Ирина Гольцова

Паутинка

НЕВЕСОМО

Разбуди меня в пять или в шесть.
Не сердись, если стану сердиться:
В гущу сна так отрадно осесть,
Как чаинка, как в заросли птица –
Невесомо и сладко осесть…

Как усталый глазастый птенец –
Что колючки ему, что кочевья,
Что эпохи бесславный конец –
Для него существуют деревья.
Что эпохи ему? что конец?..

В бликах счастья весенний наряд,
Окрылённость, молчанье, истома…
И прощающий, ласковый взгляд
Навсегда уходящим из дома.
В бликах счастья весенний наряд…

 
МАРТ

A .Б.


На столбе сидит ворона, чистит перья.
Как умна и осторожна как теперь я!

На сетях ветвей чешуйки ночи – звёзды.
Старый лис вдыхает марта чёрный воздух.

Ну зачем седому лису анемоны?
Вот добраться бы ему до той вороны!

Но течёт туманом асфоделей запах,
Золотистая пыльца на мокрых лапах.

Лис простыл, и никудышным выйдет пенье –
О любви до гроба тихое хрипенье.
Лисий век лихой, увы, почти что прожит.
Но не пить отравы этой он не может.

 
 
 
FANTASY

А. Ч.

Цвет коры у платанов –
Это цвет отсыревшей луны.
Средь дождей и туманов
Теней нет и шаги не слышны.

Своевольное слово,
Встрепенувшись по-птичьи, вспорхнёт –
Для полёта слепого
В колкость сучьев и липкость тенёт.

Пух знакомых созвучий
Бережливое эхо вернёт.
В лунной ветке паучьей –
Воробьиного счастья полёт.


 
Ж-Ж-ЖИЗНЬ

Вертолёт летит за птицей,
Птица ищет, где бы сесть.
Где б воды живой напиться,
Где б жучка какого съесть.

А жучок на тонкой ветке,
Величавый и хмельной,
В перламутровой жилетке,
Водит глазом за стальной,

Хрипло дышащей машиной,
Что застряла в облаках –
За растерянной махиной
У простора на руках.

 
СМАРАГДЫ, ЯХОНТЫ, БЕРИЛЛЫ…

Смарагды, яхонты, бериллы
Мне тётя добрая дарила.
А тётя злая отбирала
И хризолиты, и кораллы.

На злую тётю спозаранку
Порой роняла я стремянку,
А доброй тёте – “С добрым утром!”
Выкладывала перламутром.


 
ПАУТИНКА

Как пятна жира, сходят даты:
По полю в белых мотыльках
Гуляют толстые солдаты
И носят девок на руках.

А девки тёплые, живые,
Как одуванчики, легки,
Блаженно выгибают выи,
Роняя пышные венки.

И пахнут перьями и тиной
Пространства спутанных волос –
Весь город заткан паутиной
И хмелем в облака пророс…

Перед закатом схожи лица,
Но, изловчившись, видит глаз,
Как в паутинке солнце длится,
В ней преломившись много раз.

 
АВТОПОРТРЕТ С ПЕЙЗАЖЕМ

не сохранив ни имени ни дома
раба цветов вольноотпущенница воли
прожилкой прохожу по делу века
учившего не жить а выживать

по днищу дня бреду и прядаю ушами
как дочка завуча которой всё “негоже”
и хочется как завучу при этом
кого-то образцово наказать

врача за зубоскальство и болезни
всевышнего за глупость человечью
за то что снова день вчерашний словно тазик
дырявый на помойку выношу

Но вот миндаль. Цветёт и облетает.
Легко, непостижимо и бесшумно.
Как будто кто-то вдоль февральских стылых склонов
Вдруг пламя свечек белое зажёг.

ИЗ ЦИКЛА “12 ИЮЛЯ”

Л. Ш.

1. Опусти три листочка…

Опусти три листочка мяты
В чай зелёный – в зелёный вечер
Ток потянется холодноватый,
Словно в трюме с зимою течи.

И не сгинет в июльской лаве
Островок из песка и пепла.
Так сказал бы Иосиф Флавий,
Увидав этой ночи пеплос:

“Не согреет и не остудит,
Но украсит – уж это точно”.
Неизменно свеченье о чуде
В белом камне тоски восточной.

В кипарисовой укоризне
Проку нет, когда вкось, не прямо
Проплывает туманность жизни
Над высотами Гиват-Рама.

 
2. На тонкой ножке…

На тонкой ножке – одуванчик.
На хрупком прутике звезда…
Раскрыт чудесный чемоданчик,
Как тайна – вслух. Кипит вода,

Которую кипеть налили.
Кипеть – кипи. Скрипеть – скрипи.
Влекущему – возок да пыли.
Царю степей – курган в степи.

Из-под оливок брызнет масло
Зелёным жирным ручейком.
Светило гаснет. Све… погасло.
Истаял свет, как в горле ком.

…И снова в сумерках явиться
На жизни запах травяной,
Туда, где лишь для нас творится
Круженье пыли водяной.

СУББОТА


Расставляются новые чашки в честь тихой субботы.
Муэдзин, как наседок на корм, мусульман на молитву зовёт.
Сотворяется речь и течёт, заполняя пустоты,
В день седьмой, истончаясь и множась, кружа, как из баночки мёд.

Мусульмане в ближайшем селе отворяют ворота,
Выгоняя субботу, как лошадь, пастись за забор, в темноту,
И хромает стреноженно, тычется в окна суббота,
И потерянно, бельмами звёзд, мирозданье глядит в пустоту.

Вместо мира война. И убавить её невозможно,
Словно звук приглушить или чай отхлебнуть под кружение слов.
То ли света пятно, то ли разум блуждает тревожно,
Утыкаясь в решётки заборов сочащихся светом домов.

 ИЗ ПИСЕМ ПЛИНИЯ МЛАДШЕГО


Плиний Фуску привет! Друг, ты просишь
Наставленья, как сладить с досугом?
Для меня наивысшая роскошь –
В день свободный – общение с другом.
Но коль ценишь ты уединенье
И писательства зуд тебя мучит,
Вот испытанное упражненье –
Перевод тебя стилю обучит.
Лучше с греческого на латынь, но
И с латыни на греческий можно:
Поначалу как будто рутинно,
Скучновато, технически сложно.
Но вращая словесные грани,
И за автором следуя тенью,
После долгих, прилежных стараний
Обретаешь и блеск выраженья
На письме, и отточенность фразы.
И соперничать тянет с великим –
Ты соперничай. Пусть и не сразу,
Ощутить себя небезъязыким
В изложенье с известным сюжетом –
Вот награда! А то и победа,
Если стиль твой богаче при этом.
Лучше быть может только беседа
С умным другом. Но я повторяюсь…
…И стишки, милый Фуск, между прочим,
Тоже можно писать, не стесняясь:
Лаконичен, насмешлив, отточен,
Стих – под стать политической речи
(Но приятен, как пение птицы),
Только он ещё и долговечен,
Речь забудут, а стих сохранится.
Будь здоров.

{Р.S.} Ты сейчас, знаю, занят
Составленьем речей. Фуск, попробуй
Стиль смягчить свой. Воинственность ранит.
Гнев вернётся обидой и злобой.

 
СУТЬ

В январе все растенья похожи на гнёзда вороньи.
Серость, хворост и хворь. И хрустящих суставов кошмар.
Ты платан или вяз? – Всё равно. Проходи, посторонний!
Хиромантия трещин. Луны гипнотический шар.

Только утром февральским вдруг чайкою крикнет ворона,
Обернётся пальто рассмотреть в проводах этот звук,
И безумный терновник, бродящий у южного склона,
Воспарит миндалём, размыкая магический круг.

…А твои небеса просияют, меня узнавая,
Как хозяин, нашедший давно запропавшую вещь.
Заскрипят соловьи, как ворота забытого рая,
Как немой, что поверил во вновь обретённую речь.



 
MUNDI

У меня побольше тапки,
Чем у дочери моей.
Пообъёмистей охапки,
Я зубастей и смелей.

Но, плещась под бризом тёплым
У турецкой стороны,
Мы, как две некрупных воблы,
Равноценно солоны.