сойдёмся.
Зато бывают дивные минуты,
когда, глядишь, белёная поверхность
становится почти амфитеатром,
годящимся для действующих лиц,
а отдалённый островной пейзаж
вдруг выдаёт себя за италийский…

Благоволя, искусство ворожит
творящему его. А как иначе
конец зимы совпал бы с приглашеньем
на роспись дома, где она жила,
где чтили образованность и негу
и над столом подвешивали ветку
расцветших роз: для нас – прообраз люстр;
для помнящих латынь sub rosa dictum,
что означает сказано под розой
(мол, сказанное здесь пребудет в тайне).
Ну что же, он увидит ветку роз
в триклинии, но, правда, мимоходом.  

Перемещаясь около стены,
переставляя лестницу бесшумно,
меняя кисти и снимая с них
остатки красок скомканной тряпицей,
он заодно прислушивался, чтобы
не упустить легчайшее шуршанье
её пластичной, чуть не в пол, туники;
не обернувшись, представлял себе:
ткань, обтекая щиколотки, льнёт к ним –
и делал вид, что ничего не слышит.
Попутно обнаружилось: его
трудам её приходы не мешали –
наоборот. Знаком вам этот признак?..

Был тот нежаркий день, когда, закончив
одну из первых сценок – две служанки
несут питьё и фрукты госпоже, 
он выглянул за дверь: его сманило
смягчаемое дымкой освещенье;
а вышло предпочесть ближайший выступ 
и зрелище минутное поверх 
самшита – не помехи для обзора. 

Окаменев на каменной скамье,
она сидела, напружинив спину, –
помпеянка, подобная фиванским
царевнам или дочерям везира, –
и вот, как будто отменяя сходство,
неторопливо поднесла к губам
привычный к записным дощечкам стилос,
застыла, явно вслушиваясь в нечто,
и что-то промелькнуло на лице
разок-другой, стирая отрешённость.

Довольно скоро на другой стене
раздвоенные флейты музыкантов
как бы указывали на танцоров –
танцовщицу с танцовщиком, чьи руки
почти совпали по горизонтали,
но дерево своим прямым стволом
препятствовало их прикосновенью.

Что до него, он будто поостыл
к нарядной охре, праздничной сиене;
изображал танцующих, а видел
сквозь них – и вместо них – одну её
в зелёном одеянии с лиловой
накидкой от прохлады или ветра;
припоминал асимметричность черт,
таких же переменных, как погода, –
пока не понял, что перебирает
подробности, конечно же, портрета.   

Хозяин дома был довольно редким
заказчиком: не думал торговаться,
оговорил ряд фресок, дал свободу,
не докучал – ценил дневное время.
Прислуга перешёптывалась: пишет

Когда пришёл? Под сумерки, с обычным
его приветствием; взглянул на стену –
там наконец дописывался танец.
«Традиционный, в общем-то, сюжет,
но тем важней подход и исполненье.
Сказать по правде, фрески фрескам рознь:
одни теснят, другие же, напротив,
способны увеличивать пространство.
Мой атриум себя перерастает…»
Что живописец? Поблагодарил,
как должно, и прибегнул к монологу:
«А я как раз обдумывал возможность,
не столь традиционную: дополнить
намеченное прежде небольшим
изображеньем, вписанным в окружность.
В те месяцы, когда нет роз, оно
могло бы заменять их, украшая
триклиний, если б это был портрет
живущей здесь молоденькой особы».
Заказчик, поразмыслив, произнёс:
«Поговорю с племянницей. Ей слово».
Прощальный жест – и вышел. Прояснилось,
кто кем кому доводится; при этом
образовалась краткая цепочка:
родители – несчастье – опекун. 

Откажет? Вряд ли. Мастер полагался
не на тщеславие – на любопытство.
А около полудня, уловив
шуршание, напомнившее шелест,
и услыхав негромкое согласна,
он пожалел, что речь лишь о портрете;
но поспешил найти в углу пергамент
и палочку коричневой сангины,
а вслух всего-то и сказал, что ей
придётся посидеть не шевелясь.
…На зарисовке были пальцы рук,
и только: повторить всё остальное
он мог бы на любой стене вслепую.

Само собой, хватило бы и сходства;
а между тем задуман был портрет
её, но исключительно в минуту,
когда вдруг сделался он очевидцем
того, что люди знают понаслышке.
Случайности обязан был соблазн – 
передоверить замкнутости круга
те самые летучие мгновенья.
И тут она бы, преобразовав,
когда б хотела, точку в запятую,
продолжила бы письменно иль устно:
принёсшие немногие слова
и ощущенье быстрого озноба
от шейных позвонков до промежутка
между лопаток, помнящих о крыльях
.

И он довёл затею до конца,
избегнув даже малого зазора
меж тем, что смог оставить на стене,
и тем, что до того лишь представлялось.
Не это ли и есть, в конечном счёте,
условие рождения шедевра?

Взглянуть на результат пришли вдвоём.
Она, сперва смутившись, улыбнулась.
А он, то есть заказчик, оценил,
хотя в какой-то мере усомнился:
«Немного непривычно». – «Это так, –
заметил живописец, – нужно время».
И знать не знал, что он как в воду смотрит.

В кои-то веки выбрался к заливу –
поплавал, пообсох; смотрел на мыс
и в сторону Везувия. Пейзаж
нуждался в постоянной доминанте,
хотя вполне достало бы и мачт
и парусов, из коих оба верхних
не алого – пурпурового цвета.
Понаблюдал, как разгружали судно:
недавние гребцы тащили, горбясь,
мешки с зерном, ввезённым из колоний;
управятся – отпустят их на время
в недальние харчевни, в лупанарий.
А он, куда бы он теперь хотел?
С приятелем в таверну? Иль к подруге?..
Когда-нибудь он будет независим;
обзаведётся белыми стенами,
распишет их, на самой светлой вспомнит,
как движется и как живёт вода, –
повеет в доме, где б он ни был, бризом…
И пусть бы там со временем звучало
не менее двух детских голосов,
которые перемежал бы женский…

Всего только и было, что письмо.
Такая-то приветствует сестрёнку!
Надеюсь, ты и дядя наш здоровы.
Супруг мой среди лета отбывает
в Кесарию, потом в Александрию;
а я – ты угадаешь – остаюсь
одна с детьми и няньками детей.
Ах да, поклонник твой спросил недавно,
здорова ль ты, не скучно ль там тебе?..
До нас доходят слухи, будто к вам
паломничество: все хотят увидеть
какие-то особенные фрески.
При этом
в один голос говорят
про твой портрет – чудесный, надо думать.
Давай-ка приезжай, побудем вместе…

Поспрашивали; к августу нашлись
попутчики – супружеская пара.
Дощечки, стилос, лёгкие одежды
(поездка ненадолго) и подарки
уложены в плетёные корзины.
Не навсегда прощаемся… Спешит
повозка, затенённая от солнца,
мощёной древнеримскою дорогой,
рассчитанной на скорость колесниц.

И каждый знал, что на подходе осень;
а осень, приближаясь, состоится
для тех, кого принудит сняться с мест
под видом частных дел и обстоятельств
перезагрузка силовых полей
до срока икс, и ни минутой позже –
пока ещё у всех есть имена
и прочее, включая шансы выбыть
из зоны извержения вулкана,
где скоро будет некого спросить,
что говорила местная кассандра,
вещавшая на улице торговой,
а иногда вблизи Морских ворот.

____

Ну и ещё немного. Говорят,
что невозможно выиграть у жизни.
А как по-вашему?.. Что удивляет,
так это совпадение сюжетов. 
…Спустя эпохи в социуме новом
являются два новых персонажа.
На этот раз на берегах иных
пунктиры, покружив поврозь, приводят
в то здание, где Геркулес и Флора
между колонн на портике над входом.
Доставшись в магазине «Книги стран
народной демократии», портрет –
да-да, тот самый – воспроизведён
в альбоме европейского искусства.
Всё заново. А город – у залива;
занятья: стенопись – и стихотворство
(сопровождаемое акварелью);
и сколько-то совсем других причин,
из-за которых два инициала
не подвести под общий знаменатель.