Стихи разных лет
* * *
От тельца Аарона до тельцов Шарона*
И до еврейского государства на филистимском берегу
Не бывало у нас такого единства всего народа,
На радость ухмыляющемуся врагу.
Все кричат в один голос: “Без Иерусалима!”
“Зачем нам это старье?” – говорит ниспровергатель.
“Зачем нам эта скала?” – говорит предприниматель.
“Этот город свят для всего мира”, – говорит писатель.
И даже в сердцах сикариев и зелотов,
Для которых Иерусалим доныне был самым священным оплотом,
Он померк. И с болью гляжу я в лицо измены
И вижу, как все надежды становятся тленом.
* Шарон – прибрежная полоса Израиля между Хадерой (на севере) и Яффо (на юге), включая Тель-Авив.
ГОРНИСТ
В чужбине на всех инструментах я песни играл;
Цветущие яблони душу томили весной,
Пронзая меня непонятной, но смертной тоской;
А рядом река тевтонов блестела, как ртуть…
И в море играл я на лире… и волны морские рекли:
“К вершинам ступай, а низкие кровли забудь.
Смотри: пред тобою лес, а над ним небеса.
Там птицы парят; а над птицами – пояс светил;
А выше светил поднимается только мечта:
Одна лишь мечта достигает такой высоты,
И лишь на одном инструменте мечту эту можно сыграть –
На горне из горнего Храма! И создан для этого – ты.
Будь горнистом! Твой меч и твой щит – Божий горн!”
И ответил я: “Да!” – ибо понял, чего мне всегда
Не хватало, пока я играл на цевницах пустых,
Сыну скитальцев Сионских, чьей скорби огромнее нет,
Сыну страдальцев за Бога, богов кроме Коего нет…
Мир все равно разделен на своих и чужих.
Будь горнистом! Вокруг тебя – тьма.
Играй что есть сил – и, быть может, приблизишь рассвет.
И вот я играю, играю всей жизнью своей –
И рассвет, золотой и кровавый, я вижу вдали.
От музыки, словно от солнца, расходится свет,
И место, где я стою, – пядь Эдемской земли.
КОНЕЦ
Я здесь один пока еще служу
Отчаянному, праведному гневу…
Но вслед за мной придет к тому колодцу,
Откуда пьют страдания и гнев,
Другой поэт, похожий на меня,
И станет жечь сердца словами боли.
Целую и приветствую его./p>
СТАРАЯ ГРУСТНАЯ ПЕСНЯ
Мы – пленники туч, мы застряли в потёмках.
В крови нашей реки текут вавилонские.
Сидим в темноте и мечтаем о свете.
А если появится вдруг среди нас
Кузнец, рассыпающий искры наитий,
И станет светло от могучей работы,
Глядим на него не с восторгом – с опаской.
Не лучше ли будет вернуться к свечам?
И знает лишь Бог, отчего так выходит.
Я понял, как тяжко тому работяге.
Он только что слышал моленья о чуде,
Он тьму, как железо, расплавил – и что же?
Столпились вокруг соплеменники, братья,
Но злоба темнит освещённые лица.
Смотри, всё плотней кузнеца окружают
И холодом дышат, и горн остужают…
И осень опять завывает впотьмах.
Ему не постичь, отчего так выходит.
Стара эта песня, грустна эта песня./p>
Переводы и стихи, отмеченные жюри Третьего поэтического фестиваля, памяти У. Ц. Гринберга, будут опубликованы также в следующих номерах журнала.