или неисповедимый путь смогиста
В школе его звали «Миша Хороший». Прозвище приклеилось, и повзрослевший Михаил Кицис,[1]* телевизионный продюсер, остался для друзей-товарищей Мишей Хорошим.
Чёрно-белое школьное время протекало за Полярным кругом, у чёрта на рогах – в Кандалакше. Точно так же, как Волга впадает в Каспийское море, Кандалакша расположена на Кольском полуострове; этот факт практически не вызывает сомнений. Северней этой Кандалакши топорщится в жёлтых льдах сельцо Куево-Кукуево, а уже за ним, за его околицей, расположен край света. На Краю проживают лопари, подверженные дивной болезни под названием мороченье: то ли они, лопари, морочат голову окружающим, то ли окружающий угрюмый мир морочит им мозги – неизвестно. Известно, однако, что ещё в начале двадцатых годов прошлого века учёный-парапсихолог Барченко, руководитель Института чародейства и волшебства при спецотделе ЧК, проводил исследования в тех ледовитых краях. По категорическому поручению начальника спецотдела Глеба Бокия он искал причины, возбуждающие всеобщее обмороченье и затменье ума. Эти тайные причины, которые Барченко призван был сделать явными, хитрый Бокий намеревался использовать в борьбе с контрреволюцией и скрытыми врагами советской власти. Кстати сказать, тот же Глеб Бокий послал великого авантюриста Якова Блюмкина на Тибет искать Шамбалу.
Ко времени появления в гарнизоне Кандалакши военврача Бориса Кициса – отца Миши Хорошего – воспоминания об экспедиции Барченко успели испариться из памяти местных старожилов не коренной национальности. Коренные же лопари, явившиеся объектом научного интереса исследователя, вообще его как бы не заметили и проигнорировали под влиянием непрекращающегося никогда алкогольного счастья. Счастье это, следует отметить, не рассеялось до сих пор и благополучно продолжается с приходом демократии в заполярные просторы.
Многим показалось бы, на первый не внимательный взгляд, что Кандалакша – гиблое местечко, где при свете северного сияния торгуют мороженым из прошлогоднего снега. И что «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» эта российская земля не родит ни при каких обстоятельствах. И что даже сам Михайло Васильевич Ломоносов, северный помор, окончательно спился бы тут с круга и окоченел.
Но именно здесь, на засыпанных обломками битой стеклянной тары хулиганских дворах Кандалакши пересеклись дорожки Миши Хорошего и Вени Ерофеева. Того самого Венички.
В отличие от Миши Хорошего, появившегося на свет во Львове, автор знаменитой поэмы «Москва–Петушки» родился в окрестностях Кандалакши. И если под пером Ерофеева захолустные подмосковные Петушки обрели бессмертие, «малую родину» писатель обошёл своей любовью: Кандалакша так и осталась не прославленной мастером. Это, однако, не говорит напрямую об активной нелюбви Ерофеева к своему заполярному гнезду. Напротив, кандалакшинская тема часто возникала в застольных дружеских разговорах Миши и Вени в Москве, где они оба со временем оказались. Мишу Хорошего привело в Белокаменную поэтическое беспокойство характера, Веня же, награждённый по окончании школы золотой медалью круглого отличника, приехал в столицу поступать в Университет.
Мише Кицису в Москве повезло: его не арестовали и не посадили в тюрьму. А могли: он стал ходить на поэтические чтения к памятнику Маяковского, «на Маяковку», где читали и говорили все желающие, в том числе и из непрозрачной толпы. Разумеется, советской власти (Софье Власьевне, как тогда острили) эти чтения совсем не нравились: в нецензурированных стихах можно было без труда обнаружить антисоветские настроения, а в толпе зевак-говорунов вроде бы ненароком появлялись такие неисправимые враги режима, как Владимир Буковский, а с ним и другие будущие сидельцы-демдвиженцы. Одним словом, кагэбэшников на Маяковке толпилось куда больше, чем поэтов, и это было гарантией грядущих посадок.
Странное дело: пересажали не всех, и это доказывает нам, что не следует преувеличивать всезнание и успехи ГБ (Галины Борисовны, в камуфляжном звучании того времени); даже несгибаемые большевики иногда допускали промахи. Смогисты или Смоги (неформальная московская поэтическая группа «Самые Молодые Гении») и вольнолюбивый «Феникс», которым поровну был предан своей голубоглазой поэтической душой Миша Хороший, вообще не были разгромлены, хотя всем участникам можно было бы без хлопот припаять по семёрке, учитывая вызывающую групповщину. Богемных Смогов, как видно, спас и уберёг разгульный образ жизни, не оставлявший времени для антигосударственных поступков. И это доказывает всем нам несомненную пользу пьянства на Руси: с пьяного какой спрос, если он лыка не вяжет!
С тех не столь давних, но вполне оморочных времён Смогов сохранилось не много – можно перечесть по пальцам одной руки. А смогистские стихи – и тех, кто ушёл, и тех, кто задержался – уже принадлежат Вечности, скрупулёзно подбирающей слова поэтов в свою копилку. Так да здравствует Вечность – этот солнечный луч, в котором танцуют пылинки в шляпах с плюмажами и в ботфортах с серебряными шпорами!
- * Многие израильские писатели, пишущие на русском языке, в свое время тоже были молодыми и жили в России. Об этом времени – заметки Давида Маркиша, который представляет бывшего «молодого автора» из легендарной группы «СМОГ». ↑