Он мальчик. Что бы там ни говорили и как бы ни пересчитывали юбилейные цифры. Только мальчишка может так зажигательно петь, словно бросая солнечный обруч по брусчатке, отбивая ритм, и весь зал начинает вздыхать в этом ритме и улыбаться, расслабившись в самой глубине души.
Когда он выходит на сцену – там зажигается свет, начинают работать даже не работавшие ранее микрофоны и у пюпитра вырастают крылья. Это такая магия света. Свет летит насквозь, неостановимо, и мир преображается. Так он поёт.
Это я ещё про стихи молчу – пускай литературоведы разбираются, скажу лишь, что поэтический джаз, владение словом на уровне точнейшей синкопы, переливов созвучий – короче говоря, о его музыке хочется говорить в стихах, а о стихах – петь! То есть стихи его бесконечно музыкальны не только в смысле певучести, а во всех музыкальных смыслах: полифония, контрапункт, гармония и многоголосие.
А музыка – поэтична. Его мелодии абсолютно выражают слова. Композитор Астафьев писал ещё в XIX веке, что звук должен выражать слово – в песнях Ю. К. звук, интонация, мелодия песни выражает слово, образ, настроение.
И еще о деликатности, галантности, соразмерности, если хотите: Чувство меры, господа, чувство меры – не дай Бог нам утратить его! О сочувствии и внимательности к миру, о скромности и великодушии – по-настоящему королевском.
Королевство возникает там, где находится Юлий Ким. Вокруг него. Не потому, что все начинают трепетать. Хотя иногда и потрепетать не помешает – как трепещет листва, когда прилетает ветер. А потому что он, как истинный монарх, он как-то за все отвечает. И все вокруг него начинает происходить по-человечески. Спокойно, доброжелательно – так, как это нужно.
Летает Юлий Черсаныч по земному шарику, и каждый город на время становится его, и улыбается, и прислушивается к интонации Ю. К., и даже старается соблюдать чувство меры. Хотя не у всех получается, но Ю. К., как хороший учитель, не наказывает единицами и поднятием бровей, а просто любит этот мир, города и дороги, людей и даже их слабости.
«Мы его любим не за это», – сказал он как-то про нашего проштрафившегося товарища, а потом исправился: «Мы его любим… и за это!» Принятие человека таким, какой он есть, – да, ребята, это очень непростая работа, мы этому учимся, учимся… и нам, слава Богу, есть у кого учиться.
Кстати, в «Безразмерном танго» есть строки:
Пока не воспою всю планету мою,
Не уйду я отсюда домой.
Мне всегда экзистенциально мерещится, что это его «домой» – означает какой-то рай на седьмом небе. Там, где и есть настоящий дом…
Так вот, Юлий Черсанович, Вы уж, пожалуйста, подольше воспевайте тут все, многое ещё осталось невоспетым, непочатый край… Я уж не говорю о Калифорнии, Нью-Джерси, Мёртвом море и Иудейской пустыне, Клязьме, Замоскворецке, Белгороде и другой истории-географии…
Мир открывается от взгляда поэта и его музыки, мир расцветает, становится добрее и светлее и ждёт Ваших песен о себе, от Атлантиды до Северного океана.
Так что – до ста двадцати Вам и дальше!
И давний мой стишок в завершение, тост, как тут удержаться:
Поздравляю с днём рожденья,
Пребывая в убежденьи,
Что сегодня солнце светит
Прямо в неба окоём!
Только рифмы нет к «Черсаныч» –
Разве если чаю на ночь –
Но, конечно, к слову «Юлий»
Тут же рифму мы найдём:
Вот летит пчелиный улей,
Не сворачивая, пулей,
Зажигая в зимнем небе
Фейерверк и даже гимн.
Потому что лучше нету
Для души и для сонету,
Чем закончить песню эту
Распрекрасным словом «Ким»!
Марина Ариэла Меламед