* * *
И. Городецкому
Душа моя не сатанела,
Когда вокруг был полный мрак.
Я видел свет в конце тоннеля –
Грядущей жизни верный знак.
О смерти думал я нечасто
И тратил сердце, не скупясь.
А неизбежные несчастья
Не нарушали с миром связь.
Я знал: когда она прервётся
И закружится вороньё,
Душа к Источнику вернётся
И жизнь продолжится её.
Так слиться с Ним душа хотела
За тонкой гранью бытия!..
Но я – мое больное тело!
Она – Всевышний, а не я!
Ей внуков не обнять, с друзьями
Не выпить, женщин не иметь,
А плоти – гнить в холодной яме…
Так что есть жизнь и что есть смерть?
Я слышу: “Хватит, пустомеля!
Твои исполнились года!” –
И вижу свет в конце тоннеля,
Где я погасну навсегда.
МОИ ПОДРУЖКИ
З. Палвановой
Финтифлюшки и хохотушки,
Бабки чýдные и чудные,
Дорогие мои подружки,
Поэтессы мои родные!
Мы в начале шестидесятых,
Звон заслышав первой капели,
В окруженье друзей поддатых
Песни собственные запели.
Обреченные общей судьбою
На единые счастье и муку,
Мы по жизни идем гурьбою,
Подставляя плечо друг другу.
Вы влюблялись, грешили, не каясь.
Не утратили пыл с годами,
Словно в юности, увлекаясь,
Только нынче уж – стариками.
И в стихах, и в любви вы – доки.
Как же, милые, не влюбиться
В просветленные ваши строки!
В просветленные ваши лица!
Дорогие мои подружки,
Молодые мои старушки!
* * *
Любите меня, уходящего, дети и внуки,
Согрейте меня напоследок любовью своей!
Готовлю себя к неизбежности скорой разлуки,
И вы уж простите, что думаю только о ней.
Душе хорошо – это только лишь протуберанец.
Вернется в Светило – и вечную жизнь обретёт.
А смертное тело, прервав утомительный танец,
К другим отплясавшим в холодную землю сойдёт.
Пока я живу – будьте, милые, рядом со мною.
Душа холодеть начинает – согрейте её
Последнею лаской, последней своей добротою –
Глядишь, и помедлит кружить надо мной вороньё.
Любите меня! Ведь мне очень немного осталось.
Любите меня на закате остывшего дня.
Прощальной любовью пусть Бог осенит вашу старость,
Как вы осенили прощальной любовью меня.
* * *
На внешних сторонах мезуз, укрепляемых на косяках дверей в еврейских домах, три буквы: “шин”, “далет”, “йод” – Имя Бога, означающее “Всемогущий”.
Могу ли Бога я любить?
Он – Всё и Ничего.
Как все мы, смертные, лица
Не видел я Его.
И всё ж целую мезузý
Десятки раз на дню –
Поскольку преданность Ему
В душе своей храню.
И руку, тронув букву “шин”,
К губам я подношу,
А к самому Творцу любви
В себе не нахожу.
Но сын единственный, Ашéр, –
Я так люблю его!
Могу я видеть, осязать
Родное существо.
Воспитан в вере мой сынок
И превзошел отца –
Он с детства любит всей душой
Бесплотного Творца.
Но предан Господу и я –
Творцу миров и сфер.
И я целую букву “шин”
Из имени Ашер.