Геннадий Васильев
Памяти Владимира Исааковича
Ее-то нам и не хватает
В обыденной жизни земной.
Имеющий уши – услышишь
встревоженность дальней души.
Вот немецкое небо в седых облаках.
И московское небо в седых облаках.
И неважно, где это случилось с тобой.
Важно только, что это случилось – с тобой.
* * *
Сентябрь отдал последний градус.
Прохладно. Ветер. Моросит.
Скажи, кому такое в радость –
печаль по осени носить?
Уходят стаи, зябнут гнезда,
дожди стремятся краски смыть.
А может быть, еще не поздно?
А может быть… Не может быть.
Бессильны медицинский полис,
“дыханье теплое руки”.
Увёз, увёз зеленый поезд
твои картавые стишки.
Споткнулось время, бег нарушив,
день пополудни завершив.
И мы, имеющие уши
и не лишенные души,
друзей оставшихся считаем,
ладони накрепко скрестив.
И вслушиваемся, как тает
небесной песенки мотив.
Возможно…
Берг в 70-е годы вдохновлял меня своими песнями и стихами больше многих других. Возможно, это происходило потому, что возраст у нас близкий, и мы взрослели в одной культуре и одном времени. Возможно, его поиск смысла и его анализ своих чувств резонировали в моем сознании больше, чем другие “волны”. Возможно, стиль его стихов и мелодий был мне эстетически ближе. Возможно, меня привлекала его уверенность в себе, необычно легко сочетающаяся с деликатностью и скромностью.
Возможно, это происходило и потому, что в те времена Берга знали меньше, чем других бардов. “Показывать” песни Берга друзьям, которые еще не слышали его, было одним из самых вдохновляющих моментов моей жизни в семидесятые годы.
Марина Меламед
“Тонкими мазками, осторожно…”
Мы ехали по Иерусалиму, мимо Старого города, таких тёплых стен в вечернем свете, смотри, сказал Дима Кимельфельд, ты такого нигде не увидишь. Да ладно, отмахнулся Володя, я же не к камням приехал в гости, ребята, скажите, как вы, как вам поётся-пишется?..
Такой сложный был этот вопрос “Как дела?”, мы только-только поменяли кожу и каждое прикосновение… да что там говорить, но он спрашивал так спокойно, словно мы продолжали попивать чаёк где-нибудь в Харькове или Саратове… О чём поём?
“Песне, – писал Берг, – написанной без оглядки на цензуру и промфинплан, сам Бог велел не оглядываться и на конъюнктуру. Чем не родовой признак?” Писать без оглядки, своими словами, искренне. Такое непосильное требование выдвигал Берг, конечно, шучу насчёт “непосильного”, но тем не менее…
Сверим наши песни, старый мой товарищ,
Как сверяют главные часы…
Эта песня была гимном и Чимганского фестиваля, и детского КСП “Товарищ гитара”, да где только не… Хотя Володя вовсе не выглядел человеком пафосным; скорее, был уютным собеседником, разговор с которым не кончается, невзирая на время и пространство…
И пока наша память с нами, в ней будет жить этот грузный человек с негромким голосом, ненавязчивой гитарой, такими… чисто ланцберговскими песнями.
КЛАВИША
Отпусти, отпусти, я послушно звучала когда-то,
Средь соцветья гармоний отозваться беспечно спеша.
Отрешась, в забытьи ты, как прежде, играешь сонату,
Но зачем тебе эта запавшая клавиша?
Я молчу потому, что однажды неверно нажата,
И под грузом сомненья замерла, не звуча, не дыша.
Двести лет ты молчишь, двести лет не смолкает соната.
Подлежит ли замене запавшая клавиша?
1979
Эли Бар-Яалом
* * *
Какого цвета небо с той стороны?
Как выглядит оттуда Вселенная?
У вас, конечно, не бывает войны —
неужто не тоскуют военные?
Там все земляне или с разных планет?
Какой язык там? Как изучали?
У вас болезней, разумеется, нет:
так что тогда вам делать с врачами?
Нашли ли вас родные, предки, друзья?
Прабабки рады ли правнучатам?
И если есть один верховный Судья,
то как у вас там быть адвокатам?
Как уживаются ревнители вер?
Не скучно ли на сладком нектаре?
И средь прекрасной, вечной музыки сфер
нашлось ли место тихой гитаре?
Михаил Карпачёв
памяти володи ланцберга
Сердце ноет, но как-то справляется.
Ковыряюсь с замком –
Что-то в скважину ключ не вставляется.
Сам себе говорю,
Мол, беда – не судьба, а попутчица.
Если дверь отворю,
Может, что-то еще и получится.
Может, там за порогом
Всё только лишь и начинается.
Но замок упирается рогом
И не подчиняется.
А вокруг только ночь,
А вокруг ни пространства, ни времени.
Невозможно помочь,
Невозможно противиться темени.
Впору остекленеть
От какой-то тотальной ненужности.
Сердце хочет звенеть,
А не просто ходить по окружности.
Остывают огни,
Боль тупеет, но всё не кончается.
Подмигни мне звезда, подмигни,
Помоги не отчаяться.
Я калитку спасительную
Не найду, так придумаю,
Погляжу снисходительно я
На беду мою.
Я уже ни её и ни чей!
Зря старуха старается.
Бесполезная связка ключей
На крылечке валяется.
30.09.05 – 2.10.05
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ ИЗ ВАГНЕРА
пробует осень в мою тишину вселиться.
Снова под окнами школьница чертит классики,
снова летят на асфальт кленовые листья.
Листья шуршат под ногами. С полудня нудненько
ветер скулит в ушах, повторяет вести.
Вы уж там, мейстерзингеры града Нюрнберга,
сделайте, чтобы всё было честь по чести.
Пусть прозвенит синева небесного купола,
вздрогнет труба полковая, взметнется птица.
Вашего прибыло нынче, нашего убыло.
Вы подождите минутку, дайте проститься.
Вы отдышаться дайте ему, откашляться,
дайте гитару в руки и свет на сцену.
Не опасайтесь: от титула не откажется.
Мастер – он себе смолоду знает цену.
Пахнет горящими листьями, жженым пластиком.
Новенький ранец брошен в траву впервые.
Правильно, дети. К чему поклоняться классикам?
Лучше знакомьтесь с ними, пока живые.
Что вам вникать, кто судьи, а кто ответчики?
Вот, уголок двора для игры расчистив,
прыгает по асфальту, считает клеточки
школьница в пестром венке из кленовых листьев.
2-4 октября 2005