Виктор Коркия

*   *   *

Среди весёлых дон-жуанов
я самый грустный дон-жуан.
Среди российских либерманов
я самый русский либерман.

Среди отъявленных злодеев
я самый маленький злодей.
Среди последних прохиндеев
я не последний прохиндей.

И мне звонят друзья-поэты –
Калашников и Бережков.
Но на пустынный берег Леты
я не зову своих дружков.

Я их люблю любовью брата,
а может быть, еще сильней.
Моя любовь не виновата,
что мне со стороны видней,

как пожирает огнь геенны
последний райский уголок,
где мы нетленны, но мгновенны,
и под собой не чуем ног.

*   *   *

Он так хотел сойти с ума,
но как-то не сходилось.
Он вышел из дому. Зима
белела и светилась.

Он посмотрел по сторонам,
превозмогая жалость:
белело тут, светилось там,
а жизнь не получалась.

Он шёл в толпе, томясь одним –
умом, и тьма народа
взаимодействовала с ним
как мёртвая природа.

Круговорот каких-то морд
урчал и мыслил здраво,
и, как великий натюрморт,
лежала сверхдержава.

Над ней луна средь бела дня
плыла в небесной сини.
Он шёл, молчание храня
от имени России.

Он понимал её умом
и понимал поэта,
который смел сказать о том,
что невозможно это.

Но пусть и Запад, и Восток
исполнены коварства,
Россия все-таки не Бог,
а Бог – не государство.
1982 (?)

*   *   *

Те, для кого закрыты небеса,
напрасно в них глядят во все глаза.
И жалко их базарное веселье
перед железной дверью в подземелье…

2007

НЕМОТА^[1]

Когда слезоточивый газ
течёт из юных женских глаз,
и звёзды, ставшие очами,
пронзают бездну пустоты, –
вселенский голос немоты
звучит безлунными ночами.

И крик души – безмолвный крик
над Гибралтарскими Столбами
летит, отпущенный губами
в Аид сошедших Эвридик.

И, отражаясь от небес,
окутывает Пиренеи,
и немота шумит, как лес,
и небо кажется темнее,
чем тьма, чем истина, чем крик,
который всё летит, немея,
и нет ни одного Орфея
на миллионы Эвридик.

*   *   *

Владимиру Друку

Имеющий уши не слышит,
не видит владелец очей,
и в каждом законнике дышит
державный покой палачей.

Их дети познали науки,
их жёны спокойны во сне,
и даже предсмертные муки
у них благородны вполне.

Кровавые слёзы просохли,
и жизнь худо-бедно прошла,
и словно ослепли, оглохли
цветы легендарного зла.

И пусть миллионы не встанут
из вечной своей мерзлоты,
они повторять не устанут,
что помыслы были чисты.

Не знаю. Быть может. Не знаю.
Не знаю и знать не хочу.
Ступаю по кромке, по краю.
Безвестные кости топчу.

ОТРЫВОК ИЗ НЕЗАВЕРШЁННОЙ ПОЭМЫ

Чужих постелей властелины,
не закалённые войной,
Распутина и Катилины
не замечают за спиной.

Под гром победного салюта
им сладко естество пытать
и грудью твёрдой, как валюта^[2],
невозмутимо трепетать.

Идут стальные легионы,
здоровый дух чеканит шаг.
Но экс- и вице-чемпионы
покинули тебя, Спартак!
И гроб хрустальный на лафете,
в котором возлежит твой меч,
прицеплен тросом к Царь-Ракете:
игра с огнём не стоит свеч.

Их нет в продаже. И не будет.
В динамиках скрипит кирза.
Распутин немку приголубит
и фюрер выпучит глаза.

И я с моей системой нервной
и комплексом чужих идей
тебя отправлю в 41-й
как сверхраба на сверхлюдей!

И пусть скрестятся ваши гены
здесь, на коломенской версте,
и крест возникнет из геенны,
и жид, распятый на кресте…

середина 80-х (?)

*   *   *

Если разобраться, если вникнуть,
стоит ли вниманье привлекать?
Можно к одиночеству привыкнуть –
мало ли к чему не привыкать!

Я могу довольствоваться малым.
Не пора ли выйти из игры?
С головой накроюсь одеялом –
и открою новые миры.

Как улитка или черепаха,
в спячке познающая себя,
за кордоном нищеты и страха,
за границей собственного я,

где уже ни боли, ни обмана,
где не страшно жить и умирать,
где, по крайней мере, как-то странно
злобствовать, витийствовать, играть, –

жизнь моя едва ли мне приснится.
В полночь в Елисейские поля
выпорхнет из рук моих синица
и авось сойдет за журавля.

В тёмном небе некого стесняться –
лишь бы не задеть за провода.
Перед смертью – что мне прибедняться,
после смерти – что мне правота?..
Вербное настанет воскресенье,
а когда – бессмысленно гадать.
Если вникнуть – адское везенье.
Если разобраться – благодать.

конец 80-х

МОНОЛОГ ОФЕЛИИ В ОБРАЗЕ ЛУНЫ^[3]

Cиньоры, я – Луна, планета Снов!
Я освещаю отражённым светом
сон разума, брожение умов,
священный ужас, свойственный поэтам,

безумный трепет непорочных дев
и непорочный трепет дев безумных,
кровосмешенье датских королев
и робкие шаги злодеев юных.

Мои лучи слепят глаза слепцов
и заполняют пустоту природы,
и праотцы взирают на отцов,
на вымершие города и роды,

как Бог живой на вымерших богов,
как дети на отцов своих ушедших,
но отражённым светом всех веков
я обливаю только сумасшедших!

Я развращаю просвещённый ум
и отвращаю от дневного света.
Бесплодные плоды великих дум
я заполняю пустотой Поэта.

И в пустоте я воздвигаю свой
златой чертог! И всё в моем чертоге –
ползучий гад, и человек, и боги –
всё что ни есть – и сам чертог златой!

Мой свет, синьоры, – это высший свет,
а высший свет, синьоры, – свет бессрочный –
свет истины, которой в мире нет,
и слёзы девы, может быть, порочной!..

ПОЭЗИЯ

Всегда отделена от государства,
во времени нигде ей места нет.
Но царство Божье – истинное царство.
А кто не верит в это – не поэт!..

*   *   *

Памяти Алексея Парщикова

Статýя сойдёт с пьедестала без помощи ног. ^[4]
Но тьма велика, и никто ничего не заметит.
И облик Диавола примет разгневанный Бог,
и двадцать веков светом истины разом осветит.

Но что нам до истины? – этот холодный огонь
исходит с небес, до которых любви не добраться.
Свеча догорает, и воск обжигает ладонь.
Того и люблю, с кем придётся навеки расстаться.

Закаты Европы красивы в пространстве пустом.
Статýя без ног переходит века и границы.
Статýя без ног огибает пустующий дом.
Свеча догорает, и ты опускаешь ресницы.

Природа боится, но не пустоты, а себя.
Себя, то есть тех, кто собой заполняет природу.
Статýя без ног заполняет природу, и я
уже не могу различить пустоту и свободу.

*   *   *

Голос мой становится седым,
чтобы легче превратиться в дым.

Этот дым восходит к небесам,
чтобы свет пролился, как бальзам.

Чтобы кто-то через триста лет
вдруг открыл, что был такой поэт…

2009

ЦЕЗАРЬ И КЛЕОПАТРА

Древний Египет. Цезарь возлежит в позе Сфинкса. Появляется Клеопатра в прозрачной одежде, не оставляющей никаких сомнений.

 

---

1. Из пьесы «Дон Кихот и Санчо Панса на острове Таганрог». ↑

2. Эту метафору в разговоре со мной как-то обронил Алексей Дидуров, а я не постеснялся её подобрать и использовать. – В.К. ↑

3. Из пьесы «Гамлет.ru». ↑

4. Это стихотворение, посвященное Алексею Парщикову, было опубликовано в моей книге «Свободное время» (1988) в иной редакции. – В. К. ↑