15 мая исполнилось бы 80 лет Александру Андреевичу Дулову…
Должен признаться, это «бы» пришлось из себя выдавливать. Прошло три с половиной года, а возникшая пустота так и не зарубцевалась.
Дулов – классик жанра авторской песни, писавший и на свои стихи, но прежде всего, озвучивший сотни стихотворений – от поэтов «серебряного века» и до, к примеру, Шаламова и Жигулина. Вспоминаются слова Веры Романовой: «…”Хромой король”, “Несчастная девчоночка”, “Ну, пожалуйста”, “Три сосны”, “Античная ваза”, “Баллада о неандертальском Прометее”, “Сырая тяжесть сапога”, “Вот и лето прошло”… Да я просто с трудом прерываю список “самых-самых” песен. Не раз видела, и не только у Костромина, но и на кузнецовской школе – после какой-нибудь песни очередной “посторонний” слушатель начинает интересоваться: “Вот здорово, а чье это?” – а ему, со смехом: “Да Дулов это, Дулов, – все хорошие песни написал Дулов!”»
Шутки шутками, но из множества песен, созданных Александром Андреевичем, многие «ушли в народ» – потеряли имя автора и поются везде. И всё же доселе сказанным “феномен Дулова” не исчерпывается… Не исчерпывается он ни этим, ни дуловской – то серьёзной, то озорной, но неизменно покоряюще-благородной – манерой исполнения и общения с залом, ни неповторимой улыбкой, не улыбнуться в ответ на которую просто невозможно, ни даже чёртиками в глазах, которые появляются, когда он на подъёме. Феномен Дулова с этого, пожалуй, начинается, а сам он неизмеримо больше всего сделанного им в той или иной области
Первый свой текст об Александре Андреевиче я написал незадолго до гибели очень молодого и очень талантливого поэта, барда, прозаика, эссеиста, а в свободное от этого время подающего надежды биохимика Виктора Шнейдера. И Дулов – вот ведь причуды судьбы – стал постоянным участником родившегося в Мюнхене фестиваля имени Вити, знаковой фигурой этого слета.
Он не умел быть гостем и чувствовал себя ответственным за всё, к чему прикасался. До смешного. Расстроился и обиделся, когда ему после одного из фестивалей не дали таскать со всеми мешки с мусором.
…Поразительная вещь, мистика. Каким-то образом Дулов регулярно оказывался у истоков всяких хороших вещей. В Германии он стал, например, «крёстным отцом» Вуппертальского фестиваля – самого масштабного в стране. Да и у нас в Марбурге «жизнь» – приезды бардов – началась с посещения Дулова. Он ведь невероятно заразителен – от него расходится какая-то эпидемия доброты (извините, в прошедшем времени, не могу!). После знакомства с А. А. наша германская компания превратилась в «Клуб любителей Дулова». Периодически объясняемся друг другу в любви к нему, и настроение улучшается.
Владимиру Ланцбергу принадлежит термин «личностная песня». И в феномене Дулова личность наполняет, окрыляет и перекрывает всё остальное. Возможно, мир наш всё ещё как-то скрипит именно благодаря таким людям, как он! Если не говорить о родителях, жене и т. д., мне хватит пальцев на руке, чтобы назвать людей, оказавших на меня существенное влияние, определивших мою жизнь. Дулов среди них, хотя к моменту нашего знакомства мне было уже за сорок. Какое всё же счастье, что мне было подарено десять лет общения с ним!
Мы познакомились с Александром Андреевичем в начале 1998 года в Бонне, на домашнем концерте в доме наших друзей Оганянов, которые влюбились в него с первого взгляда и для которых он тут же стал членом семьи. Саша при этом хотел попасть в Амстердам…
Стоп! Дописался… Александр Андреевич Дулов. Человек на поколение старше меня. Доктор химических наук, автор замечательных песен, с части которых жанр, можно сказать, начинался. Я отношусь к нему с предельным пиететом и зарекался называть его здесь Сашей. Какой он мне «Саша»? Он – мэтр! Но что же поделать, если Дулов – мэтр… «неправильный»? Если он приходит с концерта весь улыбающийся, «наэлектризованный» и что-то такое замечательное излучающий? Если вместо того чтобы рассказать одну-две заготовленные «байки», коротко посидеть с хозяевами, отдавая долг вежливости, и пойти спать (назавтра – отъезд, назавтра – опять концерт!), он оказывается в кругу всех присутствующих, и гитара идёт по этому кругу, и, при отсутствии у упомянутых присутствующих умения как петь, так и играть, стесняться почему-то не хочется, и из себя и гитары что-то такое извлекается, а в два часа ночи Александр Андреевич, по своему категорическому настоянию ставший уже для поражающихся своей наглости присутствующих Сашей, поёт своё громоподобное «Алаверды», в ответ на что не привыкшие к таким «колыбельным» немецкие соседи звонят и пытаются что-то объяснять насчёт «Nachtruhe» (ночной покой им, видите ли, потребовался!)?
Впрочем, другие, немецкие же, соседи говорят, мол, как чудно у вас вчера пели и нельзя ли, мол, почаще.
Дулов не зря создал столько песен на стихи поэтов «серебряного века». Он сам в чём-то оттуда. За годы общения мы не слышали от него ни о ком дурного слова. Произносить подобное он был, похоже, органически неспособен. Оценки от сдержанно-положительных до восторженных. Когда одна известная дама поступила неблаговидно и все от неё отвернулись, Дулов остался рядом. Не потому, что не осуждал, а просто потому, что нельзя же, мол, чтобы все в одного швыряли камнями. В его присутствии потребность и самому быть добрее, порядочнее и терпимее ощущалась чисто физически.
…Москва, 2001. Мы провожаем Дулова после работы – его сотрудник после операции на мозге неадекватен, агрессивен; жена не справляется. У самого А. А. аритмия, вид измученный, но о том, чтобы пойти домой, не может быть и речи – он будет ночевать там, где плохо, где он нужен.
…Есть люди, задающие планку. Владимир Ланцберг незадолго до смерти подготовил программу для Вуппертальского фестиваля. Почти глухой, почти слепой, не держащийся на ногах, с неслушающимися руками, до и после концерта почти теряющий сознание. Первые минуты были страшны, из гитары не извлекалось ничего похожего на музыку, и ясно было, что ни о каком выступлении не может быть и речи. Это нам было ясно. А Володе было ясно другое. Так что постепенно пришлось подчиниться и гитаре, и голосу. И была программа по песням Краснопольского и программы памяти ушедших бардов. А назавтра ещё и занятие по ви́дению текстов стихов и песен.
…Когда болезнь догнала Александра Андреевича всерьёз и стало понятно, что можно бороться за время и самочувствие, но исход предрешён, Дулов остался Дуловым. В 2006 году я послал ему тексты моей готовящейся к выходу книжки. Уже знающий о неизбежной скорой смерти, Дулов немедленно отозвался кучей тёплых слов и пародией:
Свершается! И ждёт
планета вся,
Чтоб в книжку Гришину душою окунуться…
Лёд трóнулся! Точнее – тронулся́.
Точнее – собирается тронýться.
Дулов сочинял песни на чужие стихи, считая неуместным писать на собственные, когда есть чьи-то, по его мнению, лучшие. Но последнее, что он оставил, это как раз не песня, а приснившееся ему незадолго до смерти стихотворение, воспринимающееся как завещание:
Я люблю, расправив
перья,
Над землёю взмыть любимой.
Отдохнуть на Джомолунгме,
В Ниагаре понырять.
Пролететь, дыша свободой,
Над землёй необозримой,
Порезвиться с кашалотом,
С львом в саванне полежать.
Но заметивши людишек,
В мир палящих и друг в друга,
Камнем с неба я срываюсь
В океан, на дно, в крови.
И молюсь я: дай им, Боже,
И молюсь я: дай мне, Боже,
И молюсь я: дай нам, Боже,
Всем хоть капельку любви!
Дулов остался Дуловым. Продолжал жить, интересоваться всем и всеми и… творить. Хотя давалось это ох как нелегко. В мае 2006 года, сильно похудевший и ослабевший, он пел как ни в чём не бывало на своём юбилее. Да что там – даже 18 марта 2007 года (15 ноября 2007 года Дулова не стало), когда было уже совсем плохо, Александр Андреевич пел на презентации своего нового диска «На коне» (Да! Только так и не иначе: «на коне»!!!). И вряд ли непосвящённый понял бы, что поёт больной, обречённый на скорую смерть.
…Кстати, три песни Ланцберга, написанные им в самые последние месяцы жизни, – мои самые любимые.
…Году в две тысячи пятом, незадолго до того, как онкология заявила о себе в полный голос, услышав Александра Дулова на «Втором канале», Ольга Чикина восхищённо произнесла: «Не перевелись ещё мужики на Руси! Не всех война повыбила!»
Есть, повторяю, люди, задающие планку. Дулов олицетворяет честность, совесть и благородство. Он, кстати, и в советские времена не любил приспосабливаться к реалиям и не шибко это делал.
…Да, смерть – штука злая. Да, Дулов не приедет больше на гастроли. Да, мы не сможем ему позвонить, не сможем заехать, попав в Москву. Но остальное ведь останется с нами – голос из динамиков, лицо на экране. И никто не помешает нам и дальше мысленно к нему обращаться. Пока живы мы, любившие его и любящие, он будет жить в нас. А потом в наших детях, у которых в душе и он, и его песни давно занимают то место, на которое кому бы то ни было другому претендовать бесполезно. Но и к их детям, и, хотелось бы верить, к детям их детей Дулов будет приходить! Это не страшно, что лишь с экрана. Всё равно не влюбиться в него невозможно!
Старший друг моего отца, фронтовик, перед своей внезапной смертью успел скомандовать, чтобы на похоронах было море водки и пелись солдатские песни. Мы не будем петь солдатские песни. Закончу своим поздравлением (на базе Сухаревско-Никитинского) Александру Андреевичу Дулову к его прошлому, 75-летнему юбилею:
Саша Дулов –
хранитель основ.
Для юнцов он подобен иконе,
И у жанра крутых паханов
Почитается бардом в законе.
Но закон ему, видно, не впрок –
По своим по законам, похоже,
Он мотает с гитарою срок
И на химии трудится тоже!
Этот срок – он
пожизненный срок,
И амнистий, надеюсь, не будет.
Речь аккордов и музыка строк
Пусть и дальше без устали будят
Всё, что жизнь усыпляет в душе,
Нас тряся, как вагон арестантский.
Вы тех самых теней атташе,
О которых писал Левитанский!
Нету века, а есть
человек!
Вы поёте и век создаёте.
Каждый век – он серебряный век,
Если Вы в этом веке живёте.
Пусть эпохи неясен исход,
Пусть вокруг в основном не испанцы –
Извините, Вы – мой Дон Кихот!
И возьмите меня в Санчо Пансы!