* * *
Летом тяжелее свет, а зимою – тьма
перевешивает, в жмурки играет.
Человечье сердце легче ума,
пригрей – и растает.
То тихо бьётся, то вслух застучит!
Слушай, слушай, пока не молчит.
* * *
Моему прадеду Моисею, сапожнику из местечка Прянички на Могилёвщине
Старые Прянички, Новые Прянички –
пряников нет.
Речка да кладбище,
постное пастбище,
бархатцев цвет.
Где здесь хозяйство Моше-сапожника –
дратва, колодки, клей?
То-то в балетках и даже в баретках
легче и веселей.
Окна повыбиты, крыша проломлена –
есть кто живой, отвечай?
Мы, на словах, двести лет возвращаемся,
к прадеду едем на чай.
В доме, как в коме:
ни взгляда, ни отклика,
выдохлась тишина.
Здесь – на юру родового беспамятства –
обувь уже не нужна.
Старые Прянички, Новые Прянички –
нет никаких:
мятных,
медовых, и шоколадных,
и комсомольских,
и городских.
ПОПУГАЙ С УЛИЦЫ ДИЗЕНГОФ
Он хохотал на весь квартал
и голосом стареющей кокетки
калякал, вякал, верещал, трещал,
куражился, как акробат, на ветке
и сам же бурно хлопал, хлопотал:
вставай, аврал!
Дом просыпался.
Дом вставал.
Почти что пять,
и веки умоляли в скобках: спать!
Наш ара – как будильник – безупречен,
готов залезть к тебе в кровать.
А сколько басен, сплетен, песен?!
– Ты не проспишь,
ты вскочишь точно в пять.
* * *
Каракули чёрной каракульчи
на небе,
как на бумажном конверте.
Куда?
– Новый адрес дождя.
Кому?
– Не молчи
так долго о жизни,
но дольше – о смерти.
Читай,
вдруг сумеешь себя понять
подробней, чем судьбу Атлантиды.
Кому в завитках – мелким бесом – обиды?
И шуба – кому – из небесных ягнят?