Принято считать, что поэту, для того чтобы состояться, необходимы талант и судьба. С талантом Владу Соколовскому повезло. Молодым человеком, пишущим в стол и мало уверенным в своем даре, он появился на пороге центрального в Узбекистане литературного издания. Встретил его авторитетный, по республиканским меркам, редактор. Почитал стихи и популярно объяснил начинающему автору, что не стоит тратить время на то, к чему нет призвания.
Через несколько лет ситуация изменилась. Ташкент покинули многие эмигрировавшие на север, запад и юг писатели, на его литературной карте стали появляться новые имена. Начиная с 2001 года Соколовский участвует в Ташкентских открытых фестивалях поэзии, становится автором альманаха «Малый шелковый путь». Новые редакторы оценили его поэзию: она оказалась удивительно созвучна и времени, и месту.
«Обостренное чувство прошлого, индивидуальной истории, поэтизация детства, стремление если не обратить время вспять, то по крайней мере осмыслить утраченное» – эти черты, отмеченные в манифесте объединения «Ташкентская поэтическая школа», в полной мере относятся к Соколовскому. Он был типичным поэтом «поколения тридцатилетних», выросшим на периферии империи. Смешанные чувства к своей-чужой земле находили выход в иронии. Некоторые его тексты, посвященные малой родине, звучат неожиданно жестко. Но иронизировать поэту приходилось и над собой, слишком глубоко ушедшим корнями в кызылкумский песок:
Я – мещанин тринадцатого класса,
Живу на третьей линии песков…
В пейзаже стихотворений Соколовского много пустыни. В ней исчезают приметы человека и отменяется история. На гребне бархана с одинаковым успехом могут возникнуть силуэт верблюда, колонист в пробковом шлеме, двурогий Искандер или библейский пророк. Места здесь хватает для всех времен и их обитателей, включая лирического героя. В «Каракалпакском цикле» – лучшем, на мой взгляд, из всего, написанного Соколовским, – эта архетипическая власть вневременного явлена наиболее полно:
В этой ровной пустыне шириною на тысячи лет,
В чёрно-белом песке, что хрустит под ногами, как корка…
В 2002 году Влад переехал в Иерусалим, где его ожидало то же, что и в Ташкенте, пограничное существование в пространстве соседствующих культур и языков.
И тот же незарастающий разлом между своим и чужим.
После репатриации поэт не покинул литературную орбиту Ташкента и вплоть до конца 2000-х активно участвовал в ташкентских литературных проектах.
Он успел проявить себя не только как автор ярких стихов, но и как оригинальный эссеист и переводчик. Его великолепное эссе об «Ильхоме», безусловно, украсило подарочное издание, приуроченное к двадцатипятилетию театра. Об «Ильхоме» писали многие, но ни один журналист и критик не признался в любви к нему так, как это сделал Соколовский.
Если профессиональный литератор не нащупал зерно завязывающегося в подсознании стихотворения, у него может родиться милая, ни к чему не обязывающая безделушка. Но талантливый неофит не может позволить себе «выехать» на мастерстве: он вынужден писать лишь тогда, когда пишется. Вероятно, к лучшему, что Влад Соколовский так и не стал профессиональным поэтом в полном смысле слова. Именно этот его благородный непрофессионализм, свобода от окололитературных игр и салонного цинизма «тусовки» помогли ему сохранить чистоту дара, оставить после себя ряд блестящих текстов, где его дыхание попадает в размер разбегающейся перед ним речи.
И наверное, не столь уж сурова к поэту судьба, если написанное им переживает его короткий век.