Елена Игнатова

С переменой звезд

Умер Михаил Генделев, один из самых значительных авторов русскоязычной литературы Израиля.

Мы были знакомы с начала 1970-х, когда он появился в кругу ленинградских “неофициальных” поэтов. Он был энергичен, напорист и полон идей – начиная с того, как “правильно” писать стихи, до того, каким образом добиться публикаций; а еще он горячо убеждал нас уступить дорогу молодым. Это казалось забавным, поскольку большинство из нас были его ровесниками или немногим старше. Миша был запальчив, идеи сомнительны, но он сразу располагал к себе открытостью, искренностью и несомненным талантом.

Его стихи той поры запомнились, главным образом, экспрессией, сближавшей его с одним из поэтов ленинградской “неофициальной” литературы Виктором Ширали, и тем, что со временем он стал все чаще обращаться к еврейской теме.

Помню его чтение в квартире, хозяева которой уезжали в Израиль. Там собралось много молодежи, и, когда после чтения мы вышли на Невский проспект, кто-то воскликнул: “На Восток! На Восток!” Это предложение вызвало одобрительный смех, и было понятно, что речь идет не только о ресторане “Восток”, в который они направлялись.

В 1977 году Генделев уехал в Израиль. Говорят, с переменой звезд человек меняет судьбу, а для Михаила Генделева это стало счастливой переменой творческой судьбы. Он попал в мир, в котором его поэзия обрела новую энергию и тему, в мир, где современность органично связана с библейской древностью. В стихах, посвященных Ливанской войне, в которой он участвовал, появляются образы “бывших народов”, врагов древних израильтян из Вавилона, Сидона, Тира.

Соединение в его стихах традиций русской поэзии и библейской поэтики, эпического начала и пронзительной любовной лирики оказалось плодотворным. Война, любовь, смерть – главные темы его лучших, на мой взгляд, книг: “Послания к лемурам”, “Стихотворения Михаила Генделева”, “Праздник”.

В 1990 году мы встретились в Иерусалиме, и я всегда с благодарностью помню его помощь и дружескую опеку. Миша не изменился, он, как и раньше, теоретизировал, на этот раз о концепции “русскоязычной израильской литературы”, читал новые стихи, составлял книгу и жил, как “птицы небесные”, почти в буквальном смысле – в мансарде, под крышей высокого дома.

Его бедность, о которой он сочинил двустишие “Сначала отключают свет и воду, / Потом белки, жиры и углеводы”, закончилась с прибытием алии из бывшего Советского союза в начале 90-х годов. У Миши появился круг молодых поэтов, для которых он был наставником, новые друзья и, наконец, небольшой заработок за статьи, которые публиковала газета “Вести”. Он никогда не пенял на нужду, но на журналистскую поденщину, из-за которой надолго перестал писать стихи, жаловался горько.

…В последний раз мы увиделись незадолго до его операции, и, хотя долго не встречались, Миша как бы продолжил прерванный разговор. Он сетовал на то, что в России нет хороших молодых поэтов, сплошь бездари, и главное – они не владеют техникой стиха! Отсутствие “техники стиха” его особенно удручало, но я возразила: бездарям никакая техника не поможет, поэзия – это чудо, а не ремесленная мастерская.

Мы условились продолжить этот разговор позже, но через несколько дней он лег в больницу. Несмотря на убеждение, что можно “делать стихи” по выкладкам и расчетам, Миша нечасто придерживался этого правила и писал замечательно. Он достиг своей цели – стать израильским поэтом, пишущим по-русски, и лучшее, что им создано, принадлежит обеим литературам.