Семён Гринберг

На Яффо-улице или какой другой

*   *   *

Пиццерия – кафе, где подаётся пицца.
Здесь рады всем подряд – и пришлым, и своим,
И входят с улицы с названьем Невиим.
Подъехать – нет проблем, но где остановиться?

Промежду каменных строений и оград,
Не позже времени Британского мандата,
Движения полно к Давидке и назад,
Но места маловато.

Такая круговерть машин и лиц,
Что можно проморгать проулок рава Кука,
А он-то и ведёт без спроса и без стука
Во царствие фалафеля и пицц.

2013

*   *   *

А шоссе изогнулось и стало прямым,
Открывается вид на строенья арабов,
Вертолёт покружил там, где нет небоскрёбов,
И ушёл в Маале-Адумим.

В этом городе можешь напиться воды,
Зачерпни из фонтана в Еврейской пустыне,
На ходу перечисли цветы и плоды,
Не считая мелькающих лиц и домов,
Словом, всё, что покоится посередине
И по краю холмов.

И про то, что случается в наших местах,
Попроси, чтобы сами они рассказали,
Эту девочку в хаки, с травой в волосах,
И почтенную гверет, в чулках и вуали.

*   *   *

Кафе, конторы, магазин вина,
И лавочки значков, булавок и иголок,
И поворот на улицу Янай
(Говаривал земеля, что она
Точь-в-точь Кривоколенный переулок).

Но вот, когда закончились дома,
На солнцем разукрашенной площадке
С холма
Поблизости от Мусорных ворот
Солдат в малиновом берете ли, пилотке
Глядел, прихлёбывая из бутылки «Невиот».

2014

*   *   *

С утра, пока светило не взошло,
А всё ещё за синими холмами,
Возникли у открытого окна,
Чтоб разобраться, что произошло,
Реб Азулай, похожий на овна,
И гверет Азулай, в капоте и панаме.

И было: бело-голубой свисал, как простыня,
Поверх две головы смотрели на меня,
Явились два кота из-под «Субару».
Я цыкнул, и они попрятались опять.
Прекрасный день готовился настать.
Мужик плеснул водой по тротуару.

СОНЕТ

Там, где напротив мусульманский рынок
И за углом муниципалитет,
Неспешно толковали тет-а-тет
Две женщины в одеждах бедуинок.
Одна, из долгоносых без горбинок,
Вручив товарке некиий предмет,
Проверив ассигнацию на свет,
Сняла с неё десяток паутинок
И покатилась вниз туда, где «Кинг Давид»,
Пристанище больших гостей Иерусалима,
Прошла мимо решёток Нотр-Дама,
Вблизи стены, похожей на бисквит,
Подождала, пока свернёт трамвай,
И растворилась в улочке Янай.

*   *   *

Пока мерзавцев сотни три
Готовятся сойти на берег,
На это дело посмотри
Без удивленья и истерик.

Придут такие времена,
Когда догонишь, может статься,
Что доля всё-таки одна
И больше некуда податься.

И позабудешь городок,
Который чуть ли не деревня,
Где от реки плывёт гудок
И где ни попадя деревья.

И кто-то под окном орёт
И кличет Лиду или Люду,
И по снежку мужик бредёт
Сдавать стеклянную посуду.

*   *   *

Уж больно жарко плыть по правой стороне
От перекрёстка вверх на улице Пророков,
Где ловкие такси проносятся одне,
И без людей, и без дорожных знаков,
Чтоб, миновав попутно Банк ТФАХОТ
И рядом памятник из чугуна-железа,
Преодолеть, хотя не сразу,
Весьма запутанный дорожный переход.

*   *   *

Не столько в темноте,
Сколь без конца и края
Заснежены пути
Последнего трамвая.

И на домах бело,
И вади укатало…
Два дня всего прошло
А погляди, что стало.

Останки снежных баб,
Поломанные ветки
И всё ещё сугроб
На площади Давидки.

*   *   *

День уходил, торговля оскудела,
Мясник, застыв над крошевом зверей,
Для тех, кто помнит Пушкинский музей,
Был как Давид работы Донателло.

Совсем другой, хозяин овощей,
Похожий на царя, но без короны,
Поглядывал, что делают вороны,
Искатели вещей.

И птицы сгинули, затеплились огни,
И рынок стал похож на место приключений
Или чему волшебному сродни,
Когда все занялись уборкой помещений.

*   *   *

Достать пролётку за семь гривен.

Борис Пастернак

Чего ж и мне достать? Сначала
Поймать в Гиват-Шауль такси,
Глазеть в окошко по пути,
Перечислять, кого не стало,
Легко дойдя до десяти,
И по прибытии пройти
У поминательного зала,
Где и тогда вдова стояла,
На вид не старше тридцати.

2015

*   *   *

На Яффо-улице или какой другой,
Где следует ступать, настороживши уши,
Окликнет вдруг какой-нибудь такой,
Знакомец, так сказать, по шварме или суши.

Тогда, насытившись, наговорившись всласть,
Держась за хвост сосуда из-под пива,
Мой визави, его была бы власть,
Предполагаючи приход часов отлива,
Поднялся бы, но так, чтоб не упасть.

*   *   *

Что говорить о прошлом мертвеца?
Тем паче женщины.
Хотя написано, что мертвецы без полу,
Но этот… так мила под лоскутом чепца
И будто год назад ещё ходила в школу.

Что толковать об этом? Умерла.
«Семь дней сидения, и все дела», –
Рассказывали, дочь её сказала.
И мать одежду тоже не рвала,
Всё бормотала
Потом, когда вернулись с похорон,
Мол, бабка, дочь, а матери не стало.
Как некто говорил, распалась связь времён.

НЕЗНАКОМКА

Она пришла не в час назначенный,
А от семейного врача,
Распаренная, как из прачечной,
И поминутно хохоча.

И, остывая, щебетала
Про детство трудное в Уфе,
И между делом возлияла,
И становилась подшофе.

Мы все бывали молодыми
И проживали далеко,
И были здания простыми,
А не барокко-рококо,

И разгильдяи кайфовали
В немногочисленных кафе,
И за окошками сновали
Ремни, фуражки, галифе.

*   *   *

Случайностей неведомая скала,
Или, что то же самое, шкала,
Все сравнивала, полоскала
В пучинах нечувствительного зла.

Вулканы, наводнения, пожары
Несли и разорение, и смерть,
Бомжи, что то же самое, клошары,
Сожгли, что и не думало гореть.

Но дерево с обугленной вершиной
Осталось на зелёном бугорке,
А Хрусталёв замешкался с машиной,
И Берию пришили в закутке.

*   *   *

С. Ч.

Что ни день значительные лица
Посещают наш Иерусалим.
Может всё не стать, перемениться,
Так сказать, в другое обратиться,
Словом, оказаться не таким.

В небесах по-прежнему красиво,
Ни тебе турусов, ни колёс,
А низы российского разлива
Спят среди жилищного массива,
Где Гиват, который а-Матос.

Их прикроет месяц моложавый,
Осенив Бейт-Джаллу и Гило,
Станет над родимою державой –
Посветить, пока не рассвело.

*   *   *

Ни птиц с утра не слышно, ни других.
Порой шмыгнёт туда-сюда прохожий,
Или какой, дыша, навстречу пробежит,
А то и разодетый, как жених,
Спешит
За женщиной с нездешне белой кожей.

А летось, что есть сил, орали соловьи,
Хотя, по правде, не они, а майны.
У каждой живности отличия свои,
Но эти щёлкали, как будто под Москвой.
Так и ходи, разгадывая тайны,
Поглядывай, пока ещё живой.

*   *   *

Вите Иоффе (Демиховой)

В тех местах, где земля, и негусто травы,
И зимой промокают ботинки, увы,
А весною достаточно пыли,
Мне попались навстречу малец и старик,
Чей простой разговорец сорвался на крик,
Покричали чуть-чуть и остыли.

Между прочим, и день оказался чудной,
Вдруг посыпался дождь проливной, заводной,
Я бежал схорониться под тентом
И подумал: «Откуда в июле такой?» –
И сказал: «Не вертись под клиентом».

А как только прошло, и вода утекла,
И погода предстала прозрачней стекла,
И река человечья в движенье пришла,
Кто спеша, кто походкою леди,
Кто, напротив, наставил глаза в небеса,
Осушая бутылку «Эйн-Геди».

*   *   *

Пока в трамвае женщина вязала,
И в чёрной шляпе умное читал,
И рыжий малый рта не закрывал,
И спутница его всё время хохотала,
И я припомнил рыжего, когда
Ещё кругом все были без инфаркта,
И рыжий был совсем иного сорта,
И Брежнев был, нет, был Хрущёв тогда.

И было так далече до конца,
Что мы глушили дружеское зелье
Под птичек говорливое веселье,
Батон и два солёных огурца.

СОНЕТ

Эле-Элишеве

Осенний, зимний дождик побежал,
Листву смывая с плиток тротуара.
На перекрёстке возле светофора
Араб нейтрализованный лежал.

И крики, суета, я бы сказал,
Все мелочи привычного кошмара
Остались посреди иного мира,
И этот мир неспешно угасал.

И холод прикоснувшейся земли,
И пальцы, отпустившие железо,
И даже подвернувшиеся сразу
Еврей и дочь его, которых увезли,

И синяя звезда Дауда ли, Давида…
И голым был живот без пояса шахида.

13 ноября 2015

*   *   *

Про дела, с позволенья сказать, про смешные дела
И другие проделки, сходившие с рук,
Всё запомнят и сохранят зеркала
Или люди, которые были вокруг.

А уж эти, казалось, вообще ни при чём,
Заглянувшие было на пару минут,
Но рассказывать станут, хотя кое в чём
И соврут.

И не только дела и слова, но места,
Говорят, даже улочки стали не те,
Жили-были, а нонече лишь красота,
Так сказать, в наготе.

Был ли город, как пишут, знакомый до слёз,
До оранжевых тех сигарет, папирос,
До троллейбусов, платьев пониже колен,
Слов опавших – трельяж, шифоньер, гобелен,
До по Кировской вниз, не дойдя метров сто до Кремля,
Где подписка прошла на собранье Эмиля Золя?