Александр Городницкий

Определение дома

Редакция сердечно поздравляет любимого барда, одного из основоположников и классиков авторской песни со славным семидесятипятилетием и представляет его новые стихи и тексты песен.

*   *   *


Жил я достаточно долго.
Где я умру – неизвестно.
Определение дома.
Определение места.
Всё отыскать его силюсь я,
Запечатлеть его в слове.
Я родился на Васильевском,
Предки мои – в Могилёве.
Внучки родились в Израиле,
Рядом с погибшим Содомом.
Кто растолкует мне правильно,
Что мне считать своим домом?
Гнал ураган меня галсами
С яростью невыносимой.
В спальный мешок забирался я,
Пахнущий дымом и псиной.
Север пургой меня потчевал
Над океаном бездонным.
Кто объяснит мне доходчиво,
Что мне считать своим домом?
Долго не ведал я, баловень,
Истины в горьких облатках.
Жил я подолгу на палубах
Разных судов и в палатках.
Там, где для мыслей подобных
Попросту не было времени.
Определение дома.
Определение племени.
Живший стихами и песнями,
Был бы, возможно, всегда я
Счастлив с подругою, если бы
Не появлялась другая.
Таинство детского лепета,
Блин, что останется комом.
Кто объяснит мне бестрепетно,
Что мне считать своим домом?
Предки, что газом удушены,
В братской исчезли могиле.
Дом мой, в блокаду разрушенный,
Люди обжили другие.
Необратимо потеряно
Всё, что с рожденья дано нам.
Кто объяснит мне уверенно,
Что мне считать своим домом?
Город ли жёлто-медовый,
Этот заснеженный мыс ли?
Определение дома.
Определение смысла
Жизни, что теплится вроде бы, –
Значит – не кончился порох.
Определение Родины –
Призрачной точки опоры.


СПб, 23.08.2007

 

ИДИШ



Судьба моих предков, как пепел, черна и горька.
Не дай моим внукам, Всевышний, ее повторить.
Я с раннего детства родного не знал языка,
И нету надежды, что буду на нём говорить.
С чего начинается горестный этот подсчёт, —
С расстрельного рва или груды пылающих книг?
Язык умирает, когда умирает народ.
Народ умирает, когда умирает язык.



Дождливый ноябрь к снеговому идет рубежу.
В покинутом доме входная распахнута дверь.
С неясной тоской одиноким туристом брожу
В еврейских кварталах, где нету евреев теперь.
Зачем я живу, позабывший и племя и род,
Убогий изгой, что от дедовских песен отвык?
Язык умирает, когда умирает народ.
Народ умирает, когда умирает язык.



Пылится на полке никем не читаемый стих.
Весёлые песни навеки умолкли вдали.
Услышь же, Израиль, детей неразумных твоих,
Что в черную яму с собою язык унесли.
Не может обратно Земля совершить поворот.
Рекою не станет засохший однажды родник.
Язык умирает, когда умирает народ.
Народ умирает, когда умирает язык.



И всё же, дружок, понапрасну над ними не плачь.
Меж жизнью и смертью еще не окончился спор,
Покуда на крыше печальный играет скрипач,
И детский поёт, заглушая стенания, хор.
Покуда в огне отыскать мы пытаемся брод,
И старый учебник с надеждой берёт ученик.
Язык умирает, когда умирает народ.
Народ умирает, когда умирает язык.


16.05.2007.
 
ХАНУКА



Планет небесная механика
Над далью моря голубой.
Когда горит свеча на Хануку,
О чём мы думаем с тобой?



Забудь заботы и возрадуйся
Над свечек радужным огнём,
Что зажигаются не сразу все,
А постепенно – день за днём.



Проснуться рядом утром раненько
И слушать медленный прибой.
Когда горит свеча на Хануку,
О чём мы думаем с тобой?



Что далеко нам до конца ещё,
И свет в окошке не погас,
Что огонёк свечи мерцающей
Внезапно связывает нас.



И сердца странное брожение
Нас оставляет в дурачках,
Когда я вижу отражение
В твоих агатовых зрачках.



Пообещают отдых страннику
Любая тень и дом любой.
Когда горит свеча на Хануку,
О чём мы думаем с тобой?


13.07.2007


ШКЛОВ

Вспоминая Юлиана Тувима

Густая трава покрывает
Погост позаброшенный тот,
Где русский певец Наливаев
Кадиш на иврите поет.
Витает печальное слово
Над ржавчиной пыльных оград,
У старого города Шклова,
Где сотни евреев лежат.
По случаю их пережил я
И песни о них я сложил.
“Не кровь, что струится по жилам,
А кровь, что струится из жил”,
Навеки связала нас вместе,
Всем связям иным вопреки,
И большей не знаю я чести,
Родные мои старики.
Вела меня доля иная
По водам далёких морей,
Но звания выше не знаю,
Чем древнее имя “еврей”,
С которым, назло Амалеку,
Под вопли враждебных племён,
Смогли мы форсировать реку,
Холодную реку времён.


10.07.2007, Бат-Ям


 
 
ПАМЯТИ ОСВАЛЬДА ДАНИЭЛЯ РУФАЙЗЕНА



Среди израильских земель
Цветные видит сны
Руфайзен Освальд Даниэль,
Герой былой войны.
Евреев спас немало он
Из выжженных галут,
Но внуки тех, кто им спасён,
К могиле не придут.



Заброшенной могилы вид
Моим глазам не мил.
Лежит еврейский кармелит
Среди чужих могил.
Под желтой высохшей травой,
Под светом синевы,
В далекой Польше он изгой,
И здесь изгой, увы.



В краю, где в этот час темно,
Среди заморских стран,
О нём снимается кино
И пишется роман.
А здесь под белою стеной
Закат пылает, мглист,
Лежит не признанный страной
Наивный сионист.



Среди ветхозаветных мест
Лежит он в темноте,
И почему-то сорван крест
На каменной плите,
Где красно-белый, как ожог,
От Кракова вдали,
Отчизны маленький флажок
Валяется в пыли.


07.07.2007, г. Хайфа.

*   *   *

Менахему Гитику

На киот поглядываю косо
И не верю в ангельскую весть.
Где был Бог во время Холокоста,
Если он и вправду в мире есть?



Русский, итальянский и еврейский,
Где он был, незыблемый в веках,
На полотнах, куполах и фресках
Медленно парящий в облаках?



На вопрос ответить мне не просто
На местах бесчисленных могил,
Где был Бог во время Холокоста,
Если он и вправду где-то был?



Я об этом думаю с тоскою,
Ощущая с мёртвыми родство.
Если мог он допустить такое,
Значит, вовсе не было его.



На восходе или на закате,
Для чего в молитвах и мечтах
От него всё ждём мы благодати,
Перед ним испытывая страх?


09.07.2007 г., Бат-Ям


 
 
ДОРОГА В ИЗРАИЛЬ



Дорога в Израиль. Летя самолетом Эль-Аля
И глядя в окно, где плывут под крылом облака,
За пару часов осознать успеваешь едва ли,
Как эта дорога на деле была нелегка.
Ее пролагали терпение, труд и отвага,
Мечты вековые избавить народ от беды,
Туда, где сияют цветами еврейского флага
Цвет белого камня и синей прозрачной воды.



Дорога в Израиль идёт по российской глубинке,
В болотах Полесья, по краю украинских сёл,
И через музеи Освенцима или Треблинки,
Где туфельки тех, кто когда-то туда не дошёл.
Дорога в Израиль в потемках теряется где-то.
Там женские крики и трупы на чёрном снегу,
И розовый дым над варшавским пылающим гетто,
Которое дорого жизнь продавало врагу.



Дорога в Израиль идёт через горные кручи,
По жаркой пустыне, где вязнут колёса в песке,
И через улыбки счастливых смеющихся внучек,
Что песни поют на забытом тобой языке.
Дорога в Израиль идет через поиски Бога,
По братским могилам погибших в неравном бою.
На свете одна существует такая дорога,
И всё-таки каждый туда выбирает свою.


12.07.2007, СПб