Москва. Лето 2008 года. Жарко, на дорогах пробки. Метро, в которое “приличный человек” не войдет, трещит по швам: “неприличные” тоже хотят передвигаться. Полны рестораны, ночные клубы. Завсегдатаи стремятся соответствовать гламуру. А что же театры, вечные как мир, но далекие, по определению, от стандартов дня сегодняшнего? Несмотря на заоблачные цены, ломятся от зрителя.
Дают классику, дают современность. Москвичи смотрят все. Смотрят-то они смотрят, но понятия имеют. Знают имена пафосные и не очень. И поговорить о них могут не как-нибудь, а со знанием дела. Я постаралась соответствовать и посмотрела все, что удалось ухватить в уходящем сезоне. И с ужасом поняла, что отстала безнадежно.
В театрах чисто. Декорации новые, качественные, актеры артикулируют хорошо, четко, да и текст бессмертных произведений не искажен. Так что не подкопаешься. А скучно. О Таганке боялась даже думать. Вдруг и там не произойдет узнавания, вдруг исчезла магия детства, незабываемые ощущения перетекания зала в фойе, а оттуда дальше, на улицу, и так до самого дома? Неужели ничего этого больше не будет?
Поинтересовалась наличием билетов. Выяснилось, что с билетами непросто, и нужно подсуетиться, чтобы на что-то попасть.
…Но все случилось, и все было так же и даже лучше. Тот же зал, та же аура, те же актеры (а даже если не те, то говорящие на том же, любимовском языке). Те же ощущения, которые никогда не надоедают. Таганка!
Уже потом, после спектакля, спрашивала подругу: как же так? Почему нет никакой рекламы театра? Ведь только о нем и стоит говорить! Рекламировать Любимова? – сказала подруга, – глупость какая! Это все равно, что рекламировать Пушкина. Зачем ему это надо? Он и без того останется Пушкиным.
Интервью. Этот жанр предполагает, что один из участников знает, что он персона выдающаяся, а другой разделяет это знание. Я готовилась. Думала, будем говорить о высоком (а о чем еще говорить с самим Любимовым?). Но при встрече все мои заготовки разлетелись в прах. А дальше я уже и забыла, о чем хотела спросить. Только иногда себя одергивала (пора!), но снова уплывала, будто в другую реальность. И все же как-то слишком просто выходило, приземленно даже. Оказалось, что вместо вхождения в образ актер должен тренировать свое тело, а магия булгаковского “Мастера” рождается всего лишь из детского рисунка и старой рамы! Но, позвольте, где же страсти, терзания, поиски смысла жизни? Я ждала, но так и не дождалась.
Когда вышла, поняла: о них-то мы и говорили.