Ури Цви Гринберг

МАНИФЕСТ

В оригинале – «Прокламирунг». Обращение к противникам «новой поэзии». Манифест «еврейских экспрессионистов». Опубликован в 1922 году в Варшаве в первом номере журнала «Альбатрос».

Девятнадцатый выпуск «ИЖ» составили, в основном, произведения так называемых «молодых авторов», точнее говоря – поэтов и прозаиков, чей путь в «большую литературу» начался сравнительно недавно. Редколлегия посчитала уместным опубликовать именно в этом номере «Манифест» и прозаические миниатюры, которые будущий национальный израильский поэт У. Ц. Гринберг написал в довольно молодом, без кавычек, возрасте.

Мост, четыре стены и потолок для бездомных, поэтов-одиночек, в их иноземном скитании по различным центрам еврейской народной экстерриториальности. Литературная расплывчатость.

Я не имею в виду таланты Поэтов грядущего. И не их «пригодные к печати» вещи. Сейчас не время для литературных опытов. У целого поколения кровь идет горлом. Его рвет желчью. Целое поколение изранено, мчится куда-то или лежит в конвульсиях (муки победителей или агонизирующих). Потрясение в глубинах. Дым на поверхностях. А таланты – это искры. В пламени они незаметны. Они заключены в собственные узкие рамки индивидуальности. Но не те индивидуальности, которые в штурме и натиске духовно выросли и идейно приросли к всеобщему: человек-ты-миллионен…

Здесь провозглашается миллионноглавый и миллионносердый индивидуализм: героический человек-рана, который стоит весь, какой он есть, гигантский, как мир, весь, как распахнутый глаз, весь, как вслушивающееся ухо, весь разверзнутый, как удивленный рот. Вливаясь пульсом в струящуюся жизнь, всей кровью трехсот шестидесяти пяти жил, все глубже, глубже…

Индивидуальности этого рода являются самым ярким выражением конвульсий. Их тела содрогаются и несут на обнаженных своих плечах темную боль земного шара. Жгучее мировоззрение, клубок идей… Человек, мир – во всех воплощениях столетия…

И такие у нас есть. Поэты целостные, неделимые, с тяжелыми раскаленными головами и с пронизанными ужасом ощущениями расстояний. Люди-поэты, высасывающие из собственных костей твердое, как скала, выражение скрытого глубоко-глубоко и собранного по пригоршням сокровища дней и ночей, переживаний всех дорог мира.

…Все двери распахнуты во все четыре стороны света, где тянутся вереницей вечные пилигримы, сыны непокоя, светлого познания вселенной-всечеловека. Альбатросы младоеврейской поэзии, духовная пища: собственная плоть, жилы, нервы. Напиток в кубках их собственных черепов: пульсирующая кровь. И черный субботний хлеб – наши хлеба приношения: страдание. …Чего еще не хватает в царстве святой бедности? Нас – поющих на ходу божьих бедняков. Альбатросов. Поэтов…

Благословение нашим печальным матерям, выносившим нас для этого мира и для этого поколения! Хотя проклятие этому миру и этому поколению прямо в похожую на раскрытый рот бесконечность, чей язык обжигает жаркий, как Сахара, крестный путь: Эльдорадо, нирвана.

*   *   *

Обновление. Перелом. Революция духа. Возвышение – и еще. Конечно. Так-то оно. Так у них, так у нас. Пересмотрены все литературы в их классической отсталости. Через идиллическую мечтательность и элегическое умиротворение поэзией пролетел вихрь: «Твори!» Кузнечиком застрекотал разверзнутый колосс: человек, миллионноглавый (согласно Грошу, «застрекотал, как машина» – времена техники!). Судьба всех книг – это судьба готических храмов и римских башен: застывшие минулости. Страшно взглянуть. Дороги проходят мимо них. Мир и красное столетие стоят выше в гору. Оптимисты вставляют в глаз монокль, пытаются интуитивно наколдовать (пока что) раскаленный кусок новорожденной луны где-нибудь на краю горизонта. Пока еще закат, и мир тащит красную скрипящую колесницу кровоточащего столетия к закату. Под гору, с гниющими клубками, вековой пережиток…

Так-то оно. Хотим мы или нет. Мы стоим такими, как мы есть, с открытыми ранами, с вытянутыми жилами и с вывернутыми суставами, после оваций и криков: «Ура!», после газовых атак, после приступов тошноты, после наркотического опьянения: омерзение. И закатная пена лежит на губах.

Поэтому грозное в стихе. Поэтому хаотичное в картине. Поэтому вопль крови.

Грозно. Хаотично. Обливаясь кровью. Поэтому закат. В наших мировых тюрьмах выросла духовная пища для поколения потерянных, и черный субботний хлеб – наши хлеба предложения. Поколение, которое правит красную третью трапезу, в сумерках черной субботы мира, в изножье мира прошлого. За спинами – черные столбы крестов. Такие напевы должны распеваться. Грозно. Хаотично. Обливаясь кровью. …

Может быть, стих станет иным после рождения новой луны, и слава будет покоиться над альбатросовыми головами поэтов-бунтарей. Но пока мы наги. Расхристанны. Растрепаны. Евангелие ужаса и позора из жил и костей неспокойного поколения, выросшего из первобытного хаоса, стоящего у крестного пути Эльдорадо-нирваны.

Перевел с идиша Велвл Чернин