Наш великий писатель Чехов, у которого было очень трудное детство, ставши взрослым, признался, что ему пришлось «по капле выдавливать из себя раба». Пока со мной не случилось того, о чем я собираюсь рассказать, я не понимала до конца, что он все-таки имел в виду.
А дело было так. Я летела в Англию, получив очень почетный грант от Британского Совета. Стало быть, все основания гордиться у меня были. Но одно дело – иметь основания, а другое дело – претворить их в жизнь.
Проблема моя была в том, что я страшно волновалась. Я волновалась по поводу вещей, которые, может быть заставили бы волноваться всякого, а, может быть, и нет. Не всякого. Моему мужу это волнение не нравилось. Вообще его жизнь во многом сводилась к тому, чтобы не одобрять меня и мои волнения. Иногда мне казалось, что это и было основным побуждением его женитьбы.
Наблюдая мою тревогу, он повторял с растущим неодобрением: «Слушай! Ты все-таки веди себя так, как это положено тебе по возрасту. Ты же не девочка! Что ты с ума сходишь? Ты получила грант от Британского Совета. Как ты думаешь, сколько людей получает подобные гранты? А если не можешь, то повторяй себе: «Я Рената Ткаченко, доктор…» Чего ты там доктор? «У меня грант от Британского Совета».
Я старалась следовать его совету и каждое утро твердила сама себе: «Я доктор Рената Ткаченко, у меня опубликовано двадцать девять статей о правилах прямой речи. Я получила грант на развитие расследования универсального, культурного, специального, прагматического соревнования, полученного в результате выступления рассказчиков устных историй…» Но внутри себя я слышала другой голос: «Да, это-то все так, но если…»
Билет мне вручили в Иностранном отделе университета. Сообщили, что я полечу бизнес-классом. Иностранный отдел – место особое. Там вручают билеты и визы, помогают заполнить нужные анкеты и при этом наблюдают за каждым входящим и выходящим. Я – бывалая путешественница. Но путешествовала я все время в пределах одной и той же страны, а именно, своей, и не на самолетах, а на поездах, автобусах, лодках и лошадях. Также и пешком. Самолеты были за пределами моих познаний, и я понятия не имела, что такое этот самый бизнес-класс. Но спросить не решалась, так как, сами понимаете, не то место – Иностранный отдел, где хочется задавать вопросы. Но почему-то слово «бизнес» в предперестроечные дни звучало негативно, был в нем эдакий сомнительный оттенок. Так и представлялся мысленному взору толстый «бизнесмен», положивший ноги на стол, пыхтящий вонючей сигарой и немилосердно эксплуатирующий простых людей.
Наступил день, когда я сказала: «Пока» своему неодобряющему мужу и ступила на трап самолета с четырьмя чемоданами, четырьмя бутылками водки и четырьмя метрами копченой колбасы.
Я, ей-богу, не знаю, что уж заставляет иностранцев так смеяться при этом безобидном сообщении. Русские не смеются. Иногда только спросят: «Почему только четыре бутылки? Почему одна колбаса?».
Четыре бутылки предназначались моим английским друзьям. Это замечательные сувениры. Вообще-то я хотела провезти больше, но разрешили четыре. А что касается колбасы, то любой соотечественник поймет, что я собиралась экономить, и четыре метра не так уж много на три месяца.
Итак, четыре того, четыре другого, четыре третьего плюс четыреста русских рублей и ни пенни английских, что – и дураку ясно – не слишком успокаивает.
Я почувствовала, как раб внутри меня оживился, и строго произнесла: «Слушай, хватит паниковать. Кто ты такой, я не знаю, но зато знаю, что я – доктор филологических наук Рената Ткаченко с грантом от Британского Совета, и чиновник из этого совета встретит меня в аэропорту и немедленно вручит деньги».
И тогда раб загнусил: «Да, но если не встретит? А если он окажется пьяным, например? Или растратит твои деньги?» Раб совсем разошелся, и не то, чтобы я ему так уж поверила, но все же вдруг почувствовала себя не очень уютно в моем уютном кресле и отвернулась к окну.
Бизнес-класс, может быть, замечательное место, чтобы выдавливать из себя раба, но я этого не испытывала.
Через минуту я услышала женский голос, который произнес: «Виски?» и не успел закончить, как я, в ужасе глядя на стюардессу, завопила: «Нет!» Тогда она сказала: «Бренди?» Рабу даже не пришлось трудиться. Я повторила «нет» на бренди, на вино, на водку и на шампанское. Если бы у меня были деньги, я бы, наверное, отдала ей все, лишь бы она оставила меня в покое и укатилась бы куда-нибудь со своей тележечкой. Но она продолжала: «Пиво?» «Коку?» «Сок?» «Пепси?» И тут я почувствовала не только неловкость, но и жажду тоже. Так что, когда она дошла до минеральной воды, я зашептала рабу: «Слушай! Ну, не убьют же меня за 20 копеек? В конце концов, я все-таки доктор Рената Ткаченко и у меня все-таки грант от Британского Совета, и все-таки, если уж самое худшее случится, этот их чиновник заплатит за мою минеральную воду!»
И я сказала: «Да, минеральную. Будьте так любезны». И тогда настала очередь стюардессы удивиться. Я начала пить минеральную воду, но без всякой радости. Из своего угла я видела, как бизнесмены, отвлекшись от эксплуатации простых людей, откупоривают бутылку за бутылкой и требуют еще. Все это была не минеральная вода.
«Ладно, – прошептала я рабу – выпили и забыли. Не будут же они еще что-то предлагать!» И отвернулась к окну. Через несколько минут столик рядом с моим креслом щелкнул, и, повернув голову, я увидела ветчину (двух сортов!), колбасу (три куска!), сыр (твердый и мягкий!) и икру всех возможных цветов (черную и красную!).
Я просто не знаю, как это произошло, но очень быстро все исчезло, и на столике остались только салфетки и пустые тарелки.
Тут я совсем расстроилась, и раб мой расстроился тоже, потому что одно дело – бутылка минеральной воды, а другое дело – целый поднос с ветчиной, колбасой, сыром и икрой разных цветов. Я попыталась пролепетать, что я доктор… Рената Ткаченко… но это не помогло. И тут же мучительница-стюардесса спросила: «Мясо?» «Курицу?» «Рыбу?» Истерзанная внутренним конфликтом, я заставила раба замолчать и заказала рыбу, твердо уверенная, что это дешевле всего. Принесли лосося. Презирая его и себя, я пообедала, и, когда стюардесса отъезжала от меня со своей тележкой, страшная мысль мелькнула в моей голове: «А ну, как это все задаром? И что же я тогда наделала? Вот уж посмеются надо мной, узнав, что я отказалась от сока, не порадовалась лососю, едва почувствовала вкус ветчины, колбасы, сыра и икры разных цветов, красной и черной!»
Я предупредила раба, что если мне еще что-нибудь предложат, я уж буду умнее. Уж тогда-то я оценю все радости бизнес класса. Но потом предложили черный кофе, который я не пью, и шоколадный пирог, который мне не понравился. Из вежливости я заставила себя доесть его тоже, но надежда на большой сюрприз растаяла. Самолет должен был приземлиться через полчаса, вряд ли они предложат что-то еще.
Но предложили! Предложили! На подкатившейся тележечке стояли бутылки с русской водкой, обмотанные по шеям янтарными бусами. Я как раз мечтала подарить янтарь моим английским приятельницам, но с янтарем не очень повезло – в Харькове мне купить удалось только два скромных янтарных украшения.
«Вот и пробил мой час!» – сказала я себе. Растерявшийся раб услышал от меня только: замолчи! Дай вознаградить нас за все прошлые глупости!» От волнения я как-то немыслимо занесла правую руку и взяла первую бутылку с янтарными бусами. Не зная, куда бы ее поставить, левой рукой я взялась за вторую бутылку. Это для моей подруги Руфи. А это для Лиз. Не выпуская второй бутылки, я вдруг вспомнила о себе. И уже протянула было правую свободную руку, как голос стюардессы сказал: «Это будет… вот сколько-то паундов… мадам…» Я уж не помню, сколько, но слова «паунд» вполне было достаточно. И тут я услышала, как мой раб пролепетал детским голосом: «А нельзя заплатить в рублях?»
До этого момента стюардесса говорила на безукоризненном английском, но тут вдруг произнесла на чисто-русском: «Вы шо?» В переводе на безукоризненный английский это должно было означать: «Вы в себе или как?»
Медленно я поставила обратно на столик бутылку для Руфи, и бутылку для Лиз и бутылку для себя самой (бусы – мне, бутылку – в подарок!).
А через двадцать минут уже спускалась по трапу со своими четырьмя чемоданами, четырьмя бутылками водки, четырьмя метрами сухой колбасы и неутомимым рабом внутри собственного сердца.