Читая Жаботинского, не перестаешь поражаться редкой комбинации высочайшего качества мысли и высочайшего качества выражения. Некоторые полагают, что первое следует из второго, то есть правильно расставленные слова сами по себе способствуют точности высказывания, вытягивая истину из хаоса прочным порядком формулировок. В определенной степени это действительно так, но не совсем. Выдающийся литературный талант Жаботинского дополнялся еще и глубоким осознанием основ человеческого мироустройства, что позволяло ему видеть картину во всей полноте и оценивать частные явления в контексте глобальных исторических тенденций. В этом – залог неумирающей актуальности его публицистики: ведь тенденции остались теми же, хотя события и люди уже другие и не так «испорчены квартирным вопросом». Прекрасной иллюстрацией тому могут служить публикуемые здесь материалы.
Обстоятельства его выступления перед еврейской молодежью города Салоники нуждаются в некотором пояснении. Прежде всего, почему именно Салоники? По двум причинам. Во-первых, Салоники были в начале прошлого века преимущественно еврейским городом, «балканским Иерусалимом» (85 тысяч евреев в числе общего 120-тысячного населения). Во-вторых, это был самый значительный город – практически столица – обширной области под названием Македония. Речь тут идет именно о широком толковании этого топонима, поскольку нынешнее образовавшееся после распада Югославии одноименное государство занимает лишь часть (примерно треть) исторической Македонии. Другие ее территории отошли к соседним странам: Греции, Болгарии, Албании и Сербии.
Балканы с полным основанием считались тогда «пороховым погребом Европы», и судьба евреев Македонии, где сталкивались национальные интересы гремучей смеси греков, болгар, сербов, румын, албанцев и турок, не могла не тревожить Жаботинского. Конечно, ни он, ни его слушатели, собравшиеся 18 октября 1908 года в городском клубе «Des Intimes», не могли предположить, что три с половиной десятилетия спустя вся еврейская община «балканского Иерусалима» будет сожжена в огне Катастрофы. Жаботинский просто считал своей обязанностью предостеречь местных евреев от повторения ошибок их восточноевропейских соплеменников.
Он приехал сказать им, что не стоит идентифицировать себя ни с одним из участников предстоящей межнациональной свары, что предпочтительно просто быть самими собой, быть евреями.
«Наилучшей политикой евреев была, есть и будет еврейская национальная политика, – говорил Жаботинский. – Не бойтесь, что вам скажут: “Евреи не лучше других”! Бойтесь быть лучше, послушней и угодливей других».
Были ли услышаны эти слова хотя бы частью тогдашней аудитории? Неизвестно, да и спросить уже некого – пепел на польских полях вокруг Аушвица не склонен к диалогу. Несомненно одно: точно то же самое можно повторить и сегодня в любом еврейском клубе, где бы он ни находился – в Иерусалиме, Лондоне, Москве, Париже, Нью-Йорке, Сиднее или Кейптауне.
«Бойтесь быть лучше других» – насколько точнее и нагляднее выглядело бы это предупреждение над воротами лагерей смерти… Отказ от национального достоинства не спас еще никого; нас же он, напротив, неизменно приводил к гибели или изгнанию.
Вторая статья, вернее, брошюра, напечатанная в том же 1908-м в Вильне, посвящена Базельской программе, стодвадцатилетие которой мы отметили в этом году. Этот документ, разработанный Максом Нордау и принятый Первым сионистским конгрессом (август 1897, Базель, Швейцария), стал поворотным пунктом в борьбе за создание еврейского государства.
Окончание предыдущей фразы нуждается в некотором уточнении. Слово «государство» вслух в то время не произносилось, ибо турецкие власти с полным основанием могли рассматривать подобную претензию как государственную измену. Поэтому на Конгрессе использовались менее опасные эвфемизмы: «убежище», «национальный дом» и проч. Позиция Жаботинского в этом отношении всегда была ясной: государство, и ничего иного. После декларации Бальфура и учреждения на территории Эрец-Исраэль британского мандата казалось, что можно уже отставить прежние опасения, но тем не менее сионистское руководство в лице президента ВСО Хаима Вейцмана (общие сионисты) и поддержавших его социалистических фракций (МАПАЙ, Поалей-Цион и др.) упорно продолжало избегать запретного слова. Безоговорочное требование создания еврейского государства исходило тогда только от Жаботинского (ревизионисты) – именно отказ XVII Конгресса (1931, Базель) принять эту принципиальную позицию стал причиной раскола Сионистской организации и выхода из нее ревизионистов.
Некоторым шагом вперед стала т. н. «Билтморская программа» (май 1942, конференция в отеле «Билтмор», Нью-Йорк), принятая под давлением Давида Бен-Гуриона в отчаянной борьбе с Вейцманом. Но и она, самая радикальная из всех, не содержала слов «Jewish state», ограничившись очередным эвфемизмом «Jewish Commonwealth». Даже в 1947 году, всего лишь за год до провозглашения Израиля, Бен-Гурион еще носился с идеей конфедерации под эгидой британского мандата, а когда решился наконец взять курс на государственную независимость, его поддержали в этом отнюдь не союзники слева (МАПАМ и а-Шомер а-цаир были категорически против), а именно «враги»-ревизионисты – оболганные, преданные, заклейменные лживой бен-гурионовской пропагандой как «фашисты», но сумевшие подняться над прежними обидами во имя правого дела.
Израиль, таким образом, был провозглашен – и сразу в виде независимого еврейского государства, что означало торжество изначальной исторической правоты Жаботинского в его конфликте с Хаимом Вейцманом и руководством ВСО. Легко убедиться, что даже осторожную Базельскую программу будущий лидер ревизионистов трактует именно в этом духе: «Чтобы радикально решить еврейский вопрос, надо создать еврейское государство».
Но, конечно, значение этого программного текста выходит далеко за рамки чисто исторических деталей. Уже в преамбуле, до детального рассмотрения четырех пунктов Программы, Жаботинский задает замечательно наглядную логическую схему, которая, вообще говоря, справедлива для любого времени и любого национального и национально-освободительного движения. Он говорит о трех составляющих сионизма – религиозно-мистической, практической и политической. Первая носила чисто духовный характер и выражалась в тесной связи с Сионом посредством молитвы, Учения и мечты о возвращении. Вторая выразилась в конкретном поселенческом движении Ховевей-Цион. Третья пришла вместе с Герцлем, его дипломатическими усилиями и созданными им политическими органами сионизма.
Это написано, напомню, в 1908 году, еще до того, как духовная составляющая дополнилась чисто светской работой – в том числе и самого Жаботинского. До того, как практическая сторона получила мощный толчок в виде деятельности Второй алии, до создания милиции а-Шомер, до строительства первых кибуцев и мошавов, полностью основанных на еврейском труде, до лозунга «Еще дом и еще коза». И, конечно, до того, как появилась Декларация Бальфура и вытекающее из нее решение Лиги Наций, до британского мандата, доклада комиссии Пиля, Белой книги 1939 года и отчаянной борьбы за право репатриации.
Во время написания брошюры существовали лишь первоначальные разрозненные наметки всего этого, три едва различимых ручейка, но Жаботинский уже тогда видел, как они сольются в один мощный триединый поток.
Мы и сейчас движемся по тем же самым трем рельсам – мы и наши противники, прилагающие противодействующее усилие по каждому из вышеупомянутых направлений. Что такое постсионизм, как не стремление выхолостить, принизить, затоптать духовную составляющую? Именно с этой целью в наши школьные учебники впрыскивают яд отрицания национальной истории, проповедуется отказ от еврейского характера государства, декларируются пустопорожние «универсальные» ценности, нивелируется уважение к символам Государства Израиля.
Под непрерывным давлением находится сегодня и практический сионизм, представленный поселенческим движением. В 30-е годы прошлого века ультимативные требования арабов включали прекращение строительства еврейских городов и поселков и запрет на продажу евреям земельных участков. Они требуют этого и сейчас, восемьдесят лет спустя, только теперь их ряды пополнились добровольными помощниками: израильскими пост-, вернее, анти-сионистами, захватившими ключевые позиции в судебной системе, высшем чиновничестве, академии и СМИ.
Но, пожалуй, главная битва разворачивается ныне на фронте политического сионизма. Отчаявшись уничтожить нас военным путем, арабы перенесли свое наступление туда, где у них есть решающее численное превосходство – в международную политику. Вместе со своими леволиберальными союзниками, которых выводит из себя сама идея национального государства, они прилагают все силы, чтобы подорвать нашу легитимность повсюду – от культурных и спортивных организаций до Генеральной ассамблеи ООН. Поток нефтяных денег повсеместно поддерживает кампанию бойкота и экономического удушения Израиля.
Такие вот три сражения – точь-в-точь как во времена Базельской программы и брошюры Владимира Жаботинского. Какое из трех направлений важнее? Как и тогда, ответ: все три. Нам, как и прежде, приходится непрерывно лавировать в море международной политики, заключая недолговременные шаткие союзы, прилаживаясь к сильным мира сего, выгадывая редкие выгоды, утираясь после частых плевков и полагаясь в конечном счете только на самих себя. Но при этом категорически недопустимо соглашаться на замораживание строительства, идя таким образом на подрыв традиций практического сионизма. И уж конечно, ни в коем случае нельзя уступать разрушительной постсионистской пропаганде, ибо поражение на духовном фронте лишает смысла всё остальное. Нельзя пренебрегать ни одним из трех этих важнейших направлений. Все они жизненно необходимы и достаточны лишь при условии хотя бы минимальной гармонии между ними.
То, что было верно для нас в эпоху Базельской программы, верно и сейчас, сто двадцать лет спустя.