Александр Павлов

О книге Евгения Минина «Тринадцатый год»

Евгений МИНИН. Тринадцатый год [Стихи]. Иерусалим, «Evgarm», 2014

В ни к чему не обязывающей переписке поэт признался, что, получив тираж, с недоумением разглядывал книжку: а зачем она вообще? Перечитывая его «Тринадцатый год», попытаемся разобраться.

Когда многоопытен, добродушен и требователен к себе, когда за тобой уже «банда» внуков, в сознании – постоянно тлеющая война, в сердце – неистребимые мир и гармония, позади – ушедшие друзья, а рядом – любимая, грех не писать стихи…

Хочешь – поспорь со мной, 
хочешь – не отвечай,
Но поскольку в пути рытвины и трамплины,
То приходится жить – каждый себе гончар,
Каждый лепит себя из необычной глины.

Минин пишет их, словно стоя на кухне у плиты или в саду возле дымящегося мангала, по-мужски неподражаемо занят главным блюдом к общему столу. Вкусно отведать его произведений, приправленных то горечью иронии, то кисло-сладкими пряностями впечатлений, то беззлобным юмором, то озарением сочинителя.

Стихи у него, не растекающиеся множеством строф и ассоциаций, более похожи на законченную работу с одной мыслью, одним образом, одной бытовой ситуацией, чем на модные игры в слова «обо всем и ни о чем». Потому воспринимаются цельно. В них нет привнесенного беспокойства, излишней энтропии… Зато есть мудрость и самоирония, тождественные большому житейскому опыту автора.

Что впечатляет в коротких и емких стихотворениях? Монологи и диалоги о всеобщем и частном, своеобразная дневниковость впечатлений и повседневное ощущение status belli – стихи-то написаны в Израиле (много симпатичных текстов о Иерусалиме, израильском прошлом и настоящем), а еще по-минински точные, хоть и скупые характеристики. Достигается это по-разному, иногда – тропами, используемыми к месту и впору: Мечтаю, чтоб у каждой слепой пули / Прорезались глаза… Или: Тень плелась собакой следом / на коротком поводке.

Часто – «облегченным» (на самом деле, гораздо более нагруженным, напрессованным смыслами) синтаксисом: Времена и нравы – сплошной облом. / Мгновенно человек становится телом. / А кого-то завтра перечеркнут стволом, / Как неверный ответ мелом.

И авторскими словообразованиями – наподобие звать чернику афроникой, вполне уместными на опушках мининских стихотворных чащ.

Или такими изюминками: Друс-кинин-кай, друс-минин-кай…

Идем за автором, листаем страницы, где-то – цельная житейская зарисовка, где-то – короткие раздумья о поэзии и поэте, где-то сдержанно и мягко – о любви и природе сложного чувства. Минин свои фирменные блюда готовит умело и со вкусом. Простая повествовательная манера, две-три строфы чаще довольно строго нормированного русского языка, редкие вкрапления сленга и транслита, минимум цветистого поэтического инструментария – метафоры наперечет, но так и задумано. В авторской суровости, в минимализме – ключ к ответному импульсу у тех, кого он потчует своими стихами. Плюс юмор, отменная наблюдательность, и – повторюсь – солидный жизненный багаж, и своеобразная манера письма короткими текстами.

Книга замечательна еще и тем, что Минин-поэт уступил несколько страниц сборника Минину-юмористу. Многие балуются пародиями, но у Евгения Минина – это одно из наиболее отточенных ремесел (а их и так немало: поэт, прозаик, редактор, издатель, подвижник литературы). Мастерство истинного профи (у музы за спиной таится пародист) в том, что его пародии – не обидные, дружеские, при этом стиль оригинала и литературные ляпы в мининском экспромте подмечены и обыграны собственной стихотворной коллизией. В этой книге пародий, правда, нет, зато вдоволь ироничных посвящений, шаржей и эпиграмм, неизменно вызывающих улыбку.

Сдержанно, зрело, по-мужски орудует наш гран-шеф, готовя свои фирменные блюда отнюдь не для изощренных гурманов, а для всех и каждого. И вопрос «зачем?», занимавший автора, перестает волновать, когда переворачиваешь страницу за страницей – то в задумчивости, то с ответными мыслями, эмоциями и благодарностью.

Когда обратная связь с читателем есть – значит, состоялась и книга.