* * *
Корабль поколенья идет ко дну.
На шлюпках – командный состав.
А ну, забредем в каюту одну,
от мечущихся отстав.
Там листья меж стекол. Они сухи,
но связывают с землей.
Красны, медовы… Это стихи.
Два-три написаны мной.
Взглянуть ли на них, перед тем как пасть
на колени и вверить себя во власть
Того, Кто необходим?..
Он приближается к нам в упор –
Создатель осени, моря, гор
и душ, скользящих по ним.
сентябрь 2005
* * *
В наших зарослях Бах
присмотрел заповедник щегла,
где в тени полусолнечной –
градины ландыша в зной.
Здесь и папоротник,
навсегда освещенный луной,
разветвляется-мыслит
морозным узором стекла.
Только веки прикрыть
и увидеть узор изнутри,
и вот так же помыслить, –
но током души, а не слов, –
настигает посыл:
– Отдали свою боль, разветви.
На одной из развилок
вплетешься в основу основ.
сентябрь 2005
* * *
Случай и судьбу благодарю,
небу восхваленья возношу
за табак – я все еще курю,
за стихи – я все еще пишу.
Кто-то выбрал морфий или крак,
чтоб к тоске не прибивало встык.
Но для этих – очевидный крах.
У меня же – самодельный стих.
Может, и занятно – жить в борьбе
за успех. И тешиться потом,
что потрафил самому себе.
Но не в этом дело. Дело в том,
что в воронку рыхлая земля,
синеву последнюю затмив,
оползнем несется на меня,
а возможно, и на этот мир.
Все, что нам дано из Божьих рук
и навек согрето их теплом, –
это слово, это мысль и звук,
цвет зари на потолке лепном.
Посреди ли рухнувших держав,
посреди ль ухоженных могил –
я исчезну, стих в руке зажав:
всё мое свидетельство, что был.
2004
* * *
Я пропадал. Меня спасала речь.
Навеки вечный жид,
я в землю эту сослан,
а сердце не лежит
к ее подсохшим соснам.
И речь ее груба,
и буквы мне в натугу,
и мысль ее – по кругу,
с отскоком ото лба.
Смущен, как пешеход,
обутый сдуру в ласты,
плетусь через народ,
глазастый и горластый.
Как вдруг словцо “паслён”
и вкус полузабытый
всплывает сквозь обиды,
и вроде бы – спасён.
Доступны хлеб и соль,
и дом, и заграница,
нет-нет, а круглый ноль
сменяет единица,
да негде прислониться
к цитате потайной,
к дискуссии интимной,
к симпатии взаимной,
к мелодии родной.
2004
СТАНОВИЩЕ
О поле, поле, кто тебя
утыкал журавлями – в гаме
без умолку? Они, трубя,
над галилейскими буграми
парят, и тонкими ногами,
свисая, падают сюда,
где пожня, почва и вода.
Гляди: чащобой шей торча,
стоит на плоскости в пространстве
курлычущая саранча
евреев, изгнанных испанцем,
а то – сгружаемых у станций…
Да нет, мелькнуло сгоряча.
Их не согнали, а несёт.
Но трудно быть в своем рассудке,
одолевая восемьсот
небесных миль – всего за сутки.
И гвалт без продыху – не шутки.
И страх проспать сигнал на взлёт.
Компостером всесильный Бог
у них в мозгу пробил созвездья,
чтоб с незапамятных эпох
на Юг ночами рваться вместе.
Потом на Север: яйцеклад
не-южных требует прохлад.
Они летят, как род листвы
на черенках, над вольным лугом,
А в профиль – окрыленным луком:
концами вниз, без тетивы.
Без тетивы, но слышен гул
энергетического троса
от сжатых ног до пики носа.
И он же – крылья изогнул.
Следи с ладонью козырьком,
прищелкивая языком,
за граем в солнечном сиянье,
за шевеленьем на поляне,
где приземляются земляне,
которым шар земной знаком.
19 ноября 2005
ОККУПАНТ – ОККУПАНТУ
М. Амусину
В бою, как и в ученье,
тяжело.
Но будет кайф – наклюкаться без жалоб
в еврейском поселении Гило,
нависшем над запуганной Бейт-Джаллой.
А то в кафе, полбанки раздавив,
рассядемся, как два холеных графа,
в еврейском поселенье Тель-Авив,
наползшем на разграбленное Яффо.
А там, встряхнувшись под холодным душем, –
по джипам. И вопя до хрипоты,
палить в подростков, вынесших цветы,
в надежде, что дома их не разрушим.
В заморских странах матери-отцу
как раз такие виделись картины,
когда, грызя кровавую мацу,
мечтали о захвате Палестины.
2005
ЮНОШЕ С ВИНТОВКОЙ
Переход с “вей из мир” на “ой-ва-авой” –
без сомнения, некий шаг.
Значит, мат с отрубленной головой
возвещает не всякий шах.
Это правда, солдатик: ты ни при чём.
Но не слишком себя жалей.
М-16 оттягивает плечо,
а судьбу нести – тяжелей.
Погляди: в костюмах от Лакруа
или в робах – люди сошлись
для того, чтоб отнять у тебя права
на винтовку, страну и жизнь.
Ты одет в проказу, обут в чуму,
ты им в грудь, как опухоль, врос.
Никогда не спрашивай, почему:
это их, а не твой вопрос.
2005