«Деревья складками коры нам говорят об ураганах» – это Рильке, конечно, написал о голосе. О сложносочиненном аппарате с разнообразными настройками высоты и тембра, завораживающими своей неповторимостью. Неслучайно голос – это не только совокупность звуков, возникающих в результате колебания голосовых связок, это еще и синоним убеждения, и синоним мнения, и синоним права, и синоним индивидуальности.
Нет голоса – нет поэта. Поэтому так волнуют записи голосов Мандельштама, Блока, Маяковского, Ахматовой, Пастернака. Существует ли зависимость творческого почерка от звучания живого голоса, влияет ли это звучание на способ письма? Думаю, да. Думаю, что и высота, и тембр, и манера брать дыхание каким-то «неизвестным науке способом» находят свое выражение в тексте. Поэтому, слушая голос, мы словно возвращаемся к «дано» в той загадке, которую представляет собой поэт.
Каждый голос неповторим, но есть какие-то особенные самодостаточные экземпляры, самым своим звучанием расширяющие смысл произносимых ими слов. Есть артисты, певцы, исполнители, голоса которых сообщают нам что-то важное раньше, чем начнутся слова.
Голос Кима уникален – и как поэтический почерк, и как живой физический голос. Во-первых, он оптимистичен – свойство редкое для поэта и бесценное для исполнителя. Во-вторых, юн. Не только потому, что высок, а потому что не перестает звучать насмешливым и нежным удивлением перед всем тем, что заслуживает насмешки и достойно нежности. В-третьих, абсолютно искренен и от этого непредсказуем, как у андерсеновского мальчика, неожиданно для всех, а возможно, и для самого себя выкрикнувшего: «А король-то голый!»
Будьте искренни, будьте молоды, будьте живыми – голос Кима об этом.