Ирина Озёрная

Несоветский рай Юрия Олеши

Фрагменты вступительной статьи к тому избранных произведений Ю. Олеши (серия «Библиотека всемирной литературы»), готовящемуся в изд-ве «Эксмо» .

Он родился поэтом. И все, чем бы он ни занимался – писал ли стихи, газетные фельетоны, прозу, пьесы, киносценарии, рецензии, статьи или просто письма, – было поэзией..

Он родился с уверенностью, что главное в жизни – это искусство. «Оно обнимает мою жизнь, как небо», – говорил он. Он не переносил штампов и обывательщины в любых проявлениях. Он написал не очень много, но его «каждые две строчки лучше целой груды книг»[1].

Собратья по перу называли его королем метафоры, причем они короновали его в самое густонаселенное великими талантами время прошлого столетия – в легендарные двадцатые. В конце их, после выхода романов «Зависть» и «Три Толстяка», ряда рассказов и пьес, он пережил поистине громовую писательскую славу и находился на ее вершине до середины тридцатых годов.

В 1934-м, на Первом Всесоюзном съезде советских писателей, где однопартийный соцреализм был окончательно утвержден как единственный способ существования в литературе, Олеша, помеченный уже устаревающим тогда клеймом «попутчика советской власти», что означало – не пролетарский писатель, а беспартийный писатель-интеллигент (совсем скоро большинство «попутчиков» переклеймят на «врагов народа»), произнес свою знаменитую речь, смысл которой и ближайшие перспективы понятны даже из одной только фразы: «Стою на ступеньках в аптеке, прошу милостыню, и у меня кличка “писатель”»[2].

Владимир Нарбут, входивший в 1910-х годах вместе с Гумилевым, Ахматовой, Городецким, Мандельштамом, Зенкевичем и другими акмеистами в литературное объединение «Цех поэтов», приехав в Одессу после окончательного установления там советской власти, возглавил в мае 1920-го ЮгРОСТА (южное отделение Всеукраинского бюро Российского телеграфного агентства, позднее переименованное в ОдУкРОСТА – одесское отделение), куда привлек для работы самых талантливых из молодых левых поэтов, прозаиков и художников. В агентстве оказалось и основное ядро литературной группы, куда входили совсем еще юные Юрий Олеша, Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев, Зинаида Шишова, Аделина Адалис, Лев Славин, Илья Ильф, Евгений Петров (тогда еще Женя Катаев), Семен Кирсанов, Сергей Бондарин… Их объединяла страсть к высокой поэзии, которую они всячески демонстрировали на своих художественных «интимных вечерах», «поэзо-концертах» в кружке «Зеленая лампа» и в Студенческом литературно-художественном кружке, образованных при Новороссийском университете, где после окончания Ришельевской гимназии в 1917 году золотой медалист Юрий Олеша безо всякого интереса отучился два года на юридическом факультете. Поэзия духа, которой они посвящали себя, упорно работая, оттачивая мастерство, вполне сочеталась у них с революционными агитками, на которые мастерства уже хватало настолько, что не требовалось ни специального времени, ни дополнительных сил. Они писались шутя, на ходу. На это плакатное творчество их вдохновлял незыблемый авторитет Маяковского, которого они все боготворили.

Еще до появления в Одессе Нарбута у Катаева, Багрицкого и Олеши в 1919 году уже был опыт агитработы в ЮгРОСТА, называвшемся тогда БУП (Бюро украинской печати). По воспоминаниям Зинаиды Шишовой, «…их частушки ходили по всей Украине. Их “петрушки” собирали толпы на улицах и заставляли забывать о тифе и голоде»[3].

Затем, в том же 1919-м, на короткое время друзья оказались на красноармейском фронте. Олеша служил телефонистом на батарее береговой обороны Черноморского побережья в Одессе.

С появлением в ЮгРОСТА Нарбута агитационная работа там приобрела гигантский размах. В нее с радостью и окунулась вся поэтическая компания Олеши, не забывая при этом о главном предназначении, сочиняя и публикуя свои многочисленные лирические стихи и рассказы в разноликой одесской прессе.

Нарбут создает при ЮгРОСТА литературно-художественный журнал «Лава» и сатирический – «Облава», где, печатаясь, они оттачивали свое мастерство под его опытным взрослым взглядом. Для первого сатирического номера Олеше были заказаны стихи именно на тему облавы, и, как вспоминает Сергей Бондарин, «это был один из первых ярких примеров социального заказа»[4]. Олеша опубликовал тогда в «Облаве» шуточное стихотворение о мешочниках и спекулянтах ‎– ‎«“Мертвые души” в современности», из-под сатирического покрова которого выглядывало пророческое осмысление времени:

Двадцатый век! Как низко пал ты ‎– ‎
Перегружён, теряя дух,
бредёшь от Жлобина до Балты
и от Борщей до Попелюх
[5]

При ЮгРОСТА «зеленоламповцы» создали свой новый, ставший знаменитым, кружок «Коллектив поэтов», выступая с устными журналами и сборниками в столовых и поэтических кафе «ПЭОН IV», «ХЛАМ» (художники, литераторы, артисты, музыканты) и других.

На поэтических вечерах Олеша с огромным успехом читал свою знаменитую тогда лирику: и «Пушкиниану» («цикл стихов на темы пушкинских произведений – с десяток вещиц, каждая из которых являлась своего рода стихотворной иллюстрацией к тому или иному произведению»[6]), и «Рождество», и «Триолет», и «Альдебаран», и «Двор короля поэтов», и поэму «Беатриче», посвященную Георгию Шенгели, и стихотворение «Рай», о котором газета «Южное слово» писала еще в октябре 1919-го (в это время газета выходила при участии И. А. Бунина): «Из общей массы надо выделить Юрия Олешу с его красивой вещицей «По одуванчикам ходила Ева…»[7].

В 1986 году мне удалось опубликовать в «Литературной России» несколько ранних стихотворений Олеши. Увы, из той подборки было выброшено лучшее, на мой взгляд, стихотворение «Рай» и вместе с ним очень милое, о детстве – «Рождество». На мое бурное возмущение последовал весьма конкретный ответ: «Религиозная тематика».

– Но библейские мотивы не религиозная тематика, а вечная тема в искусстве и литературе! – негодовала я. – Не запрещены же «Божественная комедия» Данте Алигьери, «Фауст» Гёте, «Мастер и Маргарита» Булгакова…

После часовой попытки отстоять «Рай» я проиграла этот бой и на прощание спросила своего оппонента:

– Если, по-вашему, рай не существует, то значит, и ада нет? Так вот. Когда вы в попадете в тот якобы не существующий ад, вам непременно вспомнится этот «Рай», который вы не дали мне опубликовать.

– Да, но я уверен, что в том аду мне будет заметно проще, чем в этом кабинете во время нашего разговора с вами, – остроумно парировал редактор.

Стихотворение «Рай» не было опубликовано в советские времена. Затем оно не вошло и в поэтический сборник Олеши «Облако», вышедший в 1999 году в Одессе. У его составителя, Евгения Голубовского, просто не было этого текста, хранящегося в РГАЛИ.

И вот, наконец, это стихотворение, относящееся к циклу «Романтика» (1918–1921), приводится полностью:

По одуванчикам ходила Ева,
и вздрагивали, но не осыпались
покачивающиеся головки…
Летели пчёлы по утру к кустам
и, подгибая золотые брюшка,
перебирая лапками, гудя,
крылатых роз сбирали тонкий сок…
И тёмные мохнатые дупла
Сочились мёдом, сладким и тяжёлым…
Ходила Ева с ветром по полям,
но их трава была такой зелёной,
что у нея кружилась голова,
и опускалась Ева, закрывая
глаза ладонью, розовой и узкой,
и алое сиянье наполняло
напротив солнца тёмную ладонь.

Была земля прохладою полна
и от росы, и от благоуханья
больших цветов, открытых небесам…
И нежилась и отдыхала Ева.
Шли облака и тени по земле,
а на холме олень стоял, пылая, ‎– ‎
поднял высоко тонкие рога,
прислушиваясь:
ветер издалёка
нёс шумы разные: то зрелый плод
катился медленно в прохладный дол,
то лебеди от заводей своих
сиятельной взлетали вереницей,
то человек, ко рту поднести руку,
от сна восстав, свою подругу звал.

Так жизнь текла, шумна дождём и ветром,
спокойная сияньем теплых звёзд,
день ото дня: от сумеречных рос
до смутных снов перед восходом солнца.

Я говорю, и внемлет мне Адам:
Бог создал всё: зверей и человека,
дал звёзды – морю,
звёзды – небесам,
глазам далёкий взор и сердцу силу
и запахи различные земле –
но не дал Бог и запретил любить
.[8]

Пройдет несколько лет, и уже в Москве, выбрав для себя прозу «настоящим простором для поэзии», Олеша полностью откажется от лирического стихосложения. Рифма покажется ему тесными рамками, в которых не умещалось пространство, необходимое писателю для создания его гигантского каскада свободно играющих поэтических образов. В 1924-м он напишет Михаилу Булгакову на своем первом сборнике «гудковских» фельетонов «Зубило»: «Мишенька, я никогда не буду писать отвлеченных лирических стихов. Это никому не нужно»[9]. А еще через десяток лет в одном из интервью он так представит свою юношескую лирику:

«В свое время я писал стихи. Впрочем, это не были просто стихи молодого человека, который сводит какие-то счеты со своими тайными мыслями и любовными мечтаниями, как это бывает в молодости. Это были до известной степени стихи профессионала»[10].

  1. Из письма М. Зощенко Ю. Олеше. РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 730. Л. 4.

  2. Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М.: Советский писатель, 1990.

  3. Крусанов А. Русский авангард. Т. 2. М.: НЛО, 2003. С. 262.

  4. Бондарин С. Парус плаваний и воспоминаний. М.: Советская Россия, 1971. С. 155.

  5. Там же. С. 156.

  6. Олеша Ю. Встречи с Алексеем Толстым // Избранные сочинения. М.: ГИХЛ, 1956. С. 393.

  7. Вечер студенческого литературно-художественного кружка // Южное слово. Одесса, 1919. № 46.

  8. РГАЛИ. Ф. 358. Оп. 2. Ед. хр. 393. Л. 4, 5.

  9. НИОР РГБ. Ф. 562. К. 21. Ед. хр. 9.

  10. Олеша Ю. Беседа с читателями // Литературный критик. Ежемесячный журнал литературной теории критики и истории литературы. М.: Гослитиздат, 1935, кн. 12. С. 152.