Михаил ПОЛЬСКИЙ. «Мир без Храма» [У. Ц. Гринберг на русском и др.]. – Иерусалим–Москва, «Э.РА», 2010.
Варшавское гетто – преддверие смерти сотен тысяч евреев, голод, болезни, безнадёжность. 18 июля 1942 года здесь, в Доме сирот доктора Януша Корчака, дети играют спектакль по пьесе-сказке Рабиндраната Тагора «Почта». Они не знают, что жить им осталось всего две недели… Герой пьесы, индийский мальчик, умирает. «Я хотел научить детей спокойно встретить ангела смерти», – объяснял Корчак.
Через полвека московский поэт Михаил Польский «перепéл», как он говорит, пьесу Тагора своим поэтическим языком, организовал детский театр-студию в одной из московских школ и поставил там «Почту». В постановке было всё, как в той, варшавской: за больным индийским мальчиком приходит ангел смерти.
Прошли годы. Репатриант Михаил Польский привёз «Почту» из Москвы в Иерусалим и поставил её с детьми новых репатриантов в помещении бомбоубежища. Обшарпанные стены, грязные трубы, шум кондиционера… Декорация – пара стульев. И зал с десятком приглашённых режиссёром зрителей. Дети старались, играли, иные – просто замечательно. Но изменилась трактовка: герой пьесы стал символом еврейского народа, за которым пришёл ангел смерти…
Потом «Почту» повторяли в других помещениях, побольше и почище. На всех представлениях режиссёр располагался рядом с бедным сценическим пространством и следил за ходом спектакля. Не следил – жил в своих ребятах-актёрах, словно выпрастывался из собственного тела, из души своей тянул выстраданный им текст и проборматывал его, шевеля губами вослед репликам детей. Аура сердечности окутывала сцену, усердных лицедеев заодно с режиссёром, согревала зал. Театр звался «Домом Корчака».
Когда-то исследование американских психологов определило, что доброта – самое редкое качество человека. Иудео-христианская этика неустанно зовёт возлюбить хотя бы ближнего, а толку что-то не видать. Даже семьи слабо держатся на любви, о коллективах, сообществах и говорить нечего. Гитлер и Сталин прекрасно это знали, успешно ставя не на любовь, а на ненависть. Кому, как не нам, помнить об этом!
А поэт ищет доброты и сам готов жить в мире с малоприветливым окружением. Свою «Почту» он завершает перечнем имён исполнителей давнего спектакля в Варшавском гетто. Все они вместе с Корчаком погибли в лагере смерти Треблинка. У Польского в финале спектакля звучат слова этих испепелённых детей:
Когда часы судьбы
пробили,
плоть наша превратилась в дым.
Мы вышли. Нас переселили
в небесный Иерусалим. <…>
…лишь здесь живя, мы
не грешим
тем, что живём. Поскольку кровью
ни хлеб не пахнет, ни вода.
Мы с вами здесь. И мы с любовью
глядим на ваши города.
Это, конечно, о евреях, еврейских детях, еврейских городах. Но это и обращение ко всем живущим на земле людям, пожелание им добра и мира.
Если же перейти вместе с автором от больших проблем к малым житейским, доброта обернется добродушием, подкупающе лёгкой и улыбчивой интонацией:
…Зачем нам двери из
металла?
Кругом свои, а не враги.
Дом – не вложенье капитала,
А избавленье от тоски.
Да светятся его окошки
В ночи не только нам двоим.
Да будут дети в нём и кошки,
И всё, что только захотим.
«Жилище»
И несколько слов о самом внушительном и по объёму, и по значимости разделе сборника, о стихах Ури Цви Гринберга в переводах («перепевах», как их зовёт переводчик) Михаила Польского. Русскоязычному читателю, в большинстве своём не знакомому с ивритской поэзией, Польский открыл многообразный мир Ури Цви Гринберга, где гармония стиха и неистовство страсти, дух и ярость, древнее величие и сегодняшние трагедии – всё сплетается и взрывается, как в судьбе нашего маленького, неуёмного, битого и бессмертного народа:
…Мы ждали милосердия в
ответ
на нашу кротость. Книги всех народов
мы впитывали, как пустыня воду,
ища чего в них не было и нет.
Мы были смазкой всех колёс в походах
любых племён. И женихов-невест
дарили им с надеждой и любовью…
А результат записан нашей кровью… <…>
Но невозможно нравственность возвесть
на мусоре предательства и срама.
Не выкормить её среди баранов,
в хлеву и стойле… Ей дано расцвесть
в саду господства, где без суесловья
и на века
мы властвуем.
Где власть – опора вдовья.
Где человека меряют подобьем Всевышнему –
не меркою портного и не рулеткою гробовщика.
«Последний итог»
По поводу подобья Всевышнему один религиозный писатель заметил, что подобье человека и Бога выражается двумя характеристиками: свободой и любовью. Обе эти черты явлены в Михаиле Польском – человеке и поэте.