ЛЕГЕНДА НАШИХ ДНЕЙ[1]
…море у берегов Яффы еще вчера ночью словно кипело. Можно было подумать: море хочет затопить страну и руины. Но когда взошла утренняя звезда, море вернулось в свои берега. Ангелы больше не возносили песнь. Среди руин завыли первые шакалы. И в полном радости пространстве, на самых высоких башнях закачались самые тяжелые колокола:
– глин-глон… глин-глон…
Последняя подвода с пурпурным балдахином вернулась из Иерусалима, тяжело нагруженная лулавами и саронскими розами. Гордое тело запряженного пленного иудея под колесами клонилось к земле и скрытно, в шуме сумеречных напевов родился Мессия.
Мессия, душа Избавления, скитался из страны в страну, шел от поколения к поколению и превратился в человека. Но народ считал своего Мессию ложным. Каждый узнавал в нем только человека: сына человеческого. А что же такое Мессия? Кем ему быть?
А молитва – это молитва… Народ продолжал, не осознавая этого ясно, молить о приходе Мессии: пусть он придет, пусть он придет…
И настоящая тоска затерялась в бездне молитвы. Молитва высосала костный мозг и кровь. Остались мертвые буквы на пергаменте и холодные слова на устах мертвецов.
И были там и тут немногие знавшие, что Мессия – это лишь судьба народа, и они молчали, нося тайну в кровоточащем сердце и скрипя зубами где-нибудь в уголке.
Но гораздо больше было тех, кто говорил: Мессия – это тот чудесный печальный образ, который сидит укутанный и скованный цепями у ворот Рима. Тысячи рассветов и закатов разгораются и отгорают, а его раны все кровоточат, мы питаемся этой кровью и ею живем среди народов. А тот, кто уединяется, удаляется от людей и суеты среди бела дня, слышит голос, возносящийся к небу:
– Когда приидет время Избавления?
А позади, в затхлых закутках стоит согбенный народ и просит: Пошли нам Мессию, Бог! А он, Мессия, гневно мечется тогда в цепях у ворот Рима. Немногие избранные слышат их звон.
…Тысячи рассветов, тысячи закатов… Бог-судья заставил содрогаться основы мира и уронил большую слезу в собрание вод. Вскипели все моря.
И он сказал так:
– Грешны мои творения. Поэтому я очищу их в моей собственной крови…
И так стало.
И Бог-судья снова стал Богом милосердия. Мир перевел дыхание. А Бог поблагодарил своего Мессию и сказал так:
– Я очистил души всех народов, но твой народ оказался единственным, потерявшимся в молитвах и в слепой вере. Твои собственные собратья не разорвали твоих цепей, поэтому я посылаю других, чтобы освободить тебя
И так стало:
Море у берегов Яффы разбушевалось и вознесло свой напев в пенящихся столпах к нему. Светлая, как во сне, и прекрасная, как сон, лежит страна былого. Ангелы разбрызгивают золото над руинами. Древний Ливан будит свои кедры:
– Разве вы не слышите, что идет Мессия?
Гора перекликается с горою:
– На наших склонах мы слышим шаги Мессии.
Тучные маслины говорят сами себе:
– Мы снова будем отдавать по капле масло в золотые кувшинчики…
Но когда солнце садится на западе и святой багрянец тлеет в глубинах Кинерета – смолкает все. На вершину горы Скопус поднимается в свете заката высокая мужская фигура, лицо ее обращено к Западу, руки раскинуты на юг и на север:
– Где тот живой народ, который просил об Избавлении?!
И голос теряется в глубокой голубизне ночи. Голос Мессии, не встретившего народа. Шакалы воют в руинах. Некто, вроде Святой, да будет он благословен, воркует как голубь в облаках. Немногие избранные слышат это воркование и заламывают руки:
– Горе! Горе!
В ДОЛИНЕ ПЛАЧА[2]
Все светильники гаснут. Я ощущаю в своей душе глубочайшие сумерки. Настоящего нет. Даль перед глазами – это лишь фильм, и я вижу картины и снова картины – позади спин, далеко-далеко лежит страна грез. Мимо текут темные воды Вавилона. Плакучие ивы на берегах стоят, согнувшись, по колено в воде. Опечаленные птицы жалуются в листве, а на ветвях висят бывшие арфы: поскольку пальцы обкусаны, лишь ветер перебирает их струны, и когда звучат жалостные песни ветра, склоняются головы тех, угнанных в Изгнание, и из их глаз падают слезы.
Картина исчезла. Я поднимаю головы из глубочайшей погруженности в себя и пою самому себе эти жалостные песни, услышанные в моем воображении, и при этом смеюсь громко и светло.
Тогда я слышу вдруг гром гласа небесного:
– Ты смеешься? Сын человеческий!
– Да! – отвечаю я. – Смеюсь! Вавилонское Изгнание принесло Избавление, арфы снова были повешены на лозах сладчайших виноградников Эйн-Геди.
Глас небесный замолкает.
Я снова склоняю голову. Фильм продолжается. Изображение дрожит. Когда я устремляю глаза свои, чтобы смотреть, глаза слезятся. Глас небесный рычит:
– Что ты видишь? Человек!
Я вижу город, гибнущий в пламени. Сияет утренняя звезда и падает роса, как прежде. Я вижу людей, сражающихся подобно львам. Я слышу крики из их ртов и звон их мечей. Падают горсти чего-то. Сожженные пожаром здания рушатся, и я вижу оставшийся отряд героев, окруженный множеством врагов. И когда враг поднимает свое знамя над уцелевшими строениями крепости, я вижу этот маленький отряд героев, бросающихся на собственные мечи или пропарывающих себе грудь копьями, и я узнаю красную кровь моих братьев и упавший расколотый щит Давида.
Я плачу, а глас небесный рычит:
– Ты плачешь, сын человеческий?
– Плачу, – отвечаю я, – потому что народ, пришедший после них, забыл их гордость. Он сам ковал звенья своих цепей. Не напрасно ли пролилась кровь героев?
И тогда глас небесный прорычал:
– Встань и иди!
И я встал и спросил:
– Куда?
– На все четыре стороны, – ответил глас небесный, – везде, куда я забросил изгнанников, они построили дома, в которых возносят ко мне мольбы. Иди и говори: «Так сказал Господь Бог: Я сыт вашей молитвой, а ваши слезы переполнили океан, теперь же время подняться! Видите солнце с Востока? Оно целует руины той страны. Каждое утро роса орошает степи. Скалы скрывают в себе мед. Поднимайтесь туда!! Так сказал Бог».
Но если они оттолкнут тебя и не поверят голосу твоему, тогда отвернись от них, но не кляни их! Они невиновны. Это их отцы, деды и прадеды согрешили. Из поколения в поколение передавали только молитвы и склоняли шею под ярмо. Последняя искра отгорела.
И я упал на колени и расплакался. Глас небесный прорычал:
– Встань и иди!
И я встал и сказал с дрожью в голосе:
– И я происхожу из народа… Я знаю… народ отвергнет меня!!
И глас небесный сказал так:
– На все четыре стороны иди. Повсюду, где я рассеял изгнанников, есть их кладбища. Встань и разрушь их надгробия, на которых и родословная вырублена серыми каменными буквами. Оскверни могилы, и вытащи кости мертвецов на солнце, и возвысь свой бичующий голос – так сказал Господь Бог.
А я, так говорит Бог, скрою солнце в облаках. В половину неба появится моя радуга. А сам я как бы упаду лицом в море. Море разбушуется. А мой голос подобно львиному рыку пронижет мир.
И я припал к земле и заломил руки:
– Боже!! Неужели я должен осквернять могилы? Что же еще, кроме них, осталось моему народу?? Боже!!
И я заплакал. Вокруг меня воцарилась святая тишина. Сквозь слезы мне привиделось открытое лицо Бога. Лицо было укутано голубым туманом, и мягкий голос говорил мне:
– Я буду ждать еще две тысячи лет.
Перевел с идиша Велвл Чернин