ВАЛЬС
Читальный зал библиотеки Сионистского форума полуосвещён. Напротив входа стенгазета «Они боролись за сионизм». Чуть дальше, на специальной подставке, книга «Щаранский – герой нашего времени». Ещё дальше – рояль.
– Уважаемые коллеги! – Нина говорит тоненьким голосом. Лицо бледное, напудренное, на плечах шаль. – Сегодня, с вашего разрешения, вместо стихов я хотела бы прочитать доклад. Я постараюсь осветить тему очень кратко, пронумерованными тезисами, не тщась превратить их, – кокетливая улыбка, – в многословные верлибры.
– Попрошу текст! – вмешивается высокий парень с редкой бородкой.
Нина было открывает рот.
В помещение входит худая женщина, щёлкает включателем – свет не зажигается – и, нервно двигаясь между столами, громко собирает журналы:
– Раскидали тут…
– Мы интеллигентные люди! – Нина реагирует с достоинством. – Ваши обвинения напрасны. Мы не кидаем журналы! – плотнее закутывается в шаль и открывает синюю детскую тетрадку прошедших времён.
– Друзья! – губы ярко крашенные, сыплются помадой. – Тема моего доклада: «Ответ коллеге по поводу фонетики».
Коллег на сегодня не так много – трое юношей и высокая коротко подстриженная девушка.
Нина держит тетрадку близко к глазам:
– Ура чистому вдохновению и неугасимому благородству щедрых сердец, присущих истинным поэтам! Раньше я хотела вступить в Союз писателей, полагая, что наше литературное объединение в него входит. Но, заглянув в зал и не увидев там никого из вас, заявляю, что более не желаю иметь с этой организацией ничего общего. Так вот, уважаемые коллеги, во время прошлого обсуждения, за которое я так благодарна творческому коллективу…
– Ой, Нина, Нина… – громко вздыхает парень в тирольской шапочке с пером.
– Простите?
– Знаете, лучше прервитесь. Ваш доклад можно читать и в конце, а сейчас время стихов.
Нина сникла:
– Ну, ради стихов…
– Я на пороге странных перемен, – тихо начал поэт и сдвинул шапочку на затылок. – Осмеянный, глумливо озираюсь на прохожих…
Лицо вдохновенное, руки сложены на груди, глаза зажмурены.
– Смотрю вокруг и вижу тлен души, души на паперти свободы!
Читает.
– Что скажете? – через двадцать минут.
Забарабанил пальцами.
Молчание. И из молчания прорезается голос бородатого.
– Да-а, а ведь тут есть над чем поработать! Митька, извини, но подвергну, как своё. Понимаешь… – зацепил бородку в кулак. – Всё ничего, да слова простоватые. Это портит. Рано тебе ещё. Рано! И вот что я думаю – это похоже на подстрочник. Да, на подстрочник, но какого-то иностранного великого поэта. Единственное, мне там у тебя всё-таки понравилось одно слово. И знаете какое? – обращается ко всем. – Это слово – «блядь». Вот находка! В одном понятии умещается целая картина.
– Загнул, загнул… – засмеялся низенький кучерявый парень.
– Считаешь – нет? – обижается бородатый.
– Считаю – нет! – говорит новый критик и обращается к сочинителю: – Ты действительно хочешь правду?
– Вообще, да, – осторожно отвечает тот.
– Честно?
– Честно.
– Только честно?
– Ну?
– За душу не берёт. А ведь это, братец, самое серьёзное. Стержня нет. Слов вокруг набросал много, а стержня нет.
Митька пошёл пятнами.
– А вы? – с надеждой спросил девушку.
Та недоумённо подняла брови:
– Да я вообще против стихов. Проза, поэзия – ерунда всё это. Текст должен быть, текст! Его не вижу.
– Поучи ещё… – бормочет стихотворец и поворачивается к Нине. – Если никто больше не хочет, продолжайте…
– Спасибо! – Нина пытается ему улыбнуться. – Кстати, вы меня не спросили, а мне понравилось.
– Понравилось, не понравилось, читайте!
– Да… конечно. Так вот, как вы, уважаемые коллеги, я уверена, помните, во время обсуждения один товарищ предложил убрать слово «хотя» и создать, таким образом, фразу «игра – пустяк»…
– Бред! – Митька задёргался.
Нина поперхнулась.
– Извините, но я вам не мешала. Понимаете, насчёт фразы… Я давно пишу стихи, вот уже восемь лет, и я считаю – эта вставка сыграла свою роль, она несёт нагрузку!
– За восемь лет, я смотрю, вы набрались смелости… – никак не может успокоиться Митька.
Все хихикают.
Нина медленно краснеет.
– Если вы будете меня оскорблять, я позову мужа на защиту. Он вас побьёт!
– Я так испугался, прямо падаю. Да и нет у вас никакого мужа. Посмотрите на себя. Выдумала тоже – муж!
– Митя, перестань! – предупреждает бородатый.
– Нет, почему же… – Нина встаёт, руки в синих прожилках комкают тетрадку. – Я всё слышала.
– Ну и что?
– Ничего. Я просто… я… я… – хватает воздух ртом, всхлипывает. Лихорадочно достаёт платочек, вытирает глаза, сморкается и вдруг, гордо выпрямляясь, роняет: – Я никогда… вы слышите! Больше никогда не буду читать ваши стихи!
Поэты расходятся. В читальном зале гасится последний свет. Щаранский сходит с обложки и садится за рояль:
Вальс!
ПОДТЕКСТ
– Олежек, ну, пошли ко мне? Ну, пошли? Жена вот уехала, я один, посидим…
– Жена уехала… – я вроде размышляю.
– Ну да! Я тебе фотографии покажу… И выпьем немножко!
При слове «выпьем» Игорь подмигивает и смеётся. Смех у него грубоватый и уж точно не к месту. Не к месту, потому что к слову «выпить» я отношусь, нет, не с трепетом, но уважительно. Признаю богатство возможностей.
– Я слайд-шоу сделал! – добавляет Игорь.
Слайд-шоу, по его мнению, меня должно заинтересовать.
– Ну, раз слайд-шоу… – говорю я с подтекстом.
– Да-да, слайд-шоу!
– И ты мне его покажешь? – я высказываю сомнение.
– Конечно, покажу!
– И куда идти?
– Недалеко! Рядом! Близко!
– Ладно, – соглашаюсь я, – идём.
Опять же, недалеко.
– Недалеко… – обрадовано повторяет Игорь и не замечает подтекста.
И хотя я говорю с подтекстом, и, как считаю, с очень язвительным подтекстом, но действие совершаю прямое и бесхитростное – надеваю сандалии и выхожу из дома.
Квартира Игоря действительно недалеко, сразу за школой, откуда по утрам в пятницу доносится радостная музыка. Может, она доносится и в другие дни, но в другие дни я на работе. Ну а в шабат тихо везде.
– А сынок-то, – едва зайдя в свою квартиру, с удовольствием посвящает меня Игорь, – уже папу перерос!
– Неужели? – удивляюсь я.
Игорь – маленький и толстый, его перерасти плёвое дело.
– Да, да! – не замечает подтекста Игорь. – А ведь ему только тринадцать!
– Молодец! – хвалю я его сына.
– Характером весь в меня, – продолжает Игорь.
– Удивительно!
Игорь гордо кивает.
Нет, всё-таки с ним забавно, с этим Игорем. С подтекстом или без подтекста, но забавно.
Игорь находит на экране компьютера нужную папку.
Я сажусь в его кресло.
– Ну, где твоё слайд-шоу?
– Сейчас. А, подожди! – спохватывается.
Приносит из кухни вино. Вино оказывается терпким, холодным и совсем не кислым.
– Испанское! – хвалит Игорь.
– Испанское, – соглашаюсь я без подтекста.
К испанскому вину я отношусь с уважением.
– Испания! – продолжает Игорь. – Баски!
– Ну, баски.
– Знаешь, Олежек, я уже много стран повидал и понял, что везде в правительствах сидят глупые люди.
– Глупые? – я весь состою из огромного подтекста.
– Да просто тупые! – Игорь уверенно кивает. – Все их решения такие примитивные. Вот возьмём Госдепартамент США…
Но мы не успеваем взять Госдепартамент, потому что Игорь отвлекается:
– Но тебя, Олежек, я считаю человеком умным.
– Прекрасно… – мне вдруг становится скучно.
А ведь мы ещё до слайд-шоу не добрались.
– Да, кстати, – вспоминает Игорь, – ты говорил, что пишешь?
– Пишу.
– А почему тебя не печатают?
– Так что там Госдепартамент? – напоминаю я.
Но Игоря не отвлечь.
– Так почему тебя не печатают?
– Откуда я знаю…
– Олежа, это не ответ!
– Понимаешь, всё очень сложно.
– Нашёл сложности! – фыркает Игорь и констатирует: – Хорошо пишешь – печатают, плохо – не печатают. Получается, ты пишешь плохо.
– Я. Пишу. Хорошо! – задыхаясь, отвечаю, одновременно понимая, что весь мой замечательный подтекст куда-то испарился.
– Но почему тебя тогда не печатают?! – азартно кричит Игорь. – Олег, пойми, я ведь логик, а тут логическая нестыковка! Может, тебе надо поучиться в литературном институте?
– Не надо мне учиться, – говорю я сквозь зубы.
– Ты уверен?
– Уверен.
– А откуда такая уверенность?
– Оттуда! – я с ужасом понимаю, что не смогу ничего объяснить.
Игорь отпивает вино и снисходительно улыбается:
– Ладно, оставим. А сейчас – внимание! – объявляет. – Слайд-шоу!
Поворачивается к компьютеру:
– Смотри, Олежа! Это мы с женой в Мадриде. Скажи, классный домик? То ли шестнадцатый, то ли восемнадцатый век. Какой фасад!
С ним нельзя не согласиться.
– Да, фасад… – облегчённо повторяю я, поднимаю глаза на собеседника и судорожно глотаю.
Игорь улыбается. С большим подтекстом улыбается.