Никольский

Взгляд со стороны

ЖИЗНЬ

Задевая бортами, разбивая мои представленья,
изменяя твои представленья, даёт представленье.
Не затянешь болтами, не спрячешься с краю
и не выкрикнешь «я не играю!»
Исцарапает кузов, изменит привычки и вкус искорёжит
(не о разнице вкусов…). Придумает серные спички,
в придорожных гостиницах станет скучней и дороже,
не останется денег к утру на билет электрички.
Повышает давленье, и люди беззубыми ртами…
Белозубые в прошлом, здоровые, умные люди –
все мечтают отсрочить крушенье: евреи в галуте,
европейцы холодные после крещенья в воде иордани,
африканцы голодные, сытые американцы
и голодные американцы хотят отбрехаться,
сделать вид, что они не знакомы, они не отсюда,
от греха схорониться подальше и выпросить новую ссуду.

ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

Порядок рухнул. Это был подарок,
случайная удача, лотерея.
Теперь не маршируют на парадах,
зверея, чёткий шаг не отбивают.
Евреи щук уже не фаршируют
и русские почти не выпивают.
Растаяли последние химеры,
в Австралии не включишь вентилятор,
закрылся в музыкальной Вене театр,
не помогли планете полумеры.
Порвáлась плёнка, что держала вместе
больных, врачей, лекарства и воронки,
лекарства, колбы, пломбы и коронки,
нежирную начинку в пресном тесте,
бензин в колонке, предложенья в тексте.
Разорвана пружина, лента, связка,
не соберёшь, не свяжешь воедино,
без смазки не покатится машина,
чего бубнить про лето в Сан-Марино –
попробуй доберись до Новоспасска!
Таксистов нету, не видать красоток,
не строят небоскрёбов и высоток,
ютятся в неказистых, смежных, тесных,
приезжих опасаются и местных.
Пропало, будто не бывало рядом,
что было нужно и чего не надо –
духи, кино, наряды и помада
побиты градом.
Что было ясно, чётко, очевидно,
обычно, просто, даже не завидно,
с чем соглашались и чему кивали
и мельком говорили: «Да, конечно!» –
теперь не навсегда, не бесконечно,
теперь едва ли.

*   *   *

Толпа озлобленных и ослабленных у неба требует послаблений,
толпа оскорблённых и искривлённых у неба требует исправлений,
в натопленных комнатах за утеплёнными рамами требует привилегий.
Хотят быть влюблёнными исступлёнными из романов или элегий.
Толпа обособленных и насупленных средь груды вещей накупленных
твердит о годах погубленных, друзьях изрубленных,
предъявляет справки, требует слуг, охраны,
хочет добавки и сверх программы.

*   *   *

Мне иногда мерещится страна –
на маршале блистают ордена,
которые надраил ординарец.
Там диктор говорит, не запинаясь.
Там чутко охраняют кобеля
седые башни гордого Кремля.
Там окружен почётом каждый старец.
Ударники представлены к награде,
печенья выпекают в Танкограде,
печеньям рукоплещет вся земля.
Лекарства от спины и головы
везут в столицу длинные составы,
там день и ночь топорщатся штыки,
на эмках едут грозные наркомы,
в полях огромный урожай травы
(вредители погибли от отравы),
ЧеКи боятся злые остряки,
работают до ночи избиркомы,
чтоб доказать: они во всем правы,
кругом правы и стопроцентно прáвы!

*   *   *

Захмелевшие, осмелевшие,
глядят в бокалы свои обмелевшие,
наливают розовое, как роза,
громыхает кончерто гроссо,
смущенье идет на убыль,
певца обнимает принцесса Грёза,
и жизнь незакончена, словно Врубель.
В голову непрестанно
лезут строчки из французского драматурга,
затурканные арестанты из Пакистана
освобождаются, ассимилируются. Из турка
получается доктор, его микстура
помогает от кашля и аллергии,
проклятая квадратура
круга решается.
Решаются и другие:
стало чисто, можно забыть о стирке,
соседи в полночь не сверлят дырки,
дети звонят почаще, но сначала рождаются,
а ещё раньше трепетно ожидаются,
а ещё раньше нам ссора не помешала
и ты не ушла, и я с тобой допоздна…
а турка и не сажали – ура, иншалла!
Короче, весна, весна!

*   *   *

Выпитое красное проступает через загар,
ее пальцы ищут серебряный портсигар.
Этой ли он клялся и присягал?
К ней ли крался и вселенную предлагал!
А теперь он страшнее, чем прокурор,
закурил и сердце ей проколол,
а она с ним ходила за косогор,
привозила исчезнувший корвалол.
Вот такой они затеяли разговор,
вот такой построили частокол.
Каждый стал упрямец и радикал,
А союз их рассыпáлся и протекал.
Этот спор их пронизывал, протыкал,
словно льдину – атомный ледокол.
Не столкуются москаль и хохол,
не поднять упавшую вертикаль –
не дождаться помощи от властей,
не избавиться от несвязностей и чернот.
Даже напоминание про детей
вряд ли чего-нибудь повернёт.

ПЕРЕМЕНА АДРЕСА

Когда-то,
не сейчас и вдалеке.
Сто лет назад. На третьем этаже.
Не наш язык. На этом языке
и в самом ненадёжном падеже
сообщено, обещано. Спина
распрямлена. А бешеный порыв
не поломал. Исполнилось сполна
и катит дальше, прошлое зарыв.

*   *   *

Никуда не денешься от безденежья,
потому что существование – всамделишно.
Делишь на части содержимое кошелька.
Думаешь, как дотянешь, во что оденешься.
Всё действительное – мечтаемо и желаемо:
это жилая площадь на юге Ерушалаима,
шало глядишь на неподражаемые шелка,
на то, что богатыми по телевизору пожираемо.
Но потом решаешь, что всё – мираж.
Замираешь, смотришь, а там – муляж.
Принцесса оказывается замарашкой,
а милашку выручает лишь макияж.
И когда тебя ласкают винительным падежом –
это чтоб у тебя переждать и не вымокнуть под дождем,
а ты будешь распотрошён, как при ударе шашкой,
и смешон, как Пат или Паташон.

*   *   *

В библиотеке – старцы… Кому там писать записки?
Ей надо пьянеть быстрее, ходить на танцы,
избегать трений и обострений… Учить английский,
потому что бывают американцы…
Есть несколько любвеобильных наций…
Годится и работяга, а не патриций…
Если б не там родиться, с другими знаться…
И раньше лет на пятнадцать, а то на тридцать…
Не из-за талии, что бы там ни гутарили,
что-то другое – удача, химия… а не линия.
Да и глаза у неё карие, веселые и так далее.
А пропасть – неодолимая.

*   *   *

May the Force be with you

Вырасти, вырастить сына,
а когда ему стукнет десять,
разыскать DVD и почти насильно
усадить и комнату занавесить.
Объяснить, что даже тебе когда-то,
эта актриса… а впрочем, ладно…
Что четвертое мая – такая дата,
что было весело и нарядно,
что в кино на него много раз ходили…
А он в ответ на твои упрёки
скажет, чтоб завтра до двенадцати не будили,
а сейчас у него уроки.

СТИХИ О СИОНЕ

Да отсохнет правая длань моя, если хоть раз в подлунном
я тебя забуду, уеду в Шую,
найду барышню на ситцевом комбинате.
Ибо только твоя, ударяющая по струнам,
впадающая в большую…
И заведу с ней сына, перестану тебя вспоминать и
оставлю детей в продлённой,
стану в супермаркете по субботам…
И, взбодрённый чаем, не затоскую.
Мы с ней поселимся в утеплённой…
Участок будет засажен и обработан,
и мы будем ценить дольнюю и мирскую.