* * *
Пред ними склонялись и падали ниц,
а ныне их имя безвестно,
на свалке истории множество лиц,
которым на свалке и место.
* * *
Скользят, меня минуя, взоры дев,
и я на них внимание не трачу,
но, на меня секунду поглядев,
младенцы плачут.
* * *
Забавно, как мало тревожимся мы,
спасительный выдохся страх,
по миру несётся дыханье чумы,
а нюх наш ослаб на пирах.
* * *
Добродушное и непоспешное,
хотя, может быть, очень убогое,
теплю я убеждение грешное,
что и Бог нам обязан за многое.
* * *
На длительном пути моём земном,
где были очень разные превратности,
встречался я с отъявленным гавном
гораздо реже грустной вероятности.
* * *
Я думал и про это, и про то,
я мыслями лицо своё морщинил:
совсем я не был ангелом, зато
нисколько не склонялся к бесовщине.
* * *
Во мне ещё к жизни полно интереса,
у нас отношения нежные,
я был говорлив, как колёса экспресса,
а нынче скриплю, как тележные.
* * *
Однажды мы когда-нибудь поймём:
поскольку Бога мучают сомнения,
Он любит размышления о Нём –
пускай даже сплошные обвинения.
* * *
Я живу спокойно, без кипения,
срок земной настырно продлевая,
в чашу своего долготерпения
крепкие напитки подливая.
* * *
Вампиры, вурдалаки, упыри –
со временем в ладу и в унисон –
отменно укрываются внутри
ничуть не подозрительных персон.
* * *
Случались очень часто поражения,
которых я по глупости не ждал,
но дух мой исцеляли выражения,
которыми я грусть сопровождал.
* * *
Подумал я нынче в постели,
как женщина Богу обязана:
укромная ямка на теле –
с душою у женщины связана.
* * *
Те, что блудили без оглядки,
те, кто грешил не по годам –
они в аду жуют прокладки
случайных дам.
* * *
Пролиты реки крови, только снова
течёт поток мыслительной лузги,
и бред переустройства мирового
тревожит неокрепшие мозги.
* * *
Любой из нас большой теперь мастак
соваться к Богу с умственным балетом;
вопросы у людей забавны так,
что Богу жалко портить их ответом.
* * *
Прекрасна привалом любая дорога,
харчевнями славен маршрут:
приблудные странники, выпив немного,
весьма замечательно врут.
* * *
Я часто с удовольствием грешу
и Страшного суда не сильно трушу,
я только о народе не пишу,
чтоб лишнего греха не брать на душу.
* * *
Когда во время устного сражения
я в чём-то убеждаю окружающих,
меня не раздражают возражения,
а просто очень жалко возражающих.
* * *
В российских накаляющихся спорах
товарищ мой, по духу – гладиатор,
участвуя в общественных раздорах,
азартно льёт гавно на вентилятор.
* * *
Большое множество людей
меня учило жизни мудрой,
напоминая мне блядей,
оштукатурившихся пудрой.
* * *
Засеребрился сумрак серый,
тоска явилась – тоже серая;
намного б легче жил я с верой –
во что угодно, только веруя.
* * *
При всём к науке уважении –
устройство наше так загадочно,
что говорить о постижении –
по крайней мере, непорядочно.
* * *
В себе мы загадку веками несём,
генетики семя шальное,
евреи способны буквально на всё,
а также – на всё остальное.
* * *
Нет, ничуть не с целью оправдать
думал о великих я злодеях:
ведь харизма – Божья благодать,
как же она в чёрных есть идеях?
* * *
Чему попало много лет
учусь я по необходимости,
а знаний не было и нет –
от мозговой непроходимости.
* * *
Мы существуем очень розно,
и никого никто не выше,
но кто глядит на мир серьёзно –
те от меня в отдельной нише.
* * *
В душе моей, по-птичьи певшей,
задор беспечности потух,
однако жив отяжелевший,
но Божий дух.
* * *
Кошмарного столетия свидетель,
изведав человеческую гнусь,
едва услышу я про добродетель –
угрюмо, но заливисто смеюсь.
* * *
Характер мой – изрядно скверный
и всякой власти супротивный,
а курс по жизни взял я верный –
тернистый, но не коллективный.
* * *
Поможет вряд ли кто-нибудь
моей душевной незадаче:
не смог найти я к Богу путь,
а путь без Бога мной утрачен.
* * *
Я много сегодня стишков наваял,
работал усердно и честно,
по склону Олимпа весь день я гулял
и понял, что мне там не место.
* * *
Забавны наши превращения
в летах, уже весьма критических:
мне вкусовые ощущения
теперь дороже эстетических.
* * *
Источая потоки огня –
то бенгальского, то настоящего,
вдоль по миру гуляет хуйня,
веселя человека пропащего.
* * *
Забыты юношества споры,
истёрлись чувства зрелых лет,
со всех деревьев неверморы
мне хрипло каркают вослед.
* * *
Я и привержен к ярким фантикам,
и подлость вижу в подлеце,
забавно это – быть романтиком
и циником в одном лице.
* * *
Тени предков незримо витают
и сливаются с нами частично,
человеки напрасно считают,
что решают и думают лично.
* * *
Душа моя жила вполне типично,
растя в тюрьме терпение своё,
и сделалась настолько эластична,
что гнусь вокруг не трогает её.
* * *
Душе моей не всё равно,
как поживает население –
пошли, Господь, гавнам – гавно,
а нам даруй увеселение.
* * *
В этом удивительном бедламе
нас ласкают взорами несытыми
черти с белоснежными крылами,
ангелы, стучащие копытами.
* * *
Нам назначено со временем уйти –
мир извечно, к сожалению, таков:
нет обратного житейского пути,
кроме тихо впавших в детство стариков.
* * *
И пусть моё физическое тело
уже готово тихо ожидать,
но я, пока душа не отлетела,
его не перестану услаждать.
* * *
С действительностью тесные контакты
сознание историков калечат:
взаимоисключающие факты
в реальности друг другу не перечат.
* * *
Я тихо правил ремесло,
то холод был, то пламя знойное,
и время мимо пронесло
своё дыхание убойное.
* * *
Когда Божий дух мой чердак посещал,
то делался тоньше мой нюх,
я воздух эпохи в слова превращал,
чем радовал собственный дух.
* * *
Пора! Покоя сердце просит,
как точно выразил Поэт,
но звон брегета нам доносит,
что новый начался обед.
* * *
Ни власти враг, ни сионист
я не был по определению,
а был помятый чистый лист,
каким остался, к сожалению.
* * *
Забавно мне, что многие тираны,
не склонные нисколько к суесловью,
такие выдавали вдруг тирады,
что помнятся уже не только кровью.
* * *
Всё в жизни происходит очень быстро,
а движемся мы с кем-то во главе,
поэтому опасна Божья искра
в опилками набитой голове.
* * *
Жизнелюбие стиха непостижимо,
как загадка о начале всех начал,
между плитами гранитного режима
он упрямо пробивался и звучал.
* * *
Глупость, корысть и тоска по известности,
силы имея могучие,
гадят в любой населённой окрестности,
даже в безлюдной при случае.
* * *
В нём явно нет притворства и вранья,
но вижу я с печалью всякий раз:
выпячивая собственное «я»,
он жопу выставляет напоказ.
* * *
Если совсем не думать, легче
терпеть земное устроение,
если не пьёшь, здоровье крепче,
а выпьешь – лучше настроение.
* * *
Слова сплетаются в созвучие,
а строки мечутся в тоске,
и всей строфы благополучие
висит на тонком волоске.
* * *
Блуждая в дебрях интернета,
я очень много узнаю,
но не нашёл пока ответа,
дают ли выпивку в раю.
* * *
Но как бы ни была безумна власть
и как ни тяжело её наследство,
а прошлое никак нельзя проклясть,
поскольку с ним совпало наше детство.
* * *
Изрядно спорил я с судьбой,
чем жить себе помог,
но стал ли я самим собой –
каким я стать бы мог?
* * *
Читаю книги жадно и пристрастно,
какие-то ловя чужие ноты,
у мудрости краду я мысли часто,
но столь же мне полезны идиоты.
* * *
Смеются надо мной, наверно, те,
кто ценит авангардные изыски:
люблю я краткость, верю простоте,
и нравится мне суп из личной миски.
* * *
Ни вслух, ни про себя я не молюсь
и не творю поклонов менуэт,
лишь изредка шепчу я, тёртый гусь:
«Спасибо, если даже Тебя нет!»
* * *
Меня приветила эпоха –
читался я довольно длительно:
когда душе темно и плохо,
ей наплевательство целительно.
* * *
Умеют евреи хранить свой секрет,
и скажет любой, кого спросим,
что атомной бомбы в Израиле нет,
но если придётся, то сбросим.
* * *
В умах талантливых людей –
тьма миражей, уже готовых,
и полный крах былых идей
грозит рождаемостью новых.
* * *
Когда хорошая кормёжка,
что очень важно для народа,
то кажется: ещё немножко –
и будет к ужину свобода.
* * *
И кругозор был сильно сужен,
и стойло было огорожено,
я небо видел только в луже –
оно и там меня тревожило.
* * *
Творец готовит нам показ
большой смешной беды:
Европа встанет на намаз
и обнажит зады.
* * *
Моё существование молчащее –
осмысленно: я движусь к рубежу,
и время провожаю уходящее,
и вслед ему признательно гляжу.
* * *
Я член того таинственного цеха,
в котором, ремесло своё любя,
шум жизни отражаем мы, как эхо,
сначала пропустив через себя.
* * *
Нас как ни сушит жизни проза,
я убеждений не меняю
и свято верю в Дед Мороза,
хоть сам его я исполняю.
* * *
Волны света, волны мрака вперемежку
вечно катятся, заведуя судьбой,
и не прячет Бог довольную усмешку,
когда борются они между собой.
* * *
Я по утрам не пью кефир,
мне лень здоровье укреплять,
но этот подлый блядский мир
мне жалко оставлять.
* * *
Теперь, когда вижу свой век целиком,
пишу с убеждённым спокойствием:
не важно, что жил я дурак дураком,
а важно, что жил с удовольствием.
* * *
Не верю истинности знаний
о тех событиях, что сплыли:
калейдоскоп воспоминаний
всегда цветистей давней были.
* * *
Зов непонятных побуждений
замкнул на мне оковы прочные:
я сор житейских наблюдений
леплю в комки четверострочные.
* * *
Тюрьма – это школа смирения,
но злоба родится из боли –
отсюда и дух озверения,
присущий питомцам неволи.
* * *
Везде кругом на резкой ноте
грозе грозой грозит гроза,
и всюду правы те, кто против,
и столь же правы те, кто за.
* * *
Сегодня я думал, моральный урод,
что всё-таки мы пустомели:
евреи в России споили народ,
а больше нигде не сумели.
* * *
С кем завязать пожизненную нить
и перед кем колени преклонить?
Шли годы. Пустота на пьедестале,
к тому же ноги гнуться перестали.
* * *
Если Создатель не отверг
условия игры,
то после дождика в четверг
мне свистнет рак с горы.
* * *
Всегда мечтал писать красиво –
лирично, тонко и цветисто,
смотрел бы я тогда спесиво
на выебоны юмориста.
* * *
К отменной мысли я пришёл,
она не глубока:
любить Россию хорошо,
когда издалека.
* * *
Я повзрослел довольно поздно
(если со мной случилось это)
и рос при климате морозном,
а как созрел – уехал в лето.
* * *
Разное к нам у Творца отношение –
ровно по нашим масштабам,
лучшее Богу от нас приношение –
это даяние слабым.
* * *
Всегда евреи дорожили
чужой землёй, где поселились,
на бочки с порохом чужие
самотверженно садились.