* * *
Под землёй рукотворной Рембрандта,
Под завалом теней насыпным
Бьют вполголоса света куранты
По тебе, по себе, по родным.
Проступают любови крупицы
Из-под рубища жаркой тоски —
То перо окровавленной птицы,
То ресниц золотые пески.
Как талант, неглубоко зарытый,
Словно клад не у всех на виду,
Так разбойник распятый, убитый
Слышит музыку рая в аду.
Ломит время огромную цену,
Чтоб сказать – благодарствуй, отец, –
Хоть за пуговицу офицеру,
Хоть за матушкин старый чепец,
Хоть за лучик, на сердце оттёртый,
Хоть за нищий страдания мёд.
Скажет батюшка – вижу, остёр ты –
И слепыми руками прижмёт.
* * *
Утро, всё чудится что-то не то –
Шорох, с каким надеваешь пальто,
Что-то иначе немного, едва,
Словно пришиты не так рукава.
В сумерках синих на улице, сер,
Снег ноздреватою пенкой подсел.
С воздуха, кажется, сняли налёт.
Сердце догадка кольнёт.
Жизнь прожита, что-что будет – бог весть.
Вещи становятся как они есть.
* * *
Темнота, я стою посреди снегопада,
Словно в кроне деревьев огромного сада,
Он растёт на меня, оплетая корнями
Тишину над землёй в снегодышащей яме,
Расширяется вверх снегопада убранство,
Опускается стерх темноты и пространства,
И, вздыхая, стоит в белоснежной неволе
Белый конь, тишиной осыпаемый в поле,
Раздаётся тоски лошадиное ржанье,
Просто песня без музыки, слов, содержанья,
То ли вечность скрипит, как заржавленный терем,
То ли в поле храпит жеребёнок, потерян,
То ли просто вот так посреди снегопада
Можно долго стоять, возвращаться не надо,
Различая ничьи очертания смутно
И теряясь в ночи, находить поминутно
Тебя.
* * *
Март идёт по Москве ледоколом
И не портит собой борозды.
По рукам молодым полуголым
Серебришко гуляет, хрусты.
Едет купчик путёвый с рублёвкой,
Рассекает пейзаж кораблём,
Белозубой улыбкой неловкой
Вынет душу, подарит рублём.
На волне куража и азарта
Развернулись Кремля газыря.
Никакого прекрасного завтра,
Все сегодня на стол козыря.
Ты, Москва, не вмещаешься в карты,
Черноводье, медвежий умёт,
С юга нарды, на севере нарты,
В середине разлившийся мёд.
Под ногами галдят чертенята,
На Арбате поёт муравей,
Ну, а я-то что рад, ну а я-то,
Захудалых ничейных кровей?
Так… трамвай дребезжит толстосумом…
Есть четыре коротких строки
О разбойнике благоразумном
Из Евангелия от Луки.
ВИД ИЗ ОКНА
Смысл жизни, – сказал нам Тонино Гуэрра,
–
Он в том, что увидишь в окне,
Проснувшись. А деньги, семья и карьера,
Здоровье, друзья, и талант, даже вера —
Всё прахом истлеет в огне.
Свой серенький двор, т.е. смысл
неутешный,
Представил, вздохнул, усмехнулся:
Ну, думаю, дед в Адриатике нежной
Заелся, забылся от жизни успешной,
Чего не бывает? – свихнулся…
…Вихляет Градиска, навыкате бёдра,
Горят ветхой мебели тучи,
Пылит Нино Рота в окне Амаркорда,
И солнце, и юность, и дуче.
Как век, проплывает полуночный лайнер,
Он всех подберёт ещё на борт,
Редеет теней хоровод на экране,
Цыганский сгорающий табор.
Огонь язычком, как лисичка Алиса,
Оближет мальчишек на пляжах.
– Лизни нас, лисичка! – кричат. – Ввек обяжешь!..
Старик угадал относительно смысла,
Проснёшься – и вспыхнет кулиса.
Но что там, в окне, за ответы и числа —
Уже никому не расскажешь.
СТАРИК
Не притерпеться к боли, ни к какой.
Всем кажется, что в этом лабиринте
Все входы, выходы он зрячею рукой
На ощупь знает. А ему – не выйти.
Ну что там, старый хрен? – Пока
кряхтишь?
Недолго уж!.. Он в коридоре белом
Трясётся, как подопытная мышь,
Марая простыни и сам мараясь мелом.
Ночная лампочка таращит мёртвый зрак.
Проход, окно… вчера было окно ведь…
Тоску неразделённую никак,
Как водку, ни сглотнуть и ни раздвоить.
Он призван на войну как рядовой,
Он – нашей армии. Но ныне, среди ночи,
К своим идти вперёд с передовой
Ему из окружения – короче.
* * *
…Прорезываться начал дух,
Как зуб из-под припухших десен…
Обостряются духа черты.
И душа с изумлением видит,
Как под кровом её теплоты
К свету свет прорастающий идет.
Сквозь ржаной перегной доброты,
Задушевности мягкую внешность
Прорезает асфальта пласты
Стебелька раскалённая нежность.
Вытесняя птенцов из гнезда,
Распахнёт воспалённые вежды,
И уж как себя дальше ни тешь ты –
Тот зелёненький клювик листа
Развернёт тебя древом надежды,
Длиннопалым растеньем креста.
РИСУНОК
Как зимнее солнышко в северной дымке,
Морозных ресниц раскалённые льдинки,
Подснежник, улыбки росток,
Вот-вот он распустится в воздухе слепо,
Задумчивый взгляд, словно капелька неба,
И детской руки лепесток.
Расплывчатых красок жемчужное млеко,
Младенческий абрис предплечья и века,
Причёски речной ветерок –
Одним нарисована росчерком света,
Ты вся словно сердцем вполголоса спета
У жизни моей между строк.
Уступчивый север, неяркая внешность,
Ты только душа и подробная нежность,
Мерцанье лампадки внутри.
Когда-то мы были с тобою моложе,
Тебе обещал я рисунок, ну что же…
Ну что ж, дорогая, – смотри.
* * *
Я, Боже, твой плетёный короб,
Сосуд скудельный,
Забыт во тьме. Снаружи город
Шумит, отдельный.
Мелькает свет, снежинки, люди,
Ларьки, торговки,
А я оставлен в ветхой груде
Вещей в кладовке.
Ты всем позволил быть, покуда
Гулять по свету,
Но если мной не явишь чудо –
Меня как нету.
Я лишь стареющие прутья,
Подобье склепа,
Худые рёбра, то есть грудь я
Без сердца, света.
Но помнит клеть свободы жженье
Во мгле утробной,
И райский ужас умноженья
Пшеницы сдобной,
И как волной на берег плещет
Народ в смятенье,
И как лозы живой трепещет
Переплетенье.