* * *
Оставим
в покое стихи и пойдём
Посмотрим, как тополь живёт под дождём,
Как ветер черёмуху трогает с места,
Высоко ль поднялось небесное тесто,
Проведаем лошадь в дощатом сарае
И, зная её представленье о Рае,
Составим своё представленье о Рае и Аде
По гулкой лесной колоннаде.
Прогулка
По топкой извилистой
Тропке,
Где лужи как речки,
Где кочки как сопки,
В которых, похоже, съедобные звери,
Подобные нам, но отличные в Вере
От нас и зверей, не съедобных вполне,
Недавно бродили, как дрожжи в вине.
По этим следам и болотным цветам,
По тёмным углам
В Немеркнущем Доме,
По дню на изломе,
По слову: Ислам.
* * *
Механический
фокусник в белой чалме
Под стеклянным сидит колпаком.
Механический фокусник в белой чалме
С механической коброй знаком.
Он
сыграет на флейте – очнётся змея,
Недвижим рахитический джин.
Совершает вращательный танец Земля
Под напором диванных пружин.
Механической
флейты панический писк,
Полутон, полумрак паутин.
Из маше и папье в разноцветном тряпье
Я тебя сотворил, Алладин.
Я вложил тебе в голову крепкий шуруп,
Заковал шестигранным замком.
Титанический труд! Обольстительный труп
Под стеклянным смердит колпаком.
И
свистит он, коль дело идёт к зиме,
Коли дело идёт к войне.
Он сидит в белоснежной высокой чалме
И уже не подвластен мне.
* * *
Не
любит повар щи варить,
А парикмахер – щёки брить.
Они не знают, как им быть,
И я не знаю, как мне быть.
Мутит
поэта от стихов,
И воровать не хочет вор.
Понять нас – пара пустяков,
Но это – долгий разговор…
Пошли
мышей ловить пчелу,
Заставь кота сбирать пыльцу –
Им это как-то не к лицу
И, вероятно, ни к чему.
И
кто б ни начал с ними спор,
И кто б ни начал с ними спор,
Затеет важный разговор,
Но это – долгий разговор…
* * *
Пииту лебезящему
В
моих садах уже цветёт кизил,
И листьями блистает барбарис.
Напрасно ты пред мною лебезил –
Теперь с своей гордынею борись.
Пиит
придворный! Я и сам могу
Сложить сонет, октаву, ритурнель,
Но не спешу понравиться врагу
И не хожу, как дева, на панель!
Служенье музам требует еды,
Любой пиит прожорлив, как птенец.
Не лебези, хлещи мои меды!
Тебя ж поить приятно, наконец!
Ты
так простосердечен во хмелю.
Зачем наутро врёшь, как егоза?
Тебя казнить отныне я велю,
Коль трезвым попадёшься на глаза!
* * *
За
окном кусты стояли
Под названьем бузина.
Дочь играла на рояле,
Я читал Карамзина.
На дворе была зима.
В
эту сумрачную пору
Шлёпал дед по коридору,
Уподабливаясь вору,
Трогал книжек корешки.
Улыбался неприятно,
В бородёнку, вероятно,
Вспоминал свои грешки.
Песней
старческой тревожил –
Вереницей давних лет.
В ней мелодия похожа,
И слова – на что-то тоже,
А особенно куплет:
Жил
на свете
Крокодил,
Водку жрал
И баб водил…
Так-то, дед!
В
дальних комнатах терялся
Голос хриплый. Шум рояля
Безобразно повторялся.
За окном кусты стояли,
Просто так себе стояли,
Под названьем бузина…
Дочь играла на рояле.
На душе цвела зима.
ИЗ КИТАЙСКОЙ ЛИРИКИ
Среди
чувственно-тонких тугих паутин,
Среди древних стихов и картин ты один,
Искушённый в премудростях стольких наук,
Бородатый и лысый паук!
Я
стою на полу и смотрю, как вверху
Ты лущишь безмятежно врагов шелуху
И тихонько твердишь про себя чепуху,
Сочинённую там наверху.
Мой
приятель и друг, мой домашний паук!
Над озёрами тихими жёлтый бамбук.
Нет печальнее песни, чем смог бы я спеть,
Нет желанней постели, чем чёрная сеть.
Нам
так мало отпущено небом успеть –
Разреши мне с тобой повисеть?
* * *
Сто
лет в лесу не находил грибов.
Хожу-гляжу: кругом одни поганки.
Зато однажды повстречал любовь –
Огромную! От Лувра – до Таганки!
Как
ласточки слетаются на мёд,
Как мотылька влечёт к навозной куче…
Я знал, что будет круто – наперёд.
Но я не знал, насколько будет круче!
Когда
ж меня в потёмках завело
На эту ядовитую дорожку,
Могучий ангел выбросил крыло,
Устроив мне весёлую «подножку».
Нет,
я не знал, что ангел сохранит –
Подпольный ангел! – мудро и жестоко –
Меня среди парижских пирамид
Как сувенир Ближайшего Востока…
А
я боялся: «Ног не унесу!..»
И не унёс. Любовь меня поймала.
И рассмеялась в сумрачном лесу,
Земную жизнь протопав до финала!