РИВКА
…к тому же грубиян, а младший сын
не сватал дочерей чужих племён
и, взором постигая суть вершин,
сидел в шатрах, застенчив и умён,
и врачевал неуходящий страх,
покуда этот старший, сам с усам,
спешил в поля на каждый тарарах
и шлялся по неведомым лесам.
ЯАКОВ
Но паритета! Равенства и братства.
Ввязаться и бороться до конца.
Воспрянуть, наконец, и разобраться,
и заново решить, кому из нас
продолжить в этот судьбоносный час
подвижничество деда и отца.
Сейчас! А если не сейчас – кому?
Апологету ловли и охоты?
И все грядущие круговороты –
к чертям? в доисторическую тьму?
И значит, ни Рахели, ни овец,
ни, наконец, народ произвести…
Зачем же так терзается отец
во мраке немощного благородства?
Да – паритета! Справедливости.
Свободы, равенства и первородства!
ИЦХАК
А голос – Яакова. Что-то здесь
не так. Но времени уже в обрез.
И в прошлый раз невидимая сила
водила на закланье в тёмный лес,
но пронесло. И позже – проносило.
Да – Яакова… Целеустремлён,
смышлён, упорен – вылитая Рива.
А Эська, блин, опять со всех сторон
подставился и угодил впросак,
и всё на этот раз выходит криво.
…Хотя и раньше – наперекосяк.
ЭСАВ
Отец, но почему? Благослови!
Пообещай и мне земной любви,
и нивы тучной, и росы небесной.
Ни времени я не жалел, ни сил,
всё, что просил, тебе я приносил…
Но удержать не смог тебя над бездной.
* * *
А это – я, вполне за шестьдесят,
давно не бородат, но и небрит,
невечный жид и тоже старший брат.
А что народ?.. Ну это не вопрос.
Никто из нас не оставался без.
Я тоже пересчитывал не раз
овечек белых и краплёных коз.
Всё это я – Эсав и Яаков –
небестолков, но так ли уж лукав,
вкусив от яблочек большевиков
и прочих демократий оталкав,
гляжусь в моря летучих облаков.
И это тоже я – слепой Ицхак,
колодцев друг и выпить не дурак,
изведавший и стыд, и пыль дорог,
но не коснувшийся за долгий век
ни пирамид, ни вавилонских рек.
И праотец уже, и не пророк.